Проза

2033 год

Многие люди куда-то исчезли, будто их никогда и не было. Другие занялись разными, до того совершенно не знакомыми им делами. Выращиванием продуктов, огороды заняли клумбы и обочины. Другие обменивали на продукты вещи: оргтехнику, золото, машины. Сначала ценные «в прошлой жизни» вещи принимали охотно. А потом стали брать только нужное: другие продукты, горючее, оружие, боеприпасы, запчасти к машинам и генераторам.

   Люди толпились у дворов землевладельцев и просили хлеба. По ним периодически лениво постреливали. Потом стали проситься в рабство целыми семьями. Брали только крепких мужчин и красивых женщин. Им очень часто не давали взять с собой детей. И они уныло подвывали в кустах и под заборами, рядом с голодными собаками.

    В кошарах Кривого Хасана набрали уже достаточно рабов и рабынь. И никого больше не брали. «Убейте нас тогда, убейте!» - стали заполошно вопить в толпе женщины. «Как хотытэ!» - донеслось из-за ограды. Застучал тяжелый пулемёт и несколько автоматов. Люди попадали, как кегли, кто-то побежал, кто пополз. За оградой смеялись. Потом выслали молодых бойцов, которые дорезали раненых (Кривой Хасан и так обозлился на трату патронов). Потом выгнали толпу рабов и приказали зарыть в лесополосе. Те исполнили, ковыряясь медленно и неуклюже, подгоняемые окриками и пинками молодых бойцов.

   У Кривого Хасана были большие жилые кошары, и нашлось, кому зарывать мёртвых. Но в основном этого никто не делал. Они лежали везде. Их находили на заросших кустами и бурьяном обочинах дорог. Поэтому видны они были не полностью: рука, нога, обглоданный собаками бок. У многих все выступающие части были обрезаны ещё до появления собак.

   На многих грядках и делянках ничего не росло - выкопали, заглушило бурьяном. Часто рядом с такими делянками стояли дома, нередко сожжённые. И трупы: раздетые, обобранные и обрезанные. Вот поэтому-то Кривой Хасан берёг патроны и, не принимая рабов, принимал вооруженных бойцов…

   И не он один. Был ещё владелец элеватора Митроха, который принимал бойцов-славян. И простые люди тоже были. Ватаги из нескольких десятков человек и как минимум двадцать вооруженных мужчин. Они жили при своих довольно обширных полях и огородах. Некоторые из них, как и у Кривого Хасана или Митрохи, были огорожены проволокой под током.

 Но больше простые люди полагались на ночные засады, удобные, продуманные и незаметные. Желающих разжиться картошкой или кукурузой расстреливали без предупреждения. Если за едой приходил слишком большой отряд, простые люди просили по рации подкрепления у Кривого Хасана или Митрохи, которым ежегодно отдавали часть урожая.

    Да и сами землевладельцы ходили под какими-то властями, у которых числились командирами отрядов. И Хасан, и Митроха постоянно хвастались, что «стоит им звякнуть», будут и танки, и вертолёты. Хотя в это верили далеко не все…

 Ещё рассказывали байки про бойцов одиночек, веривших только самим себе. Про фермера Саныча, владельца огромного картофельного поле. Самого его никогда не было видно, но пытавшегося поживиться картошкой неизменно поражала меткая пуля…

       А ещё от поля Саныча нередко тянуло дымком и запахом жаркого и картошки в мундирах…

   Здравомыслящие люди говорили, что однажды Саныча обложил небольшой, но толковый и вооруженный отряд. И никто не пришёл к нему на помощь, потому что Саныч больше стрелял, чем разговаривал.

   А женщины и фантазёры любили рассказывать, что Саныч на самом деле жив. Но он ловко прикинулся погибшим и скрылся в подземном бункере, где он выращивает шампиньоны. Тем более, что тела Саныча никто никогда не видел. И хотя здравомыслящие люди говорили, что его расчленили и съели, картофельные кусты на укромных лесных полянах называли «посадкой Саныча».

Раб

Далёкое прошлое, десятилетней давности, стёрлось и исчезло. Остались невнятные картинки с бессмысленным перекладыванием электронных машинок и бумажек. Огромное количество еды, которая была будто и не нужна. Она валялась повсюду и вызывало вялые пересуды.

   Ещё было странно движение с места на место по каким-то надуманным поводам. Наверное, просто от скуки и обилия еды.

