Проза

 

 

 

В отделе у нас стоит шорох переворачиваемых страниц. Мы сидим за своими старинными массивными столами и перелистываем дела. Радио нам разрешено слушать, особенно, если музыка хорошая, мы делаем погромче. И так до обеда перелистываем дела.

Работаю я хранительницей фондов. Но я ещё учусь на вечернем на историческом в университете. На дневной я не смогла поступить, не прошла по конкурсу, не хватает у меня ума для дневного отделения, или знаний не хватает. Пришлось довольствоваться вечерним.

Это только звучит красиво – хранители фондов. А на самом деле мы ходим в синих халатах и таскаем пачки дел по требованиям из читального зала. Когда мне выдали такой халат, мне чуть плохо не стало – как уборщица или подсобница в магазине. А халаты нужны для защиты от пыли, которая тоннами, наверное, накопилась в хранилище на делах и вокруг них. Хоть у нас и проходит сейчас обеспыливание, целая бригада уборщиц карабкается по стеллажам в моём хранилище и уничтожают при помощи тряпок и не знаю чего ещё пыль. Сомневаюсь, что это сильно поможет. Как только они закончат, обойдут все фонды – им можно с начала начинать, пыль снова накопилась.

Кабинет нашего отдела просторный, весь заставлен по стенам старинными книжными шкафами, а вдоль стены с окнами – столами. Шкафы отделяют от нас маленькую комнатку начальницы, двери туда нет, только проход оставлен, стол начальницы стоит напротив, и она может наблюдать оттуда за нами. А может отойти за шкаф, и её не видно, чем она занимается – её дело. У двери в наш отдел шкафами и стеной отгорожен закуток обеденный, там стоит круглый стол, за которым мы едим, небольшой стол-шкафчик, на котором мы кипятим чай, и где храним кружки, ложки.

Работают у нас в отделе три хранительницы, меня взяли четвёртой, я как новенькая нахожусь на самой нижней ступени иерархии. Начальница наша Ирина Валерьевна – строгая невысокая дама, всегда в тёмных костюмах или юбках, она смотрит на меня оценивающе через стёкла своих очков, и я теряюсь под её взглядами. Думаю, она меня невзлюбила. Старшая хранительница Ольга, отчества она не назвала, её все так называют, – маленькая тихая женщина лет тридцати, она университет уже закончила. Её стол стоит рядом с кабинетом начальницы, лицом к нам. На самом деле, она даже красавица – у неё большие карие глаза, такие хочется назвать – очи. Густые каштановые волосы средней длины она всегда стягивает в хвост, но это ей идёт. А как-то на свой день рождения она угощала нас тортом и в тот день оставила волосы распущенными – она была действительно красива. Но такая она тихая, видимо, застенчивая, что её никто не замечает. Как я узнала, у неё есть сын, она мать-одиночка. Мне иногда её жалко становится, как она сидит за своим столом, перелистывает, отмечает дела, скромная труженица.

Две другие хранительницы – подруги Валя и Ира. Они вместе учатся тоже на вечернем, уже на четвёртом курсе, и, думаю, собираются всю жизнь свою в архиве провести. Они вместе всюду ходят, на обед, на учёбу, приходят на работу они тоже вместе, в общем, «мы с Тамарой ходим парой». Их столы даже стоят парой – друг к другу лицом, так что они и за работой не расстаются. Не знаю, дружили они уже до поступления в университет или они там так сдружились, но они впрямь не разлей вода. Причём, внешне они – полные противоположности. Валя – невысокая крепкая брюнетка, стрижётся под мальчика и характер у неё тоже бойкий и прямой. А Ира – высокая кудрявая блондинка, правда, не особая красавица, уж очень у неё длинный тонкий нос. Но обе они – приятные девчонки, с ними можно общаться. А за спиной Вали стоит мой стол, где я провожу большую часть моего трудового дня.

