Проза

 

 

 

 

         2.1.

 

         « Как же больно вспоминать те грубые моменты нашего непонимания, особенно сейчас, когда мы по разные стороны, нет скорее на разных гранях вселенского куба... да, именно, куба... подходящая форма для нашего мира, где всё одинаково, поразительно одинаково... но знаешь, здесь я понял, что одинаково это не плохо и не хорошо... такова жизнь... жаль, что понимание всего этого пришло после... с опозданием... оказывается, надо было жить без черновиков – сразу набело, пусть с зачёркиваниями - но набело... а мы всё откладывали... думали - тренируемся... обманулись... ты, наверное, плачешь теперь чаще, а я не могу... благо хоть слова остались, хотя без чувств они мертвые какие-то... холодные как мои ноги... зато я теперь простуд не боюсь... люблю тебя, Лидочка, жаль, что раньше говорил это редко, да и не до того было... а теперь ты не слышишь...»

 

         2.2.

 

         - Игорь, ты, что оглох?! – Третировала мужа Ида Сергеевна. - Какая командировка? Илья умер! Ничего не знаю и ничего не хочу слышать! Приезжай, я сказала! Скорую? Скорую вызвала. Милицию? А надо? Поняла. Звоню. Хорошо-хорошо. Всё ждём.

         Положив трубку, Ида Сергеевна ушла в ванну, чтобы обдать лицо холодной водой. Её состояние было похоже на раздавленного дождевого червя, её мысли помещались в куцые причитания, и больше всего на свете ей было жаль свою молодую овдовевшую сестру, которая чередовала плач с рёвом сидя на полу у тела любимого мужа.

          

         2.3.

 

         Смерть Николаевич, прикуривая надломленную сигарету от отсыревшей сигареты, и курсируя из угла в угол, слегка пренебрежительно слушал любезную, но неприятную для него, речь Кончины Ивановны:

         - Смерть Николаевич-с, статистика канцелярии никуда не годится-с. За прошлый месяц смертность упала на 15,7 %, уровень самоубийств по сердешным вопросам и того хуже - Фанаберик первый за квартал. Звонили свыше – хотят расформировать-с. Говорят, политический отдел даёт три плана. Что делать, Смерть Николаевич-с?

         - Знаю, знаю, знаю, тоже самое я слышал на совещании... Ну, ты же понимаешь, Кончина, где я возьму? Где я возьму эти самые души, когда в основном гибнут от гордости, наркотиков, войны и всякой дребедени? А от любви... кому гибнуть от любви? Сердец не осталось! Вот в интеллектуальном отделе, - снова прикурил Смерть Николаевич, - этой... как его... канцелярии имени Грибоедова, каждый божий-бож-бо-бо-бо, - начал заикаться Смерть Николаевич.

         Кончина Ивановна оторопела. Смерть Николаевич, нисходя с места, начал трястись и повторять «бо-бо-бо...». Тело не слушалось его, на губах проступила пена, а из дырочки в груди тонкой струйкой закапала кровь.

         «Бо-бо-бо-бо...» - трещал Смерть Николаевич, и впервые за много лет у Кончины Ивановны проступили слёзы...

         Что-то невообразимое произошло в мертвой комнате: потухла люстра без лампочек, завалилось кресло на бок, и развалился шкаф с желтыми папками, в который сегодня была положена ещё одна папка с грифом «Илья Фанаберик».     

 

         2.4.

        

         «Лидочка, скоро мы увидимся с тобой... как я рад, как я рад, Лидочка... Смерть Николаевич сказал, что одной из частью моего посвящения, или перехода, является присутствие меня на моих же похоронах, не только в качестве трупа, но и в качестве незримого для живых духа  – это, конечно, жутковато... хотя бы так... ты главное держись... ты всё, что осталось у меня в жизни... я знаю, ты сильная... сам я уже пообвык – привык к себе мертвому... правда, что меня раздражает (представь себе я до сих пор раздражителен!), здесь беспроглядная суматоха, вечная копошащееся суета, а дел как таковых нет... делами, Лидочка, они называют свои разговоры и перемещения из угла в угол... представляешь, так и говорят, с этим делом покончено перейдем к следующему разговору, а ещё они очень суеверные, помешанные на мистике... Кончина Ивановна плюет через плечо и стучит по столу, а Инфаркты постоянно носят с собой зубок гнилого чеснока, представь себе, опасаясь вампиров... ладно, Лидочка, люблю тебя и целую, и очень жаль, что у меня не осталось, хотя бы твоей фотографии – тоже бы стал суеверным...»        

 

        

 

         2.5.

