Проза

 

 

 

Ходил по коридору, куртку нёс в руках, вышел, спросил у охранника, где можно покурить: оказалось – курилка есть на территории больницы.

Пошёл в тёмный закуток, стоял, дымил, бормоча: Бог, помоги маме, Бог помоги маме…

…час назад вернулась из магазина: несмотря на 84 года всё делала сама, выгрузила купленное в холодильник, и, когда возилась в комнате, позвала сына: стало плохо: рука немеет, нога…

Вызвали неотложку: приехали моментально: последние годы мама жила со сердечным стимулятором.

Инсульт: слово страшно отозвалось в сознание пожилого сына.

Завертелось суета: позвал соседа помочь выносить на гибких носилках, поехал в больницу, конечно.

Мама в сознание была, принималась плакать, гладил по голове.

Звенела страшная пустота в голове.

Потом – коридор: длинный, с разными поворотами, больничный коридор, ждать, ждать…

Курил, возвращался.

Маму везут, помахал ей, не понимая – видит ли.

Группа ментов прошла, вели нацмена, прикованного наручниками к руке одного из.

 Маму увозили, вновь привозили; потом вышла врач: сказала – готовят к нейрооперации…

 Мама лежала в палате у окна, над ней хлопотали врачи, а перед мамой на каталке расположили нацмена, и тот вдруг, вскидываясь, стал материть всех и вся: дико, страшно…

 Угомонили как-то…

 Вещи мамы вынесли.

Ждать, сказали, бессмысленно.

Бессмысленно ждать – пожилой человек вышел в январскую темь, стал узнавать, где метро…

Ехал домой.

Голова плыла пустотой.

Потом стал молиться за маму, надеясь, бесконечно надеясь…

 

2

Какого это – жить в расшитом состояние?

Понимал – столь тесная связь с матерью чревата, но с тринадцати лет, как случился с ним пубертатный криз, и жить нормально не смог, и в школе было индивидуальное посещение, с трудом полученное по цепочке связей, и родители были уверены, что не сможет социализироваться, – жил этой связью, сшитостью с мамой…

Мама, мама…

 Нет, он вырос, он стал печатающимся литератором, поздно женился, и сынишка – бабушкина радость, не говоря про родительскую – был поздний, но связь с матерью оставался сверхсильной…

 С женой у мамы… ну, отношения невестки со свекровью, ругались было дико, он порою гасил конфликты, потом устанавливалась тишь, всякое бывало…

Мама до последнего ходила по магазинам, много еды покупала (хотя жили вдвоём на её пенсию и на проценты со вкладов: некогда прилично зарабатывала), и вот в праздничный постновогодний период, когда сын задремал днём, умчалась…

 А вернулась, повозилась немного, и…

Отец умер рано, и так давно это было…

 …неотложка приехала быстро, ражие молодцы определили, что к чему, попросили позвать кого-то из мужчин – помочь вынести гибкие носилки, и сосед – шумный всегда, крупногабаритный, жизнелюбивый – возник, помог; и вот – неотложка, ревя, мчалась сквозь январскую темноту, и мама была в сознание.

Оно ушло потом.

…сын живёт в расшитом состояние, и не знает, как оное преодолеть.

Мучительно хочется втянуть всё в тот день, не пустить маму в магазин, и, зная, насколько сие невозможно, сын, которого не пустят к матери, лежащей в реанимации из-за отсутствия кодов прививки (бежать сделать? Но даже если со своими хроническими болезнями не загнётся, дадут только после следующей – месяц пройдёт), пробует жить.

Ему кажется, он может войти в мамино сознание, подключиться к ней, помочь так…

 Он представляет её молодой: вдруг золотистый фон возникает, мерцает нечто синевою, образы теснятся, сознание не чисто.

Мама, вернись.

Мне давно надо было жить самостоятельно, а я не смог.

Я жил внутренне в том мире, что моделировал сам, а внешне – в том, какой создавала ты.

Мама, борись.

Мама, очнись…

Всё теснится, путается в голове.

Отводит мальчишку в школу, встречает его, готовит еду, что-то пишет – на автомате.

Каково это – жить расшитым?..

 

3

Чёрный рельеф льда, таинственно мерцающий из-под снега; и мальчишка, ведомый из школы домой, говорит отцу:

– Па, интересно, подниму я эту глыбу!

Январская темь, а из школы идут с занятия по каратэ.

Мальчишка откатывает ноздреватую, жёлто-серую глыбу.

– Ой, здорова. Я бы хотел её домой взять…

– Что ты, сынок, зачем же грязь тащить?..

– Па, а помнишь, как с Машей ходили в сосулечный сад?

Отец удивлён: мальчишка давно не вспоминает Машу…

Четыре года назад не расставались: но у девочки погибла мать, и отец увёз её в Новосибирск…

 Вне брака родили.