   А потом пришлось уезжать и спасаться. Толочься среди потных, злых и голодных. Еда перестала быть неторопливой, цветастой и разнообразной, как раньше. Она стола серовато-желтоватой, твердой или жидкой. Теперь её всегда не хватало и всегда были желающие её отнять. Поэтому еду надо было успеть вовремя проглотить. Так было и сейчас…

    Но после бегства и первой серой и быстрой еды были и совсем плохие времена. Когда не было никакой еды и никаких нестрашных людей. В укромных местах нередко попадались кости, но все они были тщательно обглоданы и очищены от мяса. Плоды с деревьев и кустарников были оборваны, и съедены даже гнилыми или неспелыми.

   Приходилось кормиться какими-то странными и неизвестными сухими семенами и другими непонятными предметами, в которых можно было заподозрить еду. Иногда сразу становилось понятно, что это нельзя было есть. Иногда так и не получалось узнать, еда это или не еда, даже съев полностью…

   Однажды удалось отыскать не до конца обглоданные задние ноги какого-то животного. Пришлось буквально слизывать остатки гниющей плоти. От вони тянуло рвать, а потом голод заставлял слизывать и блевотину.

   И всегда приходилось прятаться от людей. Потому что они обязательно убили бы его и съели. Несколько раз стреляли, но мимо.

   А потом всё теряется во мгле слабости и беспамятства. Уже не было сил куда-то идти или ползти, что-то искать.

   Потом было первое воспоминание, запах картофельных очисток. Не простых, а сваренных  и в миске! Он втягивал их в себя, пытался жевать. Миску иногда отбирали, чтобы не съел слишком много и не умер.

   Была та же слабость и беспамятство. Но потом появились силы помогать ходить за телятами на ферме. За что давали чуть- чуть настоящего молока! А когда он набрался сил, стали выгонять работать в поле, помогать трактористам и комбайнёрам. Техники не хватало и она часто ломалась. А полевые работы ждать не могли…

   Было тяжело, особенно на солнце. Но за работу на поле давали даже кашу! А на ферме сколько навоз не кидай, только молоко и дадут. Но каждый день есть давали, каждый день! И это было счастье! Часто есть приходилось на виду у всех, и тогда он съедал всё быстро и незаметно. А иногда удавалось поесть наедине с собой. Тогда можно было есть медленно и с наслаждением. Сливаясь с кашей, становясь ею. Иногда давали и лепёшки. Примерно четвертинку каждой он не съедал, а прятал в щелях спального сарая. И съедал тихо и незаметно, когда просыпался ночью от голода и ужаса.

   Он думал о еде и почти не думал о людях. Тем более, что люди вокруг были добрые. Конечно, они кричали, иногда пинали ногами, могли и палкой приложить. Но они не хотели его убить или съесть. И не пытались забрать у него кашу или лепёшку, но даже давали ему их! Пусть и за тяжелую работу.

   А на полях валялось много костей и черепов, их было много и в навозе на ферме. Их можно было просто выбросить или пнуть ногой. Что он почему-то очень любил делать. Это были кости гордых и суровых бойцов, которых было очень много, когда пришлось бежать и начинать есть кашу. Это были кости голодных людей, которые когда-то хотели убить его съесть.

   Он даже завёл себе желтый оппиленный череп без дырок. Туда ему ворчливая раздатчица плескала молока. Он любил пить из него вечером после дневной работы. Отхлёбывая молоко, отрываясь и заглядывая внутрь.

Однажды он после того, как выпил молоко, задрал юбку раздатчица. Она оказалась не против, хотя и продолжала ворчать…

 У раздатчицы потом родилась девочка, от него или ещё кого-то. Когда девочка подросла, её взяли прислуживать трактористам. Не самим владельцам, но тоже хорошо…

Хозяин

Из строения, похожего одновременно на бункер и дольмен, вышел пожилой мужчина. Чуть сутуловатый, с загорелым лицом и седой бородой, в потёртом камуфляже. При виде его группа молодых бойцов сразу вспомнила, что у них много дел.

   Но мужчину сейчас волновали совсем другие дела, не военные, а мирные. А именно, разбор в городе пустых полуразрушенных и разрушенных домов. Их теперь как бы не полгорода. В домах таких и враги прятаться могут, и непотребство всякое, и нечесть. И опять же материалы всякие нужны. Что построить или отремонтировать.