 

- Неясная смерть получается, товарищ Збарский, - издалека, начинал врач скорой помощи.

- Так-так-так, криминальчик, - почуял жареное прапорщик милиции.

- Да вы что господа, не может быть, он только с женой жил, да и гостей у них вчера не было, - с волнением оправдывался Игорь Збарский.

- Вам, конечно, видней, но факт остаётся фактом – странгуляционная асфиксия, или по-простому удавление руками! – многозначительно завершил врач.

- Так-так-так, убийство – тяжелый случай, но поправимый, - с меркантильной надеждой, заговорщически посмотрел на врача прапорщик.

- Я бы сказал крайне тяжелый случай, - дополнил врач, что очень обрадовало прапорщика.

Игорь Збарский, не понимая до конца происходящего, достал бумажник.

- Оставьте, товарищ Збарский, для медицины это бесценный случай! – серьезно и спокойно сказал врач.

- Для милиции, конечно, менее, но тоже, к сожалению, бесценный, - расстроился прапорщик, поняв, что жареным здесь не пахнет, и, что даже постной каши с врачом не сваришь.

- Так объясните же наконец-то доктор, что произошло? – ещё больше потерялся Збарский.

- Вот доктора и объяснят. А как врач скажу – задушил себя Фанаберик, причем буквально собственноручно! Всё, мы поехали! Остальное уже не наше.

- Так-так-так, а вот это уже наше. Самоубийство – тяжелый случай, но поправимый, - с вернувшейся надеждой на прибыль заговорил прапорщик.

Збарский вновь достал бумажник. Прапорщик, деланно отвернул голову, якобы не замечая взяточницких пассов, но глазами указал – клади, мол, в фуражку, которую для такого случая снял (точнее сказать он её только для того и носил, чтобы в нужное время снимать). А после, даже не пересчитав выручки, опрометью бросился догонять врача.

- Доктор, а может поправим на сердешную недостаточность, - остановил на лестничной клетке врача деятельный прапорщик с тяжелой отдышкой.

- Вот доктора и поправят, но как врач всё, что мог – сделал, и куда надо сообщил. Кстати, чуть не забыл, передайте Збарскому, что катафалк я вызвал, - спокойно пояснил врач.

 - Так что же мне всё-таки писать? – в недоумении мялся возле врача прапорщик.

- Что за вопросы?! Вы ж милиционер, вам видней, как там у вас пишут. Я всё, что в моей компетенции, сделал, - честно раздражался врач.

- Милиционер – это дядя Стёпа, а я прапорщик и к бумажной работе не компетентен… А как вы там говорили ас-ас-ас...?

- Да-да-да, асфиксия, - сбегал по лестнице врач.

Прапорщик вернулся в квартиру Фанабериков, где на кухне прикуривая сигарету от сигареты, стоял возле мертвого Ильи Андреевича Збарский.

- Ну, всё. Что мог, то сделал. Возникнут, конечно, нюансы... бюрократия, не более, - взволнованно оправдывался прапорщик. – Кстати катафалк я уже вызвал, поэтому не беспокойтесь.

 

2.6.

 

- Кончина Ивановна разрешите-с, - вглядываясь в темноту комнаты, мялись у порога два Инфаркта.

- Черта лысого вам, припадочные, - выпалила из мрака Кончина Ивановна, и в тоже мгновения высохли её слезы, а мертвая комната обрела свою и привычную для читателя обстановку. Снова пошел тусклый свет от люстры без лампочек, приподнялось кресло, и собрался шкаф, опять заполнившись папками, что казалось ещё одна, и он лопнет. Смерть Николаевич перестал тарахтеть и заедать, в недоумении отряхиваясь от своего предыдущего состояния:

- Что вам угодно господа? - спросил он Инфарктов.

- О! Смерть Николавич-с, а мы вас не приметили-с, - сказал Прав Инфарктыч.

- Совсем темно-с было. Виноваты-с, - продолжил извиняться Лев Инфарктыч.

- Ну, ну, господа, смелее, - поторапливал чересчур услужливых Инфарктов Смерть.

- Илья Андреевич готов-с, как вы и просили-с.

- В комнате перехода-с.

- Отлично. Вы свободны господа. И спасибо за своевременность, - поблагодарил их Смерть Николаевич.

- Рады служить-с, - в унисон ответили Лев и Прав Инфарктычи и, шаркая левой и правой ногой, удалились вон.

- Что здесь произошло, Кончина?– с несвойственным его голосу волнением проговорил Смерть Николаевич.

- Твоё сердце, как и я – плакало! – нежно пролепетала Кончина Ивановна.

- Ладно, прекрати молоть вздор, Кончина! – остановил её словесную патоку Смерть Николаевич.

