Проза

 

 

 

 

Туманы

                                   You are the dancing queen…

                                                     ABBA

 

 

В один прекрасный день мама и я снова поехали в Англию. На этот раз — в гости “по обмену”, в английскую семью. Мама умела организовывать поездки таким образом, что я даже не замечала тех трудов, которые стояли за приготовлениями…

Прибыли в Лондон на пароме рано утром. В каждой клеточке бил озноб. Вокзал Виктория продували сквозняки. Очень хотелось есть. Мама решительным шагом обошла каждую из близлежащих забегаловок, принесла огромный стакан чая с молоком и царственным жестом протянула мне. Более вкусного напитка в своей жизни я не пробовала.

Знакомые нас не ждали. Телефоны и факсы не отвечали, и ехать было решительно некуда. Мы монотонно обзванивали адреса, но шанса на ночлег не было. Неожиданно трубку сняла девушка. Ее адрес нам в последнюю минуту дала одна тетка с телевидения, недавно вышедшая замуж за иностранца. Девушка работала на аукционе Phillips и проживала в фешенебельном районе Ноттинг-хилл. “Приезжайте!” — весело сказала она.

Лондон поражал узостью улиц и высотой зданий. Двухэтажные автобусы буквально касались домов, маневрируя. Было что-то невыразимо трогательное в смешных джентльменах, в твидовых пиджаках, вязаных шарфах и шерстяных перчатках. В быстрых худеньких девушках, решительно шагающих по мостовой, не замечая никого вокруг. В зеленых просторах широко раскинутых парков.

Катрин встретила нас дружелюбно. Тактично оглядела мой массивный свитер, свисающий ниже колен, и предложила принять ванну. Ее квартира напоминала студию. Огромные окна, современные картины, развешенные по белоснежным стенам, разнообразная подсветка, позволяющая в одной комнате сосуществовать и старинным тарелкам Wedgewoodа и полотнам Ренуара. По саду бегали породистые щенки и мило повизгивали! “Puppy”, — дразнила их Катрин.

На столе лежали два больших хрустящих круассана, а кофе был специально приготовлен в маленьком кофейнике. Холодильник, как оказалось впоследствии, был всегда пуст. Катрин была настолько анорексично худой, что казалось, одно неловкое движение, и она сломается. “Наверное, супчики лопает, чтобы не умереть с голода”, — улыбнулась мама, не зная, что хозяйка прекрасно владеет русским языком…

Мы оставались здесь на неделю. В первый день несколько часов стирали белье. Стиральной машиной-автоматом тогда пользоваться не умели, и мы смогли открыть ее лишь через час. Мама несколько раз выходила на улицу и, в конце концов браво взяв за руку несколько смущенного джентльмена, препроводила его в квартиру. Он легко распахнул дверцу и вытащил наше белье,
с энтузиазмом сильного мужчины объясняя, что после спиннинга надо подождать минут пять.

Теперь я знаю, что иногда в жизни нужно просто замереть на несколько минут. Не паниковать. Сезам откроется сам…

 

* * *

Семья Катрин — не фунт изюма. Дед в далекие предвоенные времена служил английским послом в Москве, а маман, леди Филдинг, владела большим количеством имений. Катрин, впрочем, о своем происхождении никогда не говорила…

Днем Катрин работала, а мы шатались по улицам, заходили в кафе, наслаждались. Денег было мало. Мы ели сэндвичи с колбасой и запивали кипятком.

А потом шли дальше.

Страждущая душа жаждала впечатлений. Однажды вечером мы отправились в театр. Со второго действия. Долго мерзли под забором, а потом, скинув пальто, гордо прошествовали мимо вопрошающей леди на входе вместе с толпой вышедших покурить. С тех пор Катрин так и прозвала нас “Shakespeare in half” (“Шекспир пополам”), вторя известному фильму “Shakespearе in love” (“Влюбленный Шекспир”).

