Проза

 

 

 

Лариса ехала на такси по незнакомым улицам и проспектам, которые пересекались, переходили друг в друга непонятным образом и уносились прочь. Она выхватывала взглядом какие-то названия, они ей ничего не говорили. Это был совсем чужой город. Пролетали мимо дома в февральской влажной дымке. Здесь было гораздо теплее, чем в их городе. Мелькали остановки. На них стояли, сидели женщины, как везде – пожилого возраста, в одинаковых по фасону куртках, шапках (только разных цветов), с сумками или без них, в чёрных брюках. Лариса поймала себя на мысли, что это могла быть её мама. Нет, конечно, не она. Это женщины-пенсионерки всех городов страны, сидят на остановках, ждут автобуса, или троллейбуса.

Вряд ли его можно назвать городом детства, Лариса бывала здесь очень давно. Ничего не узнавала. Она, наверное, и дом тёти Оли сейчас не узнает. Нет, что-то в памяти несомненно осталось.

Лариса многое бы отдала, чтобы не ехать сегодня сюда. Но кроме неё некому было поехать, только она могла.

Как она любила приезжать сюда в детстве! На летних каникулах её обязательно отправляли к тёте Оле, на море. У тёти не было детей, муж у неё был парализованный, лежал в кровати, хотя говорить он мог. Для Ларисы это было самым тяжёлым моментом, тягостной обязанностью по приезду, когда надо было пойти, поздороваться с дядей Колей. Неприятный запах в его комнате, Лариса не могла определить, были ли это лекарства, запах лежалого тела, или просто застоялый воздух. Она старалась задержать дыхание, когда входила в комнату к дяде. Да и вообще, она не знала, что ему готовить и как говорить. Что можно сказать больному человеку, который всегда лежит? Засмеяться тоже нельзя, ещё подумает, что над ним смеёшься. Лариса неловко переминалась с ноги на ногу у его кровати, скомканно отвечала на вопросы. А дядя пытался шутить, что она теперь свободный человек, раз у неё каникулы, что она вырвалась на волю, и впереди – только солнце, только море, и что-то в этом духе. Ларисе было жутко это видеть: человек разговаривает, шутит, а у него совершенно неподвижное тело. Она так и не могла к этому привыкнуть. Она опускала глаза, чтобы на него не смотреть, а то он ещё обидится, что она его рассматривает. Но дядя долго её не мучил, скоро отпускал: ну, беги, у тебя поинтереснее дела найдутся, чем со мной тут разговаривать. Лариса была ему очень благодарна за эту фразу, она проникалась даже любовью к нему, отвечала: спасибо, дядя Коля. И убегала из комнаты. Эта обязанность была выполнена, больше дядю она почти не видела, пока гостила у них, дверь в его комнату была всегда закрыта, у Ларисы была своя маленькая комната, где она была сама себе хозяйка: могла читать, что хотела, могла играть, во что хотела, могла ложиться спать, когда хотела. Тётя никак не ограничивала её свободы, Лариса должна была только сообщать, если уходила из дома, и возвращаться вовремя, к обеду или ужину. Это были ещё беззаботные времена, детей не боялись выпускать на улицу.

Таксист привёз Ларису к подъезду, она узнала дом тёти. Двор – совершенно незнакомый, деревья выросли, кусты разрослись, вокруг всё заставлено машинами. Она остановилась у подъезда, достала телефон, набрала номер сына.

– Аллё?– отозвался он.

– Это я,– сообщила.– Я приехала к тёте.

– Ладно,– безразлично сказал Олег.

– Ты где, дома? – спросила Лариса, услышав музыку у него в трубке.

– Не, у друга, – нехотя ответил он.

Хорошо, не соврал.

– Ты был сегодня в школе? – подозрительно спросила она.

Сын сказал с раздражением:

– Был. И хватит меня контролировать. У меня нет сейчас времени.

– Я завтра вернусь домой, – поспешно проговорила в трубку Лариса, понимая, что он сейчас даст отбой. Она сама не знала, была ли эта фраза оправданием или угрозой.

Олег положил трубку, ничего не ответив.

Никакого сладу с ним нет, – расстроилась снова Лариса, набрала номер квартиры тёти на домофоне.

– Тётя Оля, это я, Лариса, – сказала в домофон, вошла в подъезд после ответа и сигнала.

