Проза

Лёлька была лучшей подругой моей бабушки, они дружили с детства и всю жизнь. Я так часто слышала про неё от бабушки, что тоже считаю себя с ней знакомой. Видела я её несколько раз – плотная энергичная и громкоголосая баба с кичкой под газовым платком. Работала она поварихой, в последнее время – в воинской части, таскала оттуда продукты полными сумками. Бабушка, конечно, осуждала, что она обворовывает бедных матросиков, но ссориться с подругой из-за этого не хотела.

Один раз я была у неё в гостях с бабушкой. Проживала она в шикарной квартире в доме причта церкви – руины церкви стояли во дворе, служителей её выгнали. Разрушить церковь до конца – у Советской власти всё не доходили руки, вернее, это было не по силам: построено так добротно, что не взорвать. Бабушка рассказывала: церковь взрывали, но при этом только маковки на башнях подпрыгивали, – подпрыгнут и снова сядут на своё место, – а стены продолжали стоять (говорят, что раньше в цементный раствор яичные ,белки добавляли, поэтому он держал намертво). Церковь оставили в таком виде, побоялись, что близлежащие дома разрушатся. Так она и стояла всё моё детство: красные кирпичные стены, пустые проёмы окон и дверей, только нижние окна забиты, чтобы никто не лазил по руинам, по три башни с остатками куполов с каждой стороны нефа.

В доме Лёльки было два этажа и одна парадная, а половину первого этажа занимала «Сберкасса». Лёлька с мужем и сыном жила в одной из всего двух квартир на втором этаже, над «Сберкассой». Мне тогда показалось, что комнат в квартире много-много, я переходила из комнаты в комнату, с восхищением рассматривала всё: большие окна, высокие потолки, много света, можно посмотреть и на улицу и во двор. Я впервые попала в дом старого фонда, мне он казался дворцом. Но больше всего меня интересовали шкафы, где за стеклом стояли разные экзотические раковины, невозможных форм и расцветок: светло-охровые снаружи и нежно-розовые внутри, некоторые – почти коричневые, некоторые – с бурыми крапинками. Здесь были и аккуратные пухлые завитки и вытянутые острые трубочки, а некоторые ощетинились устрашающего вида отростками. Я таких не видела никогда и позже уже не увидела. Особенно мне понравились огромные волнистые раковины-створки – у бабушки тоже была такая, подаренная Лёлькой, её использовали как вазу. Но она была совершенно белого цвета, выцветшая, а эти сохранили свои живые цвета и радовали глаз. Потом я узнала, что они были покрыты лаком.

Раковины привёз из плаваний сын Лёльки Олежка, в судьбе которого моя бабушка принимала самое внимательное участие. Я его видела один только раз, одет он был во всё пижонски-светлое, и куртку и брюки, и модная спортивнaя сумка через плечо. А вообще, он был занятым человеком – бороздил моря и океаны на борту торгового судна. Соответственно – с заходами в разные заграничные порты. Поэтому можно утверждать, что в отношении идеологической устойчивости он был проверен. Единственное – у него были проблемы в моральном плане: он разводился с жёнами.

Я присутствовала при разговоре бабушки с Лёлькой после второго развода Олежки – обе очень волновались за него. Я по причине малолетства не особенно интересовалась бабскими заморочками и не вникала в их разговор. Но бабушка сказала, что у Олежки есть последний шанс на женитьбу, если он ещё раз разведётся, то его больше не распишут. Лёлька же была совсем расстроена, главным образом потому, что может не увидеть больше внука.

Но дальнейшая судьба Олежки сложилась удачно: отец его третьей жены был большой «шишкой» в исполкоме – с такой уже не разведёшься.

А муж Лёльки, Серёжка, работал грузчиком в мебельном магазине. И его рассказы стали основой этой истории.

В нашем мебельном магазине были огромные подвалы-склады. В одном из подвалов хранились ковры. В продаже ковров не было, за исключением особых случаев, когда их «выбрасывали» для выполнения плана. Но в подвале ковров было навалено столько, что никто точно не знал их количество. Они лежали там годами, дожидаясь особого случая, гнили, так и не дождавшись своего звёздного часа попадания на прилавок. 

Периодически новые ковры (уж не знаю, с какой периодичностью) поступали в наш мебельный с центрального склада. И тут наступал звёздный час грузчика Серёжки и его товарищей. Они ездили на машине за коврами на склад и на обратном пути выкидывали из машины ковёр в определённом месте, где один из них уже стоял настороже, подхватывал сброшенный ковёр и уносил. А грузчики в машине разрезали один из оставшихся ковров пополам и так возмещали убыток ковра – их принимали у них в магазине по счёту, а не по размеру. А в подвале, знали грузчики, – уже всё равно, никто не заметит. Таким образом, грузчики по-очереди распределяли между собой ковры. 

И такие операции с коврами им сходили с рук, то есть ничего им за это не было.

Как-то спят Лёлька с мужем и вдруг пробуждаются от того, что их накрыло чем-то тяжёлым. Они понимают, что это – ковёр со стены. Стали в страхе переговариваться тихо между собой: что такое? И пришли к мысли, что это воры к ним залезли и набросили на них ковёр, чтобы они смирно лежали и не вылезали. Они перепугались ещё сильнее, лежали и дрожали под ковром в надежде, что воры квартиру обчистят и уйдут, а их не тронут. Когда уже дальше лежать было невозможно, Лёлька послала мужа разведать, ушли ли воры. Серёжка сначала выглянул осторожно из-под ковра, потом вылез наружу, пошёл проверять квартиру. Через некоторое время вернулся, снял с жены ковёр и сказал:

– Вставай, чего лежишь? Нет тут никаких воров!

Лёлька встала, обошла квартиру, убедилась, что всё на месте, и накинулась на мужа:

– Ты со своими ворами! «Лежи тихо, лежи тихо! Они квартиру обчистят и уйдут!» И я лежу всю ночь под ковром, задыхаюсь!

Это была Cерёжкина идея, с ворами. Да и ковёр тоже он вешал.