Итак, довольные собственной победой а la russe, мы обошли площадь, улыбнулись классической колоннаде и зашли в церковь Св. Павла. Вход туда замаскирован, и попасть можно только с боковой улочки, подобно служебному входу в театр. Это актерская церковь, где по стенам размещены памятные плиты
с именами выдающихся актеров.

— Вивьен Ли, ты смотри, — мама воодушевилась.

С именем актрисы связано много. Одна мамина подруга, известная московская кинодива, приходя в себя после очередных съемок, однажды вскользь бросила: “Вам когда-нибудь говорили, что вы очень похожи на Вивьен Ли?” С тех пор мы пересмотрели все фильмы, связанные с далекой звездой, и найти здесь, в Лондоне, упоминание о ней, было весьма знаменательно. Легендарная Скарлетт О’Хара. Знал бы кто, что моя жизнь была посвящена навязчивому желанию быть похожей на нее и на маму. Эти бесконечные кавалеры, мальчики-слюнявчики…

— Интересно, где ее квартира? — мама слегка покраснела.

“Начинается…” — подумала я.

Мне было намного интереснее думать о собственном принце. Но так уж распорядилась судьба. Силы и надежды отдавались таинственной актрисе 40-х годов, чей образ подразумевал целую свиту кавалеров. Кавалеров не было, а туманный след актрисы был рядом. Взявши на себя миссию папы, не помочь маме в ее приключенческих настроениях не представлялось возможным.

— Отыщем, — пообещала я.

Итон-сквер. Самый фешенебельный район Лондона. Спортивные машины и роскошь. Мама воодушевлена и прошествовала прямо к парадному подъезду.

— Вы знаете, кто здесь жил? — обратилась она к портье, гордо тряхнув копной каштановых волос.

— Конечно, — старик в ливрее посмотрел на нас подозрительно. — Вы француженка?

“Мы из России”, — хотела сказать я, но почему-то промолчала.

— Меня зовут Питер, и я часто открывал ей дверь, — задумчиво сказал старичок.

В маминых глазах запрыгали огоньки.

— А куда она обычно ходила?

— В магазин “Джон Луис”, — ответил он.

В этот момент из парадной вышел грузный господин с сигарой.

— Вы здесь живете? — бодро спросила мама, она никогда не стеснялась общаться с незнакомцами, даже если они направлялись к припаркованному неподалеку “ягуару” или ехали в палату общин.

— О, yes, — ответил толстяк, который все больше напоминал мне Уинстона Черчилля.

— А мы очень интересуемся вами и Вивьен Ли, — не смущаясь продолжала мама, перегородив ему путь.

— Тогда я готов пригласить вас назавтра на breakfast, — ответил он, весьма удивленный не то нашей осведомленностью, не то нахальством, не то с ног сшибающей непосредственностью.

— Видела? «Какой мужчина!» —восхищенно сказала мама, взяла меня под руку и гордо направилась на осмотр магазина, где актриса столько лет назад приобрела знаменитую коллекцию из двухсот перчаток. В этот же день мы скупили все книги, посвященные актрисе, а также фильмы, где она снималась.

На следующее утро, ровно в 10 часов, мы стояли у подъезда на Итон-сквер.

— Звони, — сказала мама, и я, свернувшись внутренне в калачик, медленно нажала на звонок, готовая провалиться сквозь землю.

Нам долго не открывали, а потом на каменные плиты почти дворца вышла весьма молодая леди в розовом халате до пят.

— Мы к вам, — уверенно сказала мама и прошла вперед, чтобы уже не оставалось никаких сомнений, что мы собираемся взять данное место штурмом. Дама сохраняла спокойствие и, разведя руками, обратилась к джентльмену, который показался в проеме двери.

— Ах, это вы! Заходите, — расплылся он в улыбке.

Мы вошли. Мама неожиданно застеснялась, как бывало всегда после слишком храбрых поступков. В такие моменты я честно приходила ей на помощь и на этот раз, собрав волю и эрудицию, выпалила все, что знала о Вивьен Ли и английской опере. Мало знающие хозяева внимали, а потом, собрав внутренние резервы природного воспитания, достойно поддержали беседу. “Черчилль, — страстно и охотно, его подруга — не очень”.