Она поднялась на третий этаж, лифт в доме тёти не был предусмотрен. В проёме памятной ещё квартиры стояла маленькая совершенно седая, даже – беловолосая, старушка. Лариса остановилась от неожиданности, рассматривала её.

– Ларисочка, это ты? – удивлённо-радостно спросила старушка.– Я тебя совсем не узнаю, – протянула к ней руки для объятия.

Лариса подошла к ней, дала себя обнять в замешательстве: а я уж и подавно не узнаю! – проговорила мысленно.

– Заходи, заходи, как я рада тебя видеть, дай тебя получше рассмотреть ,– впуская её в квартиру, говорила старушка, в которой Лариса с трудом начинала признавать тётю Олю.

Всё было, как прежде. Это была та же самая квартира, мебель была та же самая (сколько же ей лет? – мелькнуло в мозгу у Ларисы). Пока тётя Оля, приговаривая: какая же ты красавица, я бы тебя ни за что не узнала, – помогала ей снять куртку, давала тапочки, Лариса осматривалась вокруг. Дверь в большую комнату была открыта, она заглянула туда, ожидая увидеть на кровати дядю Колю. Нет, его не было, он умер больше двадцати лет назад, и кровати его не было, там стоял диван.

– Как я рада тебя видеть! – воскликнула тётя Оля.

– Я тоже очень рада тебя видеть, тётя, – ответила Лариса.

Они обнялись.

У тёти Оли завтра был день рождения, ей исполнялось семьдесят пять. Поэтому Лариса и приехала. Вернее, также поэтому. А вообще потому, что тётя Оля вдруг позвонила, после тридцати с лишним лет молчания, сказала, что хочет увидеть кого-нибудь из родных, поговорить напоследок. Все эти годы родители были с ней в ссоре. Лариса принимала эту ссору как данность. Хотя в душе у неё были подозрения, что всё произошло по её вине.

Это началось, когда умерла её бабушка, мать тёти Оли и отца Ларисы. Тогда она отдыхала у тёти Оли в последний раз. Тётя Оля на похороны не поехала, не могла оставить мужа. И как-то она за ужином сказала Ларисе со вздохом, что её родители нехорошо обошлись с ней, ничего не отдав ей из наследства матери, она ведь тоже имела право на него. Ларису это не особенно волновало – какое там наследство?! Тётя Оля иногда повторяла эту мысль, но не настолько настойчиво, чтобы Лариса обратила на неё внимание. Только один раз тётя Оля добавила: это всё твоя мама, она не хочет, чтобы мне что-то досталось, она нас хочет развести с Валерой. Это мысль запала Ларисе глубже, она думала над ней, но не понимала.

Приехав домой, она сказала об этом маме, спросила: что бы это значило?

– Ничего это не значило, – отрезала мама, – тётя Оля болтает опять всякую ерунду.

И тут же ушла в комнату к папе. Хоть дверь в комнату и была закрыта, но Лариса слышала, что разговаривали родители на повышенных тонах. Из комнаты до Ларисы даже доносились возгласы мамы: что она себе думает?! Она хочет квартиру получить?

В ответ на реплику отца мама воскликнула:

– Что ж мы теперь будем квартиру с ней делить? Зачем ей ещё квартира, у неё детей нет?!

Отец отвечал раздражённо, но разобрать слов нельзя было. Они продолжали уже тише, но долго ещё что-то обсуждали.

Папа ходил несколько дней нахмуренный. Но в итоге, как потом узнала Лариса, он позвонил тёте Оле, и они совсем поссорились. С тех пор они с тётей Олей не общались, Лариса не ездила к ней на каникулах, о чём очень жалела. У неё была там подруга Света из соседнего двора, они встречались летом, а весь год переписывались, Света писала очень интересные письма, про всякие случаи из школьной жизни, иногда даже рисовала что-то забавное. Постепенно, без личных встреч, их переписка сошла на нет.

От родственников они узнали через несколько лет, что у тёти Оли умер муж.

А она до сих пор бережёт память о нём, – поняла Лариса, когда вошла в комнату. На стене висел его большой портрет, чёрно-белый, сделанный в ателье ещё в молодости, таким красивым Лариса его не помнила. Никаких фотографий на стенах больше не было, пустые стены, только какой-то зимний пейзаж и портрет дяди Коли. Висел по центру стены, словно наблюдал за всем. Лариса даже представила, что тётя Оля с ним разговаривает.