Расположен наш архив в старинном здании, когда-то это было важное ведомство, ещё до революции. Можно сказать, дворец с шикарными лестницами, колоннами, лепниной на высоких потолках, со статуями на фасаде, а у входа в архив на лестнице стоят каменные львы с шарами. Я до сих пор, поднимаясь к дверям архива, чувствую гордость в душе, что работаю в таком заведении. Выглядит здание солидно, но за долгие годы всё значительно перепланировано и изменено внутри, даже не узнаешь, что тут раньше было. Архив здесь устроили после революции, все дела прежних ведомств сразу архивировали для истории.

Меня как новичка поставили на сельско-хозяйственный фонд, так это у них называется. Там лежат документы по земельным владениям, споры и склоки по поводу земель. В общем, полнейшая скука. Одно хорошо: читателей на такую скукоту находится мало, поэтому требований из читального зала приходит немного. Работой я не очень загружена. Многих своих читателей я уже по фамилиям и фондам знаю – кому что надо. Особенно усердствует один читатель по фамилии Бучаряев, он пишет диссертацию о крестьянах Уфимской губернии. Видимо, он оттуда, у нас в командировке. Очень старательный исследователь, я ему огромные стопки дел таскаю.

Беда, правда, в том, что фонды я ещё не полностью выучила, где какие лежат. А они расположены не строго по порядку нумерации, а как попало, где место нашлось. То есть хранилище у меня одно, в нём несколько больших помещений – всё чётко, но фонды разбросаны, маленькие по количеству дел фонды могли запихнуть в угол совсем посторонних по нумерации. А я этого не знаю, хожу часами по хранилищу, ищу такой фонд. Сначала по нумерации, потом уже так хожу, безо всякой надежды, смотрю, может, повезёт, наткнусь на нужный номер. А помещения у нас огромные, потолки высокие, и стеллажи с делами расположены в два этажа в каждом зале. Поэтому приходится сначала первый этаж пройти, а затем подняться по деревянной лесенке и обойти то же помещение по настилу второй раз. Потом я сдаюсь и иду за помощью к Вале, она раньше была на этом фонде, хорошо его знает. Валя сразу пойдёт и покажет, где это, вытащит нужное мне дело. А я в тот угол даже не заглядывала, не думала, что там есть ещё довесок другого фонда.

Но задача не только в том, чтобы дела снять с полок в хранилище и выдать читателю. Так в библиотеках, там гораздо проще. А наша главная работа заключается в том, чтобы дела подготовить для выдачи в читальный зал. То есть перелистать все, проверить страницы, а также наличие особых включений – почтовых марок, сургучных печатей, не дай бог – каких-то иллюстраций. Всё это надо отметить в листе-заверителе дела, а также подписаться в нём, что ты проверяла и все данные верны. А если дело «новое», никто его до этого не заказывал, то всё это надо сделать самой – пронумеровать страницы карандашом наверху, вклеить лист-заверитель на заднем форзаце, на первый форзац приклеить лист для записи читателей, которые заказывают дело. У меня, как назло, большинство дел – «новые», приходится всё делать самой. И лишь после такой обработки дело можно выдать в читальный зал.

А по возвращении дел от читателя их тоже нужно проверить: пролистать все страницы, чтобы ни одна не пропала, посмотреть наличие всех особых деталей, которые ты отметила при выдачи, или до тебя кто-то отметил. И лишь убедившись в полной сохранности дела, можно расписаться и со спокойной совестью вернуть его на место в фонд на вечное хранение.

Сначала меня начальница всё гоняла, говорила, что я мало дел обрабатываю, на норму не выхожу. А как я могу больше дел обрабатывать, когда у меня заказов так мало?! Сама я, что ли, должна себе заказы выписывать, а потом их выполнять?

