Проза

Рассказ

Я узнал, почему психиатры носят усы и бороду от психиатра без усов и бороды – Игоря Павловича Сапронова. В психбольнице за ним закрепилось прозвище «книжный док». Собственно, таким он и был – книжным. И в профессиональном сообществе стоял особнячком, как в библиотеке классиков томик какого-нибудь гениального, но не признанного поэта. «Усы и бороду доктора носят для важности, – сказал он. – Чтобы авторитет врача шагал впереди, а пытливые пациенты не смогли считать с лица докторские эмоции». Потому и на латыне иногда в присутствии больных, и лицо за ширмой. Для важности персоны. Для правильности. 

Доктор Сапронов был неправильный психотерапевт. Не носил бороды, гладко брился, душился цитрусовым одеколоном, открыто и эмоционально общался с пациентами. Был начитан, обожал зарубежную литературу, знал наизусть множество стихов. Вежливостью покорял младший медицинский персонал, дружил с санитарами и медсестрами. Терпеть не мог чопорности и высокомерия в профессии. И за это, разумеется, получал отдачу – его не очень любили коллеги.

Книжный Док был чужим среди своих. Он выстраивал отношения с больными не как с заключенными в клетку собственного безумия, а как с друзьями, временно потерявшимися в сложном пространстве жизни. В лечении помогал пациенту самому осознать шаткость положения, утверждал его в вере в свои силы, возможности и давал надежду. Поэтому он вызывал восхищение у одних коллег и зависть у других.

Про него нельзя было сказать «свой парень», потому что для этого он был чрезвычайно интеллигентен, что создавало своеобразную дистанцию между ним и другими людьми. И, тем не менее, он был именно своим парнем.

Ему было под сорок, мне двадцать два. Я работал санитаром в приемном покое, он заведовал первым женским отделением.

На работе мы пересекались редко. В основном, в приемном покое во время суточных дежурств.

Как-то ночью привезли студента, который пытался покончить с собой.

Залил в общежитии кафельный пол кухни кровью, кричал, что из-за его маленького роста не может познакомиться с девушками. А девушка ему очень нужна. Исполосовал с визгом свои руки ножом, дождался Скорой помощи и безвольно сдался санитарам.

Перебинтованный студент выглядел подраненным воробушком, хотя накануне истребил в общежитии столько собственной крови, что натурально походил на пьяного мясника с рынка. Теперь юноша был обескровлен и жалок.

— Я не могу, — тревожно шептал он. — Не могу я.

— Теперь подробнее. Что вы не можете?

Игорь Павлович ко всем пациентам обращался на «вы».

— Я не могу с девушками.

— Ну, вот это уже яснее, — отвечал доктор. — Позвольте спросить, почему вы не можете с девушками?

— Маленький рост. Они смеются. Я не могу. Уж лучше сразу.

— Ну, перечислять великих людей с маленьким ростом я не буду. Это займет половину ночи. И объяснять, что женщины любят не за высокий рост, тоже не буду. Так думают инфантильные мужчины. А вы, кажется, на историческом учитесь? Значит, с интеллектом у вас все в порядке? Знаете, что вам нужно, дорогой мой историк? Будущий доктор наук. Профессор, за общение с которым будут сражаться в интеллектуальных поединках красавицы-студентки. Знаете, что вам нужно?

В глазах потерянного воробушка сверкнула надежда.

— Вам нужна женщина легкого поведения.

— Это как? — изумился перебинтованный «боец».

— А это вам санитар наш расскажет, — улыбнулся Игорь Павлович, подмигивая мне. — Пока я буду оформлять вашу историю болезни, Алексей расскажет, где в нашем городе девушки не смотрят на рост мужчины, а заглядывают только в кошельки. Алексей тоже студент. И, несомненно, знает больше того, что известно мне.

— Ну, — начал я издали. — Мне, конечно, кое-что известно про это, но с чужих слов.

— Да-да, продолжайте. Нам важно узнать, где и как это происходит. В теории, то есть.

— Ну, хорошо. У меня есть невеста, поэтому я…

— Алексей, — с веселым упреком упредил меня доктор. — Мы должны помочь этому бедняге, чтобы в будущем он не хватался за холодное оружие, а шел предметно по назначению туда, где что-то можно получить за деньги.

— Есть в нашем городе аллея любви, так ее называют местные жители. Это недалеко от рынка. Знаете, наверное? На лавочках там сидят девушки. Разные. Маленькие, высокие, блондинки, брюнетки. Умненькие, глупенькие. Короче говоря, на любой вкус. Приходите туда поздно вечером, перед вами всплывает «мамочка», то есть их бригадир. Платите ей деньги и уходите с понравившейся особой. Вот и все.

— Да, Алексей, весьма познавательно. Весьма. Ну, как вам, уважаемый студент? Резать себя больше не будете? Есть еще один вариант, — задумчиво прибавил Сапронов. — Научиться терпеть и ждать. Если вы настоящий интеллигент, то должны помнить Хайяма? Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало. Два важных правила запомни для начала — ты лучше голодай, чем, что попало есть, И лучше будь один, чем вместе с кем попало. Ну, как?

«Воробушек» плакал.

Урок прошел не зря.

Ночные дежурства с Сапроновым были для меня не только работой, но и познавательными актами. Литературу я любил не меньше доктора.

Иногда мы встречались с ним в парке «Швейцария» у книжных развалов, где можно было купить или выменять редкую книгу. На литературе мы с ним, собственно, и сошлись. Игорь Павлович писал. Делал иллюстрированные дневники и шутил, что он уже давно знает, что гениален, только вот никак не может понять, почему об этом до сих пор не знают другие.