Тётя Оля кормила Ларису на кухне, сварила, видимо специально для неё, щи.

– Ты ведь всё ещё любишь кислые щи? – спросила.

– Да, люблю, – улыбнулась Лариса, усмехнулась про себя: надо же, до сих пор помнит, что я люблю.

А я за все эти годы даже ни разу не напомнила о себе, не узнала, как у неё дела, как она живёт одна, – вдруг кольнуло её стыдом. Она сидела и слушала, как тётя Оля, наливая ей щи, рассказывала, что её Коля больше всего любил кислые щи и всегда просил к празднику их приготовить. Она дальше говорила про своего мужа, словно он только что вышел из кухни, что он ещё любит кушать, а что терпеть не может, рисовую кашу на молоке он, например, на дух не переносил, спрашивал: ты отравить меня хочешь?

Тётя Оля рассмеялась, понятно, что дядя Коля спрашивал это в своей шутливой манере. Лариса тоже усмехнулась, вспомнила, что он и с ней пытался шутить, вернее, он шутил, но Лариса не воспринимала этого, она деревянно улыбалась, смотря в пол, не могла поднять глаз, не знала, что отвечать. Она и сейчас не знала, что сказать о дяде Коле. Нужно было что-то спросить, поддержать разговор, но Лариса не могла.

Но тётя Оля не ожидала от неё поддержки, она просто хотела вспоминать, просто рассказывала. Как они с Колей ездили на поезде в Москву, хотели столицу увидеть, бродили по улицам и паркам, пили кофе с булочками в какой-то булочной, ночевали на вокзале... Они были молоды, это, наверное, самое счастливое воспоминание у неё в жизни. Это было ещё до аварии... А потом Коля уже лежал.

– Ведь знаешь, – вспомнила вдруг Лариса, – папа как-то рассказывал, как они с дядей Колей ездили на рыбалку на лодке. Они с мамой тогда к вам сюда приезжали.

– Да, они приезжали к нам летом, когда ты маленькая была. А потом ты уже одна приезжала.

То есть, она, конечно, не сама приезжала, а её отправляли обычно вместе с какими-нибудь родственниками или знакомыми, которые постоянно ездили на юг отдыхать.

– Конечно, я помню, как я любила сюда приезжать! – воскликнула Лариса и осеклась: а если тётя спросит, почему же я перестала к ней приезжать?

– А знаешь, как мы познакомились с Колей? – продолжала разговор тётя Оля. – Ведь он же меня, можно сказать, спас.

– Как спас?

– А так вот спас от хулиганов. Мы с подругой катались на лодке в парке культуры и отдыха у нас там на острове, знаешь?

Лариса кивнула.

– И вот к нам стали приставать с другой лодки подвыпившие парни: девушки, давайте познакомимся, и не боитесь ли вы одни утонуть. Мы, конечно, с пьяными знакомиться не собирались, мы молчали, потому что мне мама наказывала с пьяными не разговаривать, а то не отвяжутся потом. Мы с подругой плывём дальше. А те видно обиделись, что это не желаете с нами разговаривать, мол, брезгуете. И плывут за нами. А нам от них не уйти, их трое там было. Они подошли к нашей лодке сбоку и стали её веслом раскачивать, нам так страшно было! Мы закричали. Тут Коля с другом нас и услышали. И пришли на помощь. А Коля приехал в гости к своему армейскому другу, вот они тоже решили в воскресенье покататься на лодке. Они с другом к нам подплыли, а ну, говорят хулиганам, пошли отсюда, оставьте девушек в покое. Те, пьяные, сначала пытались хорохориться, чуть не в драку лезли: мы вам сейчас морду набьём! Но Коля встал в лодке и серьёзно, строго так сказал: давайте, чешите отсюда, пока в милиции не оказались. Это, видимо, на них подействовало, они развернулись, но грозились, что вернутся и им морду набьют. А Коля с другом остались с нами. Тут мы и познакомились.

– Конечно, – засмеялась Лариса, – тут нельзя было не познакомиться!