Но я вообще-то тут временно, мне справку надо в деканат приносить перед каждой сессией, что я работаю. А архив находится недалеко от университета, мне только по мосту перейти, и я уже там, не надо долго после работы ехать. Опять же – по специальности работаю, это приветствуется. Первый год я работала в институте у моей бабушки, она меня секретарём устроила. Работа, конечно, чистая, но хлопотная, я там была большей частью машинисткой, строчила всякие приказы, отчёты и характеристи, целый день стучала на машинке, уставала. А потом надо было долго до учёбы ехать. Я летом уволилась и осенью сюда устроилась, увидела объявление на доске у деканата. Главное, что близко к учёбе. А домой после учёбы мне всё равно приходится ехать на троллейбусе и метро.

А так я мечтаю работать в музее. Где-нибудь во дворце экскурсии водить. Я и в историки пошла потому, что люблю всякие дворцы-музеи, меня родители в детстве часто водили по музеям. И я увлеклась теми временами. Тогда я мечтала жить во дворце. Сейчас мечтаю в нём работать.

Наши хранилища находятся этажом выше нашего отдела, туда можно доехать на маленьком железном лифте, когда везёшь дела на дребезжащей тележке. Но можно в обход по белой широкой лестнице. И когда мне нужно в хранилище без чёртовой тележки, я всегда хожу пешком по этой лестнице. По ней идёшь – и это тебя как-то возвышает, шагаешь гордо, чувствуешь себя обитателем дворца. Особенно я спускаться по ней люблю. Не пробежать, перепрыгивая ступени, а именно размеренно с достоинством пройти, как ходили по ней важные дамы в кринолинах, слегка касаясь пальцами мраморных перил балюстрады. Я понимаю, что по этой лестнице дамы в основном не ходили, это было важное ведомство, здесь бегали клерки, разные служащие, коллежские регистраторы и секретари. Но я всё равно представляю, что лестница моя во дворце, и мне нужно размеренно спуститься по ней. Хорошо, что по этой лестнице никто больше не ходит, никто меня не видит, она ведёт только в наши хранилища, а девчонки ездят на лифте с тележками.

Самый мой большой кошмар – попасть учителем в школу. Вот уж что угодно, только не это! Я с детьми вообще не могу, а тут целый галдящий класс, который тебя совершенно не слушает. Такое воспоминание об уроках истории у меня осталось со школьных лет. Это был самый необязательный предмет, ладно, после пения. Все в классе занимались своими делами, только я слушала, я ведь историей давно интересовалась.

Когда дел у меня нет – в прямом смысле, то я потихоньку достаю учебники и читаю. Сижу я в самой глубине кабинета, поэтому сразу не видно, чем я занимаюсь, а когда ближе подходят, так я успеваю спрятать посторонние книги под рабочие. А в ящиках моего стола я нашла множество канцелярских предметов, оставшихся от прежних сотрудниц. Не думаю, что это нам ещё от клерков старого режима досталось. Больше всего мне понравились металлические перья, они сохранились в столе в таком множестве, словно это предмет первой необходимости в нашей работе. И я в свободную минутку решила научиться ими писать, мне мама рассказывала, что они ещё такими пользовались. В столе же я нашла бутылку зелёных чернил. Почему именно зелёных – это для меня загадка. Видимо, это был самый невостребованный когда-то цвет, поэтому он остался. Я достала из стола листы пожелтевшей от старости бумаги и стала старательно выводить пером слова, буквы и просто каракули, приспосабливаясь, как часто надо макать перо в чернильницу и под каким уклоном его держать. Также мне нравилась процедура насадки и снятия с держателя перьев, я чувствовала себя приобщённой к старинным ритуалам. Перепробовала разные по форме перья, нашла то, которое мне больше всего нравилось: не очень тонкое и с отогнутым полукругом кончиком, линии от пера получались толстыми и их толщину можно было красиво варьировать.

Вскоре просто переводить чернила мне надоело, и я решила делать это с пользой. Я стала писать по-латыни. Мы изучали латынь в университете, не знаю, с какого перепугу, в медиевисты я не стремилась. Мне никак не удавалось выучить формы глаголов, поэтому я выписывала пером столбиками глаголы: labōro, labōrāvi, labōrātum, labōrāre. Не знаю, запоминала ли я их при этом, но так было интереснее, чем просто зубрить. Главное было после этого скрыть следы преступления, не забыть мои упражнения на столе, забрать их с собой после работы. Так я исхитрялась совмещать работу и учёбу уже полгода.