Последние дни проводили вплотную вместе, а сосулечный сад: это соседний двор, где на гаражах нарастали такие сияющие, великолепные сосульки, что радостно было их тащить домой.

Медленно таяли в ванной.

– Помню, мальчиш, помню, конечно…

– Я бы хотел вспомнить, как Маша называла свою машину: помнишь на горки закатывали, были у меня такие. Мой боец, да?

– Ну, вот, помнишь…

– А как с ней познакомились – плохо…

– Ну как… во дворе она одна всё время гуляла. Стали общаться, потом пригласили её по другим дворам пройтись.

…двор вообще-то кончается быстро; горят фонари – шаровые узлы перспективы, и мороз кажется дрожащим.

…и то, что завтра хоронить бабушку лежит в отце пластами колючей, невыносимой боли…

 

4

Рвёт каблуками желтоватый, исхоженный снег, осторожно обходя рельефы льда; идёт в церковь…

 Крещенье сегодня, врата распахнуты, и рождественские ёлки присыпаны снежком.

На острие иглы памяти дрожит воспоминание: вот набирает крещенскую воду, чтобы отвезти маме, которая лежит в реанимации: а было… три года назад всего.

Теперь идёт заказывать сорокоуст.

Когда действуешь легче: выдумывать любые занятия, готовить еду, пусть сам почти ничего не может есть, но ведь – восьмилетний у него мальчишка, и жена вернётся вечером из офиса…

Созваниваться с родными, выясняя подробности завтрашних похорон: мама была из Калуги, придётся везти ко своим, а кремация будет в Туле: так решитла старшая двоюродная сестра: властная, достаточно обеспеченная.

Он, пожилой литератор, жил на мамину пенсию, ибо сколько бы ни печатали, гонораров либо не платили вообще, либо они были ничтожны…

Всё обычно, идущие и входящие в церковь поздравляют друг друга с праздниками, и он, заказав службу, идёт назад: скоро в школу, забирать мальчишку-второклассника, а обед ему готов.

Потом…

Потом можно съездить за журналом с очередной публикацией: они перестали радовать: с мамой не поделиться; но…надо же жить…

Или – нет?

Что мы всё хватаемся за это «надо», коли конец неизбежен, как восход и закат?

На закате труднее.

Хватит, соберись: мальчишка замечательний, да и ты – пожилой отец, но ведь не старый.

Огромная пустота, образовавшаяся в квартире и в душе, не заполняется ничем.

 Должно, говорят, пройти время.

 

5

К пожилому человеку, заплакавшему на пустой, пёстрой детской площадке подсаживается старый…

 Дело – напротив огромного, пятиэтажного, старинного дома в центре Москвы, осенним утром, в пределах пламенеющих, по-византийски роскошных тополей.

– Ну, что вы, – говорит старый. – Не стоит ни из-за чего так…

Пожилой смотрит удивлённо, утираясь…

Старик улыбается – приветливо-грустно.

– У вас какое-то горе?

– Маму похоронил.

– Что ж… Все слова будут тщетны, вы знаете… Но…всякое стирается со временем, боль притупляется, поверьте, вы достаточно молоды. Вы живёте здесь? Я знаете ли часто гуляю, а вас никогда не видел.

– Мы жили в этом доме – в коммуналке, много лет назад. Приехал вот.

…мальчишка выводит трёхколёсный велосипед из подъезда.

– А…знакомое ощущение. Я тоже живу не там, где прошло детство.

Они говорят ещё – не долго.

Потом расстаются.

Пожилой идёт к метро: он идёт по узкому туннелю между этим домом и соседним, и вспоминает:

…раннее зимнее утро, прорезанное желтизною фонарей, спешка сборов: тело мамы надо перевозить в другой город, откуда она родом, всё неопределённо, и у них поздний мальчишка – восемь лет.

Оставить не с кем.

До больницы везёт знакомый, дружественный, много раз подвозивший татарин Рома; в спецмашине – одно место, так сказали.

Мальчишка остаётся в фольксвагене Романа.

Племянник, встречающий у дверей морга, не может ехать на кремацию, прибыл попрощаться, а спецмашина ждёт: оказывается, за сиденьями кабинами есть полочка, где мальчишка, охотно разместившись, будет дремать всю дорогу.

 Мы едем, ма.

Не передать всех ощущений: и того – что напротив морга роддом, из которого забирал восемь лет назад сынишку.

Держал осторожно, и вот…

Такое кольцо, что обжигает.

Пожилой человек погружается в метро, тая свои воспоминания: и об обширном тульском кладбище, и о городе, по которому петляли, о домах его разных, слишком разнокалиберных, чтобы вывести среднее арифметическое жизни, и о…

 Метро растворяет в себе человека; но как быть с сознанием, которое не растворить ни в чём?