– Да, мы с подругой были так благодарны, мы ведь не на шутку испугались. Они нас до дома проводили, а потом мы с Колей встречались, пока он не уехал. Потом мы переписывались, он даже звонил иногда, приезжал на праздники. Через год он меня к себе в гости пригласил, а тут мы уж решили расписаться. Мама моя, правда, вначале была не согласна, что я к нему хочу уехать. Но у него ж тут работа была, он не мог её бросить. Я как раз техникум закончила, а здесь я сразу работу нашла в санатории, там у них строго всегда с расчётом питания.

Тётя Оля работала калькулятором. Ларису всегда смущала эта профессия, она думала в первую очередь при этом про прибор для счёта. И это было даже смешно: тётя работает прибором для счёта. Тётя Оля, действительно, считала – калории и цену на готовые блюда, так она поясняла на расспросы. Лариса ещё в детстве знала, что такое калории, точнее, она знала это слово. Отдыхающим надо ведь достаточно калорий, а то они у нас тут ещё похудеют. И надо смотреть, чтобы это не так дорого стоило. Так тётя объяснила принцип своей работы. Она по утрам уходила ни свет ни заря рассчитывать калории, потом прибегала домой и ухаживала за мужем.

У Ларисы зазвонил телефон.

– Извини, – сказала она тёте, – это с работы, нужно ответить.

Она вышла в коридор, слушала, как её помощница торопливо докладывала:

– Лариса Валерьевна, вы извините за беспокойство, я просто хотела сообщить, что мы исправили договор и отправили его им обратно.

– Хорошо, – ответила Лариса.– Вы им напомнили, что срок подачи заявки истекает через неделю?

– Конечно. Лариса Валерьевна, а вы будете на подписании договора? – тараторила в трубке сотрудница.

– Разумеется, я уже в понедельник буду.

Дав отбой, Лариса усмехнулась про себя: ведь могут же, если постараются! Не зря она им устроила разнос перед отъездом.

Лариса вернулась в комнату к тёте, по её просьбе рассказывала о себе, о сыне.

Они попрощались с тётей на ночь, Лариса ушла в «свою» комнату, в ней она жила в детстве, когда приезжала к тёте. Осмотрелась и усмехнулась: ничего не изменилось! Такой же она помнит эту комнату из тех лет. Ничего из мебели тётя не выбросила, ничего нового не купила. Красно-коричневый ковёр на стене над диваном. Старый светлый шкаф, наверное, годов шестидесятых, с большим зеркалом на средней дверце.

С этим шкафом связаны солнечные детские воспоминания. Лариса любила заглядывать в шкаф, потому что там вкусно пахло. Тётя Оля клала на полки шкафа в бельё душистое мыло, поэтому и был запах, который так нравился Ларисе. Она начинала искать в стопках белья, стараясь аккуратно раздвигать сложенные полотенца, простыни, рубашки, чтобы не нарушить порядок. Найдя кусок мыла, Лариса его вытаскивала, рассматривала, внюхивалась, потом возвращала на место. Искала на другой полке, обычно там тоже находился кусочек. У тёти Оли разное мыло было спрятано в белье. Ларисе запомнилось мыло «Яблоневый цвет», на синей обёртке были белые цветы яблони. Пахло оно замечательно, Лариса, кажется, до сих пор помнит этот цветочный аромат. Но больше всего она любила немецкое мыло, на нём была эмблема: кошечка, поделённая пополам, половина – позитив, половина – негатив. И было оно совершенно экзотическое, пахло ярко, необычно, Лариса такого нигде больше не видела, поэтому особенно внимательно разглядывала и внюхивалась.

Лариса и сейчас открыла дверку шкафа, принюхалась: запах чистого белья и вроде тот вкусный запах. Может быть, там по-прежнему лежит мыло? Она просунула руку за стопку белья на полке, надеясь найти там заветный кусок. Но тут же устыдилась, отдёрнула руку, закрыла дверцу.

Также из детских воспоминаний осталось в комнате трюмо – непременный элемент советской обстановки, у родителей тоже он был, только потемней. Сейчас такой мебели даже не знают, а это была удобная и при этом увлекательная вещь: стоило свести боковые зеркала-створки к центральному, заглянуть туда, в углы, и перед тобой открывался таинственный мир зазеркалья, десятки раз калейдоскопно повторённый вход, уводящий в даль, справа и слева – выбирай, куда. Лариса любила вглядываться в эти таинственные зовущие пространства, пока у неё не начинала кружиться голова.