Мне бы только закончить университет, получить диплом, и я смогу отсюда уйти. Впрочем, я могу и раньше уйти, если уж совсем надоест. Но тогда придётся искать другую работу, мне ведь справка всё равно нужна. Поскольку нечего занимать место на вечернем тем, кто не относится к трудовому народу. 

В тот день мы собрались все в отделе на обед (Валя с Ирой частенько уходят обедать куда-нибудь, потом рассказывают, в какую столовую или пышечную можно идти, а в какую не следует). Начальницы нашей не было, её вызвали на совещание в дирекцию. Мы расположились за нашим большим столом, выложили бутерброды, выпечку, у кого что было с собой. И тут к нам пожаловал Григорий из отдела каталогов, как всегда в своём синем халате.

– Здравствуйте, девушки!– радостно провозгласил он с порога.– Пустите к вашему камельку?

Девушки расплылись в улыбках, с радостью его пустили.

Он к нам частенько заглядывал, видимо, любил женское общество. Отношения к нашему отделу он никакого не имел, но он давно уже организовал при своём отделе что-то вроде кооператива, брал всякие посторонние заказы на подборку материалов для организации выставок, публикаций, даже телепрограмм. Эти заказы он отдавал на выполнение нашим девочкам. А кто ещё ему будет подбирать? Они в свободное время искали что-то в своих фондах, он передавал на просмотр клиентам. Расплачивался неплохо с девочками. Ко мне он пока не обращался с такими делами, я всё ещё новенькая, да потом у меня фонд не интересный для подобного использования. Начальница относилась терпимо к этим подработкам. Впрочем, как я узнала, у этого Григория дядя был замдиректора по научной работе нашего архива. Думаю, Григорию многое было позволено.

– А я не с пустыми руками сегодня,– заявил Григорий, подойдя к столу и показывая принесённый с собой свёрток в целлофановом пакете.– Я решил не оставаться в долгу и принёс своих бутербродов.

Обычно он приходил к нам ни с чем, кроме своих заказов, мы его угощали из своих запасов. Девочки оценили его щедрость улыбками, выдали ему кружку. Тут как раз чай поспел, мы стали разливать.

Григорий расположился по-домашнему в нашем закутке чуть в стороне от стола, вытянул ноги и перегородил ими закуток, поскольку росту он был не малого. Вообще, своим видом он мне напоминал лошадь – вытянутое лицо, большой нос, а когда смеялся и обнажал крупные жёлтые зубы, то сходство было полнейшим. А я вспоминала при этом, как он рассказал, что его отец так тщательно всегда чистил зубы, что всю эмаль стёр, чуть ли не до корней. Я тогда думала, что, наученный горьким опытом отца, он совсем перестал чистить зубы.

Мы разлили всем чай, Григорий потянулся, развернул свои бутерброды. Он выложил на тарелку ломти серо-белого хлеба-кирпичика, намазанные чем-то тёмно-серым. Он разъединял свои бутерброды, размазывая эту тёмную массу равномерно на кусках хлеба.

– А что это такое?– поинтересовалась я.

– Шпротный паштет. Я его с детства люблю,– ответил он.

Я рассматривала косо эту массу на хлебе, неопределённую по цвету и консистенции, и задалась вопросом, из чего может быть сделан шпротный паштет? Из голов и хвостов. Я решила воздержаться от этого деликатеса и остаться при своём сыре.

Ольга взяла один бутерброд Григория, откусила от него и сказала, что раньше этот паштет копейки стоил.

– Он и сейчас стоит недорого, но попробуйте-ка его достать,– отвечал Григорий, тоже откусывая от своего любимого паштета.– Совсем не просто.