- Сердцу не прикажешь, - томно произнесла она.

- Я бессердечный! – обрезал Смерть Николаевич.

- Нас хотят расформировывать-с, - приняла правила бессердечной беседы Кончина Ивановна.

- Об этом после, сейчас надо посвящать Илью Андреевича, у него скоро похороны.

- Да, да, Смерть Николаевич-с, единственная проблемка-с, программа перехода по Фанаберику застряла в главном ведомстве-с, там с оформлением какие-то неурядицы-с, говорят, заболели-с. А без них никак, - лепетала Кончина Ивановна.

         - Знаю я эти болезни... вечное похмелье с тоской о прошлой жизни... ну, это не беда... пойдём по стандартной.

         - Это, конечно, да-с... но Фанаберик поэт-с, - встрепенулась от высказанного, пусть и мягкого, но не согласия с начальником Кончина Ивановна.

         - Поэт... ну и пусть себе поэт... Я вы знаете,  за столько лет работы, скажу вам откровенно, Кончина Ивановна, – никакой разницы между поэтом и не поэтом нет, просто первые как бы пишут о любви, а вторые якобы любят. А любовь, чёрт бы меня побрал... Ладно, с этим делом покончено, перейдем к следующему разговору... хотя... успеем и завтра, тем более Илью Андреевича пора посвящать. Кстати, а почему папка Фанаберика лежит на полу? – спокойно поинтересовался Смерть Николаевич.

         - Обронила-с, наверное, обронила-с, Смерть Николаевич-с, - тут же подняла папку Кончина Ивановна.

        

2.7.

        

         «Лидочка, мне выпала ещё одна маленькая возможность подумать о тебе... сейчас я сижу в белой комнате, укутанный, в ещё более белую простыню... на столе лежит пистолет... через считанное время, как сказали мне Инфаркты, начнется первая часть посвящения... волнуюсь, но очень легко, как всякий порядочный гражданин при общении с блюстителем порядка... что будет за этим переходом?.. неужели расстояние между нами станет ещё больше, чем эта существующая недосягаемость... неужели мое сердце станет сухарем... люблю тебя сквозь этот мертвой мир... люблю тебя остатками своей любви... люблю... кажется, кто-то идет...»

 

2.8.

 

- Как Лида? - Сухо спросил Збарский свою жену.

- Еле уговорила её прилечь, она всё намеривалось ехать в морг.

- Да странная ситуация, особенно смерть, - размышлял Игорь Николаевич, глядя мимо жены.

- Скорее волшебная любовь, Игорь, - смотрела на мужа Ида Сергеевна, выказывая взглядом свою неистовую печаль.

- Причем здесь это! – раздражался Збарский.

- Как причем, Игорь! – растревоживалась Збарская. – Именно любовь самое главное в этой смерти, а ты даже боишься сказать вслух слово «Любовь».

- Ты несёшь вздор!

- А ты меня не любишь, не любишь, не любишь, - разрыдалась Ида Сергеевна.

- Брось, прекрати этот фарс, - слегка обнял жену Збарский. – Ну, хочешь я куплю тебе шубу?

- Нет. Я хочу, чтобы ты мне подарил своё сердце, просто сердце и всё.

- К сожалению, Идочка, я повзрослел, а может даже и состарился.

- Но разве любовь может повзрослеть, или состариться? - ещё сильней обняла мужа дрожащая Ида Сергеевна.

- Конечно. С возрастом, Идочка, мы требуем от жизни не смысла, а всего лишь понятного содержания, где наши судьбы будут стремиться не к поиску истины, а всего лишь к удобному расположению вещей, потому что наш черствый разум не хочет жертвовать, он хочет подчинять.

- А сердце? Как же сердце, Игорь? – тихо плакала Идочка Сергеевна Збарская.

- Ида, ну какое может быть сердце после сорока? Ведь в нашем мире надо платить квартплату даже за рай в шалаше...

         - Ты меня больше не любишь? – с надеждой услышать утвердительный ответ на абсолютно другой вопрос, прошептала Ида, взглянув на мужа.

         - Прекрати, Ида, прекрати! - Выпустил из своих объятий жену Игорь Николаевич.

         - Купи, Ильюше, хороший гроб, - вместо Идочки, заговарила уже знакомая нам Ида Сергеевна.

         - За это не беспокойся.

         - Да, и про шубу тоже не забудь, но чтобы ниже колена.

         - Не переживай, - покинул квартиру Игорь Николаевич.

 

2.9.