И кроме того, трюмо было практично, чтобы рассмотреть свою причёску сзади, тоже надо было только подвести под нужным углом боковое зеркало к центральному. Теперь для такой цели приходится изощряться, используя второе зеркало, заглядывая в него, чтобы рассмотреть отражение своей спины в большое зеркало. Кому охота этим заниматься, если только после посещения парикмахерской, чтобы расстроиться, утвердившись в мысли, что подстригли жутко, только всё испортили.

Родители давно избавились от старой мебели и от трюмо тоже. Так жалко.

Лариса села на разложенный на ночь для неё диван, думала о тёте Оле.

Надо же, всю жизнь любила одного человека, и сейчас его любит. Наверное, было что-то в человеке, был он этого достоин.

А у неё муж ушёл к другой женщине, а сын отбивается от рук, она же не знает, что с ним делать. Сначала Лариса винила в этом мужа: бросил сына, устранился от проблем, а мальчику необходим мужской пример в жизни. А какой пример может дать бывший муж? Надоела одна жена – ушёл к другой. Сын наверняка ещё винит мать в том, что отец от них ушёл. Иногда Лариса сама обвиняла себя в этом. Может быть тогда, когда он сказал: ухожу к ней, – она должна была сделать что-то, чтобы удержать его? Она не знала, что должна была сделать, – возмутиться, закричать, заплакать, уговаривать его не уходить? Может, он этого и ожидал. А она безразлично ответила: ну, и иди. Она должна была как можно сильнее уколоть его тогда. Она и уколола его равнодушием.

К тому времени он её достаточно измучил. Когда она узнала, что у него другая женщина, она больше всего хотела понять: зачем ему это надо? Хотел повторить всё заново с другой? И что он при этом говорил той женщине, что обещал?

И главное – почему? Если бы та была молодая и красивая, а то ведь – на пару лет младше их, дочь у неё немного младше Олега. Своего сына воспитывать не хотел, пусть теперь попробует, как это, воспитывать чужого ребёнка. Надеюсь, девочка устроит ему весёлую жизнь. В его возрасте он уже должен понимать, что семья для того, чтобы люди отвечали друг за друга.

Лариса переоделась в ночную рубашку, держала в руках телефон, раздумывала: позвонить ещё раз сыну? Он вообще рассердится, у него сейчас фаза бунтарства против взрослых, он всё от неё воспринимает в штыки. Родителям звонить тоже не хотелось. Как-то неудобно говорить о тёте Оле, когда она лежит за стеной, тоже, наверное, не спит. Ладно, завтра позвоню, – решила Лариса.

 

На следующий день Лариса согласилась остаться, чтобы отметить вместе с тётей Олей день её рождения.

– Давай мы с тобой отпразднуем по-настоящему, – предложила-попросила тётя Оля. – Я уже тысячу лет ничего не праздновала.

Лариса хотела просто поздравить тётю, вручить привезённый подарок (небольшой, но красивый чайный сервиз она выбрала для неё) и уехать. Но после такой просьбы уехать не могла.

Лариса вызвалась идти по магазинам, закупить нужные продукты, тётя Оля стала готовить праздничный обед. У тёти оказалась даже бутылка неплохого вина.

На улице Лариса позвонила родителям, рассказала, что они собираются отмечать день рождения.

– Как она там? – сухо спросила мама.

– Хорошо, привет вам передаёт. Я завтра приеду, всё расскажу.

Привет тётя Оля никому не передавала, но так уж принято говорить, поэтому Лариса и сказала.

Лариса по указаниям тёти вышла на улицу с магазинами, ужасаясь про себя: ничего не узнать. Построили новые дома, разбили сквер, которого раньше не было. А может быть, она его просто не помнит? Но не могла же она совсем всё забыть. В тот ли она вообще город вернулась, в котором бывала в детстве?

Дом, где находился супермаркет, Лариса смутно помнила, прежде здесь тоже был магазин, но поменьше. Сейчас к торговой площади присоединили весь этаж, где раньше были подсобные помещения, всё перепланировали.

Лариса никак не ожидала, что здесь, в городке, так стремительно всё изменилось.

Напоследок купила цветов для тёти, взяла букет больших малиновых гербер, вообще-то она их не любила – какие-то искусственные крашеные ромашки, но они были такими яркими, радующими глаз, что Ларисе вдруг захотелось их купить.