Валя и Ира завели беседу о выставках в городе, на которые они ходили или хотели сходить. Григорий поведал о какой-то закрытой выставке в одном НИИ, куда он был приглашен, так как помогал готовить им документы (это уже, видимо, помимо нашего архива).

– А я в последний раз была на выставке флористов,– сообщила Ольга.

– Правда?– воскликнула я.– Я тоже туда так хотела сходить, но не успела.

– Да, они только одни выходные работали,– ответила Ольга.

– Да, я знаю, я потом видела по телевизору – такая красота!– радостно сказала я.

– Кстати, про телевидение,– Григорий обратился к Вале:– У тебя ведь есть личный фонд графа Уварова. Там есть что-то иллюстративное, чтобы показать можно было?

– Нет там ничего такого,– ответила Валя не совсем неуверенно,– по-моему, только дневник и письма. Но я могу посмотреть.

– Да, посмотри, время будет. У меня бывший сокурсник устроился тут консультантом на телевидении, они снимают документалку о наших достославных губернаторах – теперь спрос на них пошёл. И я пытаюсь ему внушить, что значительнее губернатора Уварова у нас не было. А они вообще-то интересуются последними предреволюционными. А я убеждаю, что надо с Уварова начинать, иначе ничего они не поймут. Я их хочу в наш архив притянуть, чтобы нам какая-то польза тоже была,– весело поведал нам Григорий.

Девочки встретили это одобрительными улыбками.

Григорий ещё раз попросил Валю проверить фонд Уварова, сообщить, что там есть публикабельного, вернее, показуемого на камеру.

– В принципе, можно и дневники его показать, если убедительно представить, какие они важные и интересные,– продолжал Григорий, запив бутерброд чаем.– Может, и тебя разрешат показать, будешь их перелистывать в белых перчатках с благоговением на лице.

Валя прыснула со смеха. В такую возможность, она, должно быть, не очень верила. Григорий дальше продолжал разглагольствовать, как его однокурсник удачно пристроился при телевидении, хоть это и единичная история, но оплачивается. А потом может и ещё что-нибудь там подвернуться, главное, попасть туда. Вообще-то этот сокурсник работает в журнале, ничего общего с историей не имеющего. В целом, устроился парень, о деньгах может не печалиться.

Поговорить Григорий любил, я это давно поняла.

Все стали обсуждать, куда податься после учёбы. Валя и Ира, как я и думала, никуда больше не стремились, хотели остаться в архиве. Оля поведала, что большинство её сокурсников пошли работать в школу, а один парень остался на кафедре преподавать. Стали сравнивать работу в школе и преподавание в вузе. Григорий утверждал, что в материальном отношении в школе даже лучше выходит, ну, кроме, конечно, профессоров.

– Вообще, в академическую науку лучше не лезть. Придётся вникать в споры о последовательностях формаций или о том, было ли рабовладение на Руси,– говорил Григорий, улыбаясь.– Или придётся писать о влиянии коммунистической партии на рост кукурузы за полярным кругом.

Все рассмеялись.

– А готовность текстов у нас проверяется количеством ссылок на труды классиков марксизма-ленинизма,– продолжал насмешливо Григорий.

– О, да, нас с этим гоняли,– вставила Оля.

– Да нет, сейчас вроде с этим стало полегче,– сказала, улыбаясь, но не очень уверенно Валя.

– Может, и вышло послабление, но не обольщайтесь,– ответил Григорий.– Всё ещё может обратно вернуться. У нас вcегда так.

Я особенно не вникала в их разговоры, сидела, думала о своём.

– Правда, Саша?– вдруг обращается он ко мне.

Я даже вздрогнула от неожиданности.

– Не знаю,– отвечаю.

– Но ты ведь курсовую писала?– обратилась ко мне Валя.

– Писала.

– Требовали с вас ссылки?– не унималась Валя.

– С меня не требовали,– ответила я.

– А ты на какую тему писала?– поинтересовался Григорий.

– Время Екатерины II,– ответила я.