 

- Ну что, Илья Андреевич, осталось несколько формальностей – и делу конец! – улыбнулся, именно так, как к этому привык читатель Смерть. – Через несколько минут Кончина Ивановна принесёт бумаги, и мы закрепим нашу устную договоренность письменно. А пока можете немного пообвыкнуть, так сказать, осознать себя бессердечным человеком! По поводу пулевого отверстия в вашей груди, не переживайте - к похоронам заживёт! Останется лишь маленькая дырочка - наш канцелярский знак отличия. Может быть, есть вопросы?

- Да, есть. Зачем я должен подтверждать смерть собственного сердца? Разве не достаточно того, что вы в него выстрелили? – спросил Фанаберик, укутанный белой простынею с большим растекшимся красным пятном в области сердца.

         - Как вы знаете, дорогой Илья Андреевич, браки заключаются на небесах, а вот расторгаются, а, следовательно, ломаются судьбы и гибнут сердца, уже на земле. Получается, человек сам выбирает, когда его сердце умрет. Понимаете САМ! Смерть, лишь констатация его выбора.

         - Получается, у меня есть возможность отказаться подтвердить эту смерть?

         - Разумеется, Илья Андреевич. В принципе, как и утонувший человек, может отказаться больше не плавать брассом. А вот и Кончина Ивановна.

         В комнату перехода, убранной до белой ослепительности, зашла дрожащая Кончина Ивановна и нерешительно обратилось к Хвостикову:

         - Смерть Николаевич-с, на пару слов-с?

         - Конечно, говорите! – спокойно предложил Смерть.

         - Только наедине, разрешитесь-с, - мялась у порога Кончина Ивановна.

         - Мне выйти, - спокойно поинтересовался Фанаберик.

- Пусть это и не входит в концепцию перехода, - не очень охотно говорил Хвостиков, - но, да ладно, идите, мы не заставим вас долго ждать.

После того как Фанаберик покинул комнату, Хвостиков строго предупредил подчиненную:

- Вы же знаете, Кончина Ивановна, в нашем посвящении не положен антракт, поэтому если ваше дело окажется плёвым, вы заставите меня осерчать.

- Понимаю, понимаю. Вот-с, - протянула стопку бумаг Кончина Ивановна, пытаясь проглотить слюну в пересохшем рту.

- Акты на сердце Фанаберика – это хорошо, - начал перелистывать страницы Смерть. – Ага, программа перехода... прелюбопытно... отыграть переход по следующему сценарию... ха-ха-ха... ну черти, до чего же изобретательны... представляете, Кончина Ивановна, вы по программе должны были быть пьющей свояченицей Фанаберика – Идой, причем нервной и взвинченной... хотя почему бы нет – вам бы пошло... прошу прощения за фамильярность... ага-ага-ага, как интересно, а я вашим раздражительным супругом, уставшим денежным мешком... право, таких переходов у нас ещё не бывало... а кто же Инфаркты... так-так-так... милиционер и врач... да презанятная постановка... жаль, что не вовремя, - отложил в сторону кипу бумаг Хвостиков. – Если вы столь переживали, о том, что мы вразрез программе пошли стандартным путём, то это зря, тем более всё прошло великолепно, Илья Андреевич – впечатлен!

- И что, даже ничего не заподозрил-с, - сквозь страх пробилось женское любопытство Кончины.

- Абсолютно-с, дорогая-с Кончина-с Ивановна-с, - развеселено  переиначил её Хвостиков. – Я же вам говорил, что между поэтом и не поэтом, нет никакой разницы... те же реакции на бутафорию с пистолетом, те же вопросы.

- А про браки на небесах говорили-с?

- Да. Единственное не успел рассказать, что помимо сердешной смерти, он должен подтвердить ещё и то, что свое сердце он отдает в распоряжение канцелярии... У вас на этом всё, Кончина Ивановна? - вернулся к деловому тону Хвостиков. - Если да то можете быть спокойны, вы сделали все правильно, даже излишне правильно, поэтому вы свободны.

- К сожалению нет-с, - опять задрожала Кончина, даже слегка вжав голову в плечи от своей навязчивости. – Досмотрите бумаги-с.

Хвостиков раздраженно снова взял стопку бумаг:

- Ну, ладно, Кончина Ивановна, досмотрю... ага, конец перехода... а, вот... срочное распоряжение из главного ведомства Хвостикову... явиться срочнейшим образом, - Смерть Николаевич, запнулся на последних словах, и, переведя свой взгляд на Кончину, закончил, – явиться в главный межканцелярский крематорий.

Кончина встрепенулась, а Смерть на мгновение оторопел.

- Я думаю, ты понимаешь, Кончина, что это значит?!

Кончина Ивановна утвердительно кивнула, на самом деле так ничего и не поняв.