– Ах, зачем же ты?!– воскликнула тётя, получив цветы, но сама расцвела от удовольствия.

Тётя Оля уже нарезала салат «Мимоза», пока Лариса ходила за покупками.

– Вот, посмотри, как тебе? – сказала тётя, доставая из холодильника салат в круглой хрустальной вазочке.

Салат был изящно украшен тёртой морковкой и измельчённым яйцом в виде гроздей или веток.

– Очень красиво, – улыбнулась Лариса, – я так не умею.

Тётя Оля, довольная, поставила салат обратно в холодильник.

Кура тоже уже подрумянивалась в духовке, отчего в квартире стоял возбуждающий аппетит запах. Лариса с тётей сели резать салат «Оливье». Продукты были подготовлены, осталось только порезать.

– У меня так давно уже не было гостей, – говорила тётя Оля за работой, – я, наверное, уже разучилась готовить.

Это были, конечно, пустые опасения, готовить тётя умела слишком хорошо, чтобы разучиться.

– Мне уже подруги позвонили с утра, поздравили, – сообщила тётя. – Раньше мы встречались всегда на дни рождения друг у друга, а сейчас уже тяжело, у одной ноги болят, из дому совсем не выходит, другая тоже приболела как раз. Старость... – махнула рукой.

Лариса сидела напротив шкафа с посудой и вдруг вспомнила, как в детстве потянулась за чашкой, но неловко взяла её, и та выпала из руки, разбилась на полу. Лариса замерла от испуга. Небольшая такая чашка с рисунком из красных тюльпанов, красивая, Лариса любила из неё пить. Тётя Оля обернулась, воскликнула: а-а! Лариса знала про эту чашку: её когда-то подарил тёте дядя Коля, когда он был ещё здоров. Она была дорога тёте. И именно эту чашку Лариса разбила! Лариса растерянно смотрела на осколки на полу. Тётя уже наклонилась, подбирала их – два больших куска и много мелких осколочков, ­– она их собирала аккуратно в ладонь, приговаривала: ничего, ничего, это ведь к счастью. Прости меня, пожалуйста, я не нарочно, – лепетала Лариса. Ничего, ничего, – говорила тётя, она выпрямилась, держала разбитую чашку на ладони, отвернулась к окну, повторила: ничего, ничего. И Лариса поняла, что на глазах у тёти стояли слёзы. Прости, меня, пожалуйста, – с отчаянием выкрикнула Лариса и убежала в свою комнату.

– Я всегда любила готовить, – говорила тётя Оля, – не знаю, почему я не в повары пошла. Это мне мама отсоветовала: поваром растолстеешь, постоянно пробуя еду. И потом там ответственности больше – вдруг что-то не так приготовишь. Так я и оказалась рядом с едой, но не на готовке. А я так готовить любила.

Когда салат был готов и отправлен охлаждаться в холодильник, они накрывали стол в большой комнате.

– Мы суп будем? – спросила тётя Оля. – Всё-таки салатов много...

– Думаю, что будем, по ложечке, то есть по поварёшечке, – ответила Лариса, вспомнив про вкусные щи.

– По поварёшечке, – повторила, улыбнувшись, тётя. – Сейчас погрею.

И от этого слова из детства, такого родного, у Ларисы стало тепло на сердце, словно она вернулась домой, где уютно, безопасно, где хочется остаться навсегда. Она ещё подумала, что давно не испытывала такого чувства. Попросту она была счастлива.

 

Потом Лариса достала телефон и снова показывала тёте фотографии: а покажи ещё сына, а покажи ещё Валеру, – просила она.

– Да, брат сильно меня тогда обидел, – сказала тётя Оля, и Лариса напряглась: сейчас станет вспоминать старые обиды, как бы снова они не разгорелись, а ведь так всё хорошо шло, мирно.

– Он ведь для меня был не только брат, – продолжала тётя, – то есть, он был мой младший брат, я за него отвечала, я с ним постоянно нянчилась. Мне так обидно было, когда он прервал со мной контакт. Мы, конечно, с ним уже редко виделись, у нас была своя жизнь, но он всё равно оставался для меня маленьким Леркой, которого я постоянно с собой таскала, когда гуляла в детстве во дворе, – медленно, словно сама с собой, говорила тётя Оля. – Я до сих пор помню, как он кричал мне, если не успевал за мной: Ленька, подожди! И начинал хныкать. Мы иногда его специально с подругами злили: убегали от него, он не успевал за нами и плакал. Но это мы, конечно, в шутку. Я же не могла его оставить.