  Пожилой мужчина родился в совсем другом мире. Из того мира осталось лишь имя, которым он был крещён – Пётр. Он очень редко вспоминал прежний мир. Учёба на непрестижном гуманитарном факультете. На престижный у родни денег не было. Зато хватало девушек и времени на занятие спортом. Он-то потом и пригодился.

    Потом тусклые работы, конечно не по специальности. Менеджером и даже заместителем директора. Первый брак.

   А потом пришла она – новая жизнь. Вернее, её самое начало. Которому Пётр был совсем не рад. Он обозлился и попытался ухватиться за уходящее зубами и когтями. Потому и вступил в ополчение. В отличии от многих более вялых товарищей и сослуживцев. Которые потом повымерли в основном.

   Надоевшая сама себе власть вдруг потихоньку подъела собственные корни. Тогда кто только не появился из тихих омутов и забытых углов. Фанатики малоизвестных идей, просто уголовники или честолюбцы, офицеры, по настоящему любящие военное дело и которым поэтому ничего не светило в российской армии, честные и храбрые люди в существование которых давно никто не верил. Патриоты государств, которых давно или вообще никогда не было: Российской империи, СССР, РНГ.

      И всем им скоро пришлось возиться со старенькими РПГ и ПЗРК. Довольно быстро исчезли старые идеи, унаследованные из иной жизни. И большинство людей, надеявшихся осуществить свои чаяния или спасти старое.

     В основном отсеялись самые упёртые идейные или циничные уркаганы и честолюбцы. Их очень часто убивали, в том числе и условные свои. Они переходили к чужакам или сливались неведомо куда. А геройстве одних и низости других остались только песни и рассказы.

    Уцелели и укрепились «крепкие середняки» такие, как Пётр. Достаточно гибкие, но со внутренним стержнем и «видящие берега». Они всякого нужного понабрались и от военных, и от бандитов. И усвоили необходимый минимум убеждений.

   У них всякое бывало. Например, воевали с интервентами. Ставили фугасы, нападали из скоротечных засад. И под интервентами тоже походили. Пётр, например, и под натовцами, и под китайцами был. Одни против других хорошо помогали. Когда совсем было плохо, вовремя задницу прикрыли. А когда у интервентов жизнь не заладилась – поживились хорошо за их счёт нужным вещами и ценностями.

   Воевали много с мусульманами, всякими разными. Тут и осады были, и чуть ли танковые битвы. Воевали и в союзе с мусульманами. Только нормальными, кавказцами или поволжцами. С вахами – только война или переговоры. Союза никогда не было.

    И друг с другом стычки бывали, горячие иногда. Только своих не бросали, от русского имени не отказывались, веры не меняли.

И просто жили, детей растили. Много путешествовать приходилось. То отступали, то наступали…Обеих жен Петра уже не было в живых. Погибли и двое сыновей. Двое других командовали своими отрядами. Их жены нянчили внуков. Дочка в основном занималась внуками. Однажды при разминировании ей оторвало ногу…

    Здесь Пётр осел уже давненько, обжился. Местных жителей к моменту появления здесь Петра с отрядом оставалось немного. Одни поразбежались, других поубивали, третьи сами повымерли. Остались те, кто смогли сбиться в небольшие, но сплочённые коллективы для прокорма и обороны. Эти группки постоянно выясняли друг с другом отношения, но поддерживали друг друга против чужаков, периодически совещались об общих делах.

   В группах заправляли самые сильные и хитрые мужчины. Наравне с ними были некоторые лихие бабы. Но в общем о женщинах детях и стариках заботились мужчины. За что были окружены поклонением.

   Здесь Петра уже давно знали. И когда он заявил, что будут защищать местных и поможет мирно разрешать споры между группами, ему поверили. А кто не поверил – промолчал при виде многих опытных бойцов и бронетехники.

  И Пётр воевал с чужаками, мирил задиристых лидеров групп, побуждал их к взаимовыгодным решениям. Все группы были обложены фиксированным налогом на сельхозпродукты и должны были скидываться на покупку для Петра разной техники, военной и гражданской. Когда случалась война или стихийное бедствие, они должны были давать Петру столько, сколько он скажет на общее дело. За это они могли бесплатно пользоваться больницей Петра. При которой был почти настоящий роддом. За умеренную плату пользоваться услугами технических мастерских и приобретать бензин и солярку. Бесплатно смотреть телепрограммы с телевышки Петра.