Вдаваться в подробности темы мне совсем не хотелось. Какая им разница!

– Ну, там могли и не требовать,– заключил Григорий. И спрашивает меня снова насмешливо:– И что нового ты поведала там миру?

От вопроса я совсем растерялась. Не пересказывать же мне теперь курсовую!

– Да, так,– ответила, пожав плечом,– что написала, то написала.

Он продолжал на меня смотреть, хотя я отвела глаза, явно хотел задать ещё какой-нибудь каверзный вопрос, проверяя, знаю ли я тему.

Но тут Ольга посмотрела на часы, сказала тихо, что ей надо домой позвонить, встала, пошла в закуток начальницы, где был телефон.

Общий разговор распался, к моей радости, я тоже встала, пошла в туалет мыть свою кружку.

Теперь он ещё ко мне начал подкапываться, злилась я. Достал уже со своим заумством. Конечно, он аспирантуру закончил, диссертацию, правда, никак не может дописать, а я только после первого курса, должна рассуждать о его проблемах.

Один раз, уже давно, он опять к нам пришёл в обеденный перерыв, зашла речь о его диссертации, он сообщил, что пишет о дворянских политических кружках. Я спросила:

– Это о декабристах?

– Нет, это большей частью не о декабристах,– как-то насмешливо ответил он.

Мне стало неловко, словно я спросила какую-то глупость. Может, я период не так поняла, который он назвал. Какие там ещё кружки могли быть?

Я нарочно долго возилась, тщательно мыла руки, чтобы снова не встречаться с ним в отделе. Когда я шла по коридору обратно к нам, он как раз шёл мне навстречу. Я отвела взгляд, подалась немного правее, чтобы с ним разойтись.

– Саша, вы на меня обиделись?– спросил он, когда мы поравнялись.

Я подняла на него глаза, он как-то виновато или просяще улыбался.

– Нет, почему,– ответила я, пошла дальше.

– Ну я ведь не хотел,– сказал он уже за моей спиной.– Я иногда слишком много говорю.

Это точно!– подумала я, шла, не оборачиваясь.

Оставит он меня, наконец, в покое?!

Через несколько дней я возвращалась из хранилища по своей любимой лестнице – сданные дела отнесла на место. На площадке у лифта, в уголке, стояли Валя с Григорием и что-то обсуждали тихо. Григорий сутулился, наклонив голову к Вале, увидев меня, улыбнулся снова как-то виновато, поднял слегка руку, вернее, ладонь, взмахнул мне. Я только немного кивнула головой, прошла мимо.

Валя вскоре вернулась в отдел, остановилась у своего стола и обратилась ко мне:

– Знаешь, Григорий беспокоится, что тебя обидел тогда. Что он имел в виду?

Ответила за меня Ира, сидевшая за своим столом:

– Ну, видимо, что тогда её расспрашивал про курсовую.

– Когда он у нас чай пил?– удивилась Валя.

– Да,– ответила я,– он как-то пренебрежительно расспрашивал о моей курсовой, что мол, ты такого могла написать значительного.

Валя засмеялась:

– Я даже не заметила! А он, видно, понял, что ты обиделась, переживает теперь. А ты прошла так гордо мимо, как королева, слегка кивнула ему.

Я смотрела на Валю и размышляла: издевается она надо мной? Вроде бы она прямая честная девчонка, от неё такого трудно ожидать. И улыбалась она открыто. Я ей улыбнулась:

– А что я должна была делать? Я его едва знаю, а вы были заняты разговором.

А про себя я подумала: да уж, королева в синем халате.

Валя села на своё место, обернулась ко мне, добавила:

– На Григория не надо обижаться, он добрый, хоть и смеётся надо всеми. У него можно всё, что угодно, спросить или попросить, он всегда поможет.

– Только большей частью он у тебя что-то просит,– вставила насмешливо Ира.

Валя повернулась к ней, ответила весело:

– Вот уж неправда, он и у тебя нередко что-то просит.