Тётя немного подумала, тихо сказала:

– Когда Валера был совсем маленький, около двух лет, наверное, только ходить научился, он чуть из окна не выпал.

Тётя сделала паузу, словно раздумывая.

– Я как раз из школы вернулась, осень была, но ещё тепло. Окно в нашей комнате было открыто. Как сейчас помню. Даже сердце замирает. Я захожу в комнату, портфель бросила у двери, окно настежь, солнце светит, а Лерка стоит на подоконнике, держится за раму и уже одной ногой стоит за окном, на подоконнике снаружи. Меня такой ужас охватил, я поняла, что ещё чуть-чуть, и он упадёт вниз, с третьего этажа – ведь убьётся. А мама на кухне. И я понимаю, что если я его сейчас позову, то он обернётся и упадёт. Я бросаюсь к нему, хватаю его за ручку, и в этот момент он срывается и скользит вниз, на улицу, по подоконнику. Я держу его за руку, я даже как-то успеваю схватить его за вторую ручку, он висит с подоконника на улицу, я висну с другой стороны. И я чувствую, что сейчас он перетянет меня на свою сторону, мы с ним вместе выпадем вниз. И я кричу, что есть силы, маме, чтобы она пришла и нас спасла. А она не слышит, дверь в комнату закрыта, а кухня от нашей комнаты далеко, я кричу всё громче. Сил у меня больше нет, я задыхаюсь. В этот момент прибегает мама, подхватывает Лерку, хватает его на руки. А я помню потом, что я сижу на полу под подоконником и плачу. А Лерка тоже плачет, орёт, мама его качает на руках, сама тоже плачет. Еле мы все успокоились. Мама потом с меня слово взяла, что я никому об этом не буду рассказывать, особенно папе. Уж очень она сама испугалась.

Лариса смотрела на тётю тоже с испугом, та немного подождала, добавила, качая головой:

– Главное ведь, как он на подоконник сумел забраться, ведь высоко так. А он маленький, еле ходить мог.

Они помолчали. 

– Да, история...– сказала Лариса, чтобы прервать паузу.

Лариса даже не могла слово подобрать, какая это история. Она даже не пыталась что-то подобрать, чтобы выразить свои чувства.

– Я ведь не знала об этом, – добавила.

– Да об этом никто не знал, кроме меня с мамой. Она ведь с меня слово взяла молчать. Теперь вот ты ещё знаешь, – грустно улыбнулась Ларисе тётя.

– Будем чай пить? – спросила чуть погодя тётя Оля.

– Чай будем обязательно пить, с тортом, – весело ответила, кивнув головой, Лариса.

Они засуетились, готовя чай.

Вечером Лариса набрала номер сына, он был дома.

– Ты где? – спросил сразу Олег.

– У тёти. Я приеду завтра.

– А что я должен есть?

– Ну, сделай себе яичницу.

– Уже делал. А я в «Макдоналдс» пойду,– решил сын, даже обрадовался.

– Сходи в «Макдоналдс». Только не очень поздно домой возвращайся, ладно?

– Ладно, – милостиво согласился Олег.

«Макдоналдсом» его ещё можно подкупить, – усмехнулась про себя Лариса.

Она прибралась на кухне, думала о том, как много нового она узнала о их семье. Потом попросила тётю показать семейный альбом – Лариса знала, что папа переслал сестре их семейные фотографии, когда они перестали общаться.

Они вместе смотрели фотографии, тётя рассказывала, кто изображён на них. Лариса взяла альбом в свою комнату, чтобы ещё раз пересмотреть и снять некоторые фото на телефон. Вдруг раздался звонок. Бывший муж, – удивилась Лариса, немного помедлила: отвечать ли? Но взяла трубку.

– Здравствуй, – деловито сказал Сергей, – у вас домашний телефон не отвечает, вас нет дома?

– Да, нас не дома, – ответила Лариса.

– Олег тоже трубку не берёт, я пытался ему звонить. Вы где все?