   Конечно, всё было совсем не гладко. Довольно быстро Пётр переманил к себе из групп очень многих знатоков техники и врачей. Пообещал независимость от местных авторитетов, высокий статус и зарплату как в старину. Мастера к Петру пошли охотно. А группы и авторитеты бесились. Приходилось и бойцов поднимать.

   Зато большую часть сельхоз- и другой техники чинили теперь у Петра. За что тот имел существенный дополнительный доход. А мастера избавились от многих забот и учили себе смену на регулярных занятиях.

     Но из некоторых дружных и крепких коллективов мастера не уходили. Продолжали держать свои мастерские. Чинили и даже собирали транспорт, оружие, рации. Одна такая мастерская сгорела. А другая – нет. Поджигателей поймали, облили соляркой и сожгли. Это, конечно же, были захожие проходимцы. Которых вроде как наняли озлобленные чужаки. Группы вместе с бойцами Петра сходили на них в набег. И на этом всё поуспокоилось.

   Вообще люди из разных групп стали чаще общаться, заключать друг с другом браки. Организовали регулярный совет из авторитетов. «Чётко подрывалась» друг другу на помощь в случае набега, бомбёжки, или наводнения. Тут и Петрова школа сказалась.

    Когда-нибудь местные и сыновья Петра могли и схлестнуться насмерть. Кто кого. Но для этого и те, и другие должны были зажраться. Только кто б им дал! То набег, то бомбёжка, то настоящая война. А то ураган какой-нибудь или эпидемия. И зубастые хитрые мужики держались друг за друга. У Петра ни бойцы, ни врачи, ни техники не дремали.

    Пётр везде и всем бесплатно восстановил электроснабжение. Везде, где люди жили. И если был обрыв линии или ещё что – всё сразу восстанавливали.

    Газоснабжение Пётр восстановил, правда, только в городе. Ну, и у некоторых групп, что с ним специально договорились… Очень им был нужен газ, и Петра они за него были готовы поддержать особо.

   Кроме местных был ещё Народный Президент, Святорусский там Победитель Исламских Экстремистов. При котором Пётр был официально Народным Губернатором. Пётр президента называл просто Серёга, или Сом, по позывному. Серёга с молодых лет рыбалку любил и носил усы.

    С Сомом периодически жестоко ругались. А так жили дружно. Платил ему Пётр небольшие взносы. Пехоту и броню посылал. И специалистов, и просто местную силу, если какие проблемы. И Сом так же делал. Главное, Народный Президент мог подогнать авиацию, истребительную и вертушки, и бомбардировщики даже.

   Ещё Пётр мог козырять Сомом перед местными – «президент велит». И местными перед Сомом – «с народом считаться надо».

Вот так и живут. Главное – люди, что тебя прикроют. И бойцы. И техника, кто с ней обращаться умеет и чинит.

    Есть ещё редкие люди, их мало. Священник или кто травами лечит. Ещё один странный человечек есть – Профессор. Неведомо как чудак уцелел. Он историю местную знает, поэмы всякие и фигню разную. Которой в старину учили, а теперь нет. Но один ученик у Профессора есть. – Малохольный. Инвалид один с детства и в технике не сечёт. Но мозги есть.

   Дал им, горемычным, Пётр завалюшку маленькую от своей конторы неподалёку. Где они ютятся и книжки их навалены. Тесно там, но не дует всё ж и крыша не течёт. Кормится им от домовой церкви раз в день носят. Первое, второе и третье. И одежду старенькую дают иногда. А так кому про старину расскажут – люди муки, крупы, овощи дают иногда. А те и рассказывают, а бывает – под гитару поют. Любят порой про старину вспомнить. И сами рассказывают. А что рассказывают – Профессор с Малохольным запоминают и записывают.

 Живут Профессор с Малохольным помаленьку. Книжки свои читают. Даже новые достают где-то! Как Малохольный пооперился – свои мысли у него появились! Спорят бывает с Профессором – на весь двор слыхать. А потом целых день дуются друг на друга.

   Профессора иногда в телевизор пускают. Одевает он под старину пиджак и вещает. Не ту фигню, что они с Малохольным обсуждают. А правильные вещи. О величии местных земель, крутых воинов и вообще мужиков, что дружными надо быть и в Бога веровать. Но о божественном больше священники говорят…