- Влюбленность, – шутил он. – Это разновидность гениальности. С ней нужно осторожно, как с лекарством. Нельзя без контроля большими дозами. Худо будет. Малыми можно и нужно. Человеколюбивый божок Эрос любит, когда его не вколачивают большими гвоздями в гроб страстей. С ним нужно поигрывать с иронией. Не уступать, но и не противоречить.

В местном литературном объединении зачитывал записи с листка. Мудро, познавательно, иронично, полезно. Ибо важно взглянуть на себя со стороны чужими глазами.

 - Мало, кто понимает, насколько полезно для психического здоровья хотя бы иногда объективировать себя. То есть, посмотреть на себя со стороны, но не своими глазами. Иллюстрированные дневники для друзей – это самое то.

У него была жена, трое детей и любовница из Питера. Иногда он цитировал кусочки ее посланий, смеялся тому, что она называла его «юноша», как в его любимом романе Фицджеральда «Ночь нежна». Во время прогулок по парку рассказывал мне, что весь свой личный архив хранит на даче у друга — не дай бог, в его сакральное пространство залезет жена или теща. Скорбел, что приходится прятать этот сердечный багаж. И давал мне множество полезных советов.

— Когда решитесь жениться, в первую очередь внимательно приглядитесь к теще, — с хитрым прищуром шептал он. — Примерно так будет выглядеть через некоторое время ваша жена. Если устраивает, женитесь. Если нет, уносите ноги, пока не поздно. Поверьте, это закон. Но как всякий закон, имеются исключения.

— А как же вам с этим? Повезло?

— Ну, что вы! — восклицал доктор. — Разве я стал бы прятать архив на даче у друга?

     Любовницу я однажды увидел случайно. Игорь Павлович ворковал с ней на скамейке у главпочтамта солнечным весенним днем, думая, очевидно, что они закрыты плащом-невидимкой. Мне запомнилось, что девушка была молода, лицо детское, наивное, чистое, красивое. А еще на голове был повязан старомодный капот, какой, наверное, был популярен во времена Достоевского в Петербурге. Я прошел мимо, остерегаясь нарушить их романтическое таинство. Мне подумалось, что в эту минуту они были очень счастливы.

Потом я женился, нарушив совет опытного психиатра по поводу тещи. Устроился работать на завод, где хорошо платили. Остыл к литературе, умным беседам, пристрастился к пиву и анекдотам в компаниях сверстников. Словом, зажил «как все».

Встретил Игоря Павловича через год в скверике у больницы. Он все-таки отпустил традиционную докторскую бородку, осунулся, как-то постарел сразу и серьезно сказал мне вместо приветствия:

— Если бы я нашел хотя бы одного по-настоящему мудрого старика, я бы оставил всех своих друзей. Поверьте!

Книжный Док умел говорить лапидарно. Как будто резец пророка высек на скрижали новую заповедь.

Мы не виделись долго. Около тридцати лет. Я развелся с женой, переехал жить в другой город и все время по жизни присматривался к старикам, надеясь отыскать того самого единственного мудреца. Тут Книжный Док был тоже прозорлив. Старики встречались все больше какие-то затравленные. Философы-алкоголики, неудачливые поэты, заурядные личности, у которых произошло эмоциональное выгорание от долгой жизни. Странно. Действительно работал какой-то закон личностного измельчания. И ни одного мудреца. Только книги, литература как-то обогащали мой ум, умудряли душу.

Когда я увидел Игоря Павловича в последний раз, он уже мало походил на себя. Это был глубокий старик. На вид — не меньше восьмидесяти. За собой он, кажется, почти не следил. Старенькое пальтишко, огромная седая спутанная борода, лукавый озорной взгляд. Он не узнал меня или сделал вид, что не узнал, хотя я первый бросился к нему с приветствиями, втайне надеясь, что в последней его заповеди мне повезет, и я встречу хотя бы одного мудрого старика.

Он с улыбкой кормил голубей, когда я пытался разбудить его память.

— Игорь Павлович, неужели вы меня не узнаете? — восклицал я, пытаясь проникнуть сквозь броню «маски», которая была на лице того, который когда-то живо бунтовал против подобных ликов в профессии и в человеческом общении. — Что с вами? У вас все хорошо? Помните наши беседы? Книги, литература. Вы ж посоветовали мне найти хотя бы одного мудрого старика. Мне показалось, что я нашел. Это вы! Игорь Павлович, мудрый старик — это вы!

Мудрец перестал кормить голубей, сложил остатки хлебного мякиша в носовой платок, еще раз с улыбкой окинул меня с головы до ног и доброжелательно ответил:

— Если бы вы знали, молодой человек, что никто, кроме нас самих, не делает нас мудрецами. Разве много счастья найти мудреца? Жить нужно проще, радоваться тому, что есть. Не завидовать, не обижаться, не осуждать, не тщеславиться. Как много времени в жизни мы проводим впустую! Тратим силы на какую-то чепуху. А счастье-то внутри нас. Печально, что эта маленькая мудрая мысль приходит тогда, когда нужно отчаливать. Ну, мне пора!

— Скажите мне одно, — растерянно пробормотал я. — Вы меня вспомнили?

Старик глубоко вздохнул.

— Милый мой, вы же всех голубей распугали. Разве это так важно, помню я вас или не помню? Дело-то не в этом. Ну, прощайте, милый, прощайте. Мне еще ведь на процедуры поспеть.

— Вы продолжаете лечить? — удивился я.

— Нет, нет. Сам лечусь. Старость, милый, не всегда радость. А во многой мудрости много печали. Не ищите мудреца. Пока не поздно, живите простыми вещами. И будете счастливы. Поверьте.

И снова невидимый резец высек на скрижали «новую старую» заповедь – заповедь Книжного Дока.