– А что такое? – холодно спросила.

– Я хотел с Олегом поговорить, – пояснил Сергей.

– Олег, наверное, пошёл в «Макдоналдс». Может, телефон сейчас не в зоне доступности.

– Наверное? Ты не знаешь, где он?

– Нет, не знаю, меня нет в городе. Он уже большой.

– Да, он такой большой, что его нельзя оставлять без присмотра.

Лариса хотела уже съязвить про его запоздавшее беспокойство о сыне, но сдержалась.

– Вот ты и присмотри за ним, – сказала.– Позвони, узнай, где он. Он и так недоволен, что я постоянно его контролирую.

– Я и позвоню, – заверил её Сергей.– А вообще как у вас дела?

– Дела у нас по-старому, всё в порядке, – ответила Лариса.

– Хорошо,– сказал он. – Ты звони, если что.

– Хорошо, и ты звони, если что.

– Ладно, пока.

Он дал отбой. Лариса была немного сбита с толку его неожиданной заботой. Даже если в целом об их делах он спросил чисто автоматически, не очень-то интересуясь. Но всё же... Он ей после ухода вообще не звонил, с сыном общался. Они, конечно, не устраивали скандалов при расставании, врагами они тоже друг друга не считали, но неприязнь была, во всяком случае, со стороны Ларисы. А он вдруг стал волноваться за сына, даже ей позвонил... Уж, не соскучился ли? – усмехнулась Лариса. 

 

Утром они с тётей вместе пили чай с остатками торта.

– Ты ведь ко мне ещё приедешь? – спросила тётя, заглядывая в глаза Ларисе.

Лариса сжала её руку на столе. Маленькая сухая старческая кисть. Слабая и холодная. Как у папы. Лариса держала её, не хотела отпускать.

– Конечно, приеду. Я и сына летом привезу, если разрешишь. Пусть тоже на море отдохнёт.

– Конечно, приезжай, как я могу не разрешить! – воскликнула тётя.

– Олегу должно понравиться, он любит плавать, в бассейн ходит.

– Давай я тебя провожу, – предложила тётя, когда Лариса стала одеваться.

– Да не надо меня провожать, – уговаривала Лариса,– я ведь такси вызвала, оно к подъезду подъедет.

Но тётя Оля решила, что должна проводить, хотя бы до такси. Она ушла в свою комнату, торопливо одевалась, приговаривая, что должна проводить гостью. Она вышла в чёрной круглой фетровой шляпке, такие уже никто не носит. Тётя Оля суетилась, снимая с вешалки куртку Ларисы и своё пальто. Она даже пыталась взять у Ларисы сумку, когда они спускались по лестнице на улицу.

Они ждали такси у подъезда, было пасмурно и влажно после ночного дождя. Тётя Оля волновалась, всё ли Лариса взяла, не забыла ли паспорт, подарки для сына. Лариса заверяла, что всё взяла, хотя думала, что лучше бы она их забыла. Она не знала, как будет их дарить. Раковины для Олега – зачем они ему? Он уже не в том возрасте. Лариса давно ему ничего не покупала, дарила деньгами. Бусы из кораллов для мамы – как она на Ларису посмотрит, когда она будет их вручать. Мама такого тоже не любит.

Подъехало такси, тётя потянулась, привстав на цыпочки, поцеловала Ларису, почти со слезами.

Лариса из машины помахала рукой тёте Оле. Такси тронулось, Лариса обернулась, смотрела на тётю в заднее окно, та стояла на тротуаре, махала рукой, маленькая старушка в старомодной шляпе. У Ларисы защемило сердце.

Она ехала на вокзал. Мимо мелькали дома, перекрёстки города, который она по-прежнему не узнавала. Словно этот город играл с ней в прятки. На душе у неё было тепло, словно маленький уютный комочек грел изнутри, который так хотелось сохранить, не растерять. Лариса думала о тёте Оле, её муже, о своих родителях. Они жили, словно знали, что так нужно жить. И никаких сомнений не появлялось.

А я словно не усвоила чего-то в детстве, – думала Лариса,– словно не поняла чего-то в юности, и до сих пор не могу этого понять. И я снова и снова буду ставить те же самые вопросы. И не находить на них ответов.

Город за окном машины вздыхал влажным воздухом, словно на прощанье помахивал дымкой тумана ей вслед.