Они препирались в шутку, у кого Григорий чаще просит, причём, звучало это у них, как будто они выясняли, кого из них он больше любит. А я вспомнила, как они вдвоём недавно обсуждали темы будущих дипломов – им уже пора о них думать. И Вале Григорий посоветовал заняться Литвой и Речью Посполитой. Он убеждал её, что историков по российской истории – пруд пруди. Мы все тут специалисты по Древней Руси,– высказался он, по словам Вали. А Речью Посполитой никто не занимается, про неё большинство и не слышали. Валя достала из книжного шкафа в нашем кабинете том энциклопедии Брокгауза и Эфрона на «П» и изучала статью «Польша». Том лежал открытым на столе Вали, я как-то заглянула в него, статья была обширная, изучать её можно было долго. Я ещё удивилась: почему про эту Речь никто не знает? Я прекрасно помню, сколько нам от неё было неприятностей. Но, может быть, у меня был новый прогрессивный учебник, по которому я всё готовилась.

На следующей неделе в пятницу я собралась после работы домой, занятий у нас в тот день не было, я, радостная, уже в пальто и шапке спешила к выходу из архива, предвкушая свободный вечер и выходные впереди. И только вышла в фойе, как столкнулась с Григорием. Он заулыбался.

– Саша, а я как раз к вам.

У меня в душе заледенело.

В руках у него были заказы на дела.

– Я хотел попросить у вас дело из фонда,– он помахал заказом,– очень интересная склока двух прогрессивных представителей дворянского сословия о земельных угодьях.

– У меня рабочий день закончился, я домой иду,– пролепетала я.

– Но я на понедельник и хотел оставить заказ.

– Давайте, вы в понедельник зайдёте, я спешу,– пыталась втолковать ему я.

Но он не слушал:

– Я даже не думал, что найду такое. Эти персонажи меня как раз интересуют. Вы не представляете, какие сокровища хранятся у вас в фонде. Какой это материал о дворянских земельных спорах, если там покопаться. Ведь о таком исследовании никто даже не задумывался. Помните, как у Пушкина...

– Я домой спешу,– пыталась я остановить его излияния.

– Ах, да, ведь уже рабочий день закончился,– словно с удивлением сказал он.– Знаете, что, пойдёмте вместе. Вы ведь на метро? Вы меня подождите две минуты только, я халат сниму и отдел запру. Подождите меня, я быстро, вместе пойдём, я вам всё расскажу.

Он слегка коснулся пальцами моего предплечья, на котором у меня висела сумка, улыбнулся просительно, и большими шагами направился в сторону своего отдела.

Я вовсе не хотела его ждать и тем более с ним вместе идти. Опять слушать его разглагольствования. Я несколько раз пыталась встрянуть в его монолог и сказать, что у меня нет времени, что я спешу, что меня ждут. Но не было никакой возможности его прервать.

Я стояла на месте и злилась. И на себя, что я не смогла его прервать. И на него, что он меня так скрутил своей болтовнёй.

Почему я должна ждать его, если он решил, что я буду его ждать?!

И я быстрым шагом направилась к выходу. Попрощалась с девушкой-милиционером на вахте, вышла на улицу и сразу пошла в другую сторону, не на остановку, чтобы ехать к метро. Я решила пройти немного, сесть на автобус в другую сторону и поехать на предыдущую станцию метро. А то он нагонит меня на остановке, придётся объясняться. Из-за него приходится ехать в объезд!

Когда я уже ехала в автобусе, то вдруг подумала, что в понедельник всё равно придётся с ним объясняться. А, ладно, скажу, что не могла больше его ждать, у меня была назначена встреча. Почему я вообще должна перед ним оправдываться?! Скоро он меня в кошмарных снах будет преследовать. Мне стало смешно. Так он меня пока наяву преследует. Отдел он запрёт. По-моему, только амбар запирают. Чувствую, придётся мне оттуда увольняться. А я только привыкла и стала разбираться в фонде. Не везёт мне с работой.