— В России очень любят английский театр. А у вас так вкусно пахнет кофе, — сказала я.

— Вы не представляете, я покупаю его в близлежащем магазине, всего два фунта за фунт, — улыбался он.

— Русские пьют чай по утрам? — ехидно морщила лоб пытавшаяся подавить ярость хозяйка.

Через час праздник-экзекуция закончился. Мы вышли на улицу. Красивая, пожилая, густо накрашенная дама с явным сарказмом посмотрела почему-то не на нас, а в сторону закрывающей квартиру хозяйки. “Слишком симпатичная молодая леди”, — скептически прокомментировала она, сделав ударение на последнем слове, и села в черное такси.

 

* * *

В моих предположениях насчет Катрин я ошибалась. Катрин не мечтала ездить в Covent Garden в карете. Желания детей и родителей редко совпадают. Катрин выбрала иную судьбу. Она первый раз в жизни влюбилась. Избранник Катрин был русский эмигрант, незаконно пробравшийся в Англию. Жениться он захотел сразу, проявляя к Катрин знаки внимания. Изменять ей он стал тоже сразу. Любовники ужинали в “Савое” и покупали драгоценности. Максим заканчивал привилегированные курсы, дабы его новый костюм из “Хэрродз”, супруга и акцент полностью соответствовали тому рафинированному обществу, в которое он так неожиданно попал. Иногда это было слишком очевидно. Вилла Катрин представляла собой поместье XVIII века, расположенное в Озерном крае. По приезде нас встретил водитель на джипе и сопроводил до самого дома. Бассейн подогревался, и можно было сразу окунуться, а потом вытереться огромным белым полотенцем и затеряться в громадном зеленом саду. Максим тосковал и пил виски, чтобы как-то облегчить свое мученическое существование. А Катрин парила, как фея, между старинными столами, зажигала серебряные подсвечники, готовила на пару пудинг на древней плите времен королевы Виктории и всячески поощряла наши разговоры с Максимом, чтобы он, не дай бог, не затосковал.

— Катрин, ты бы хоть поесть дала, — он зло косился на три кусочка дорогой ветчины и итальянский хлеб. На его вкус угощений, конечно, было мало. Не важно, что они из лучшего магазина. Что делать, русская природа требовала непомерного размаха, она же и подсказала бравому юноше его дальнейший жизненный путь.

Через несколько месяцев казанская девушка стала упорно звонить Катрин и шантажировать ее самыми невероятными подробностями из жизни мужа. Потомственная аристократка маман потерпеть такого не смогла, поэтому Максима выставили взашей. Я беседовала с Максимом при свечах. О его непростой судьбе, разумеется. Мне показалось, что единственным достойнымсобытием
в его жизни было знакомство с Катрин…

После развода Максим быстро женился, не на казанской сироте, правда, и получил от семьи Катрин небольшой дом. Катрин тоже нашла свою половину в виде скромного, но преуспевающего английского журналиста, воспитывает ребенка, в свободное время рисует натюрморты и пишет романы.

Странно вспоминать то сумасшедшее время ее жизни: слезы, измены, любовь, наши воскресные поездки на пикник к коттеджу Вордсворта в Озерном крае. Там поэт выращивал свои нарциссы (до сих пор сохранились практически в первозданном виде!) и там принимал Кольриджа и Вальтера Скотта. Забавно, кстати, что Вордсворты Вальтера Скотта кормили плохо, исключительно овсяной кашей, поэтому писатель ночами выпрыгивал в окно и шел в близлежащий паб, чтобы хоть немного подкрепиться. Опиум мы, конечно, не курили, да и дом Катрин был больше упомянутого коттеджа раз в десять, но внутренняя свобода и какое-то чудное вдохновение от свежего воздуха, долгих прогулок по полям и чтения стихов собственного сочинения вечерами у камина, а также бесконечные, до изнеможения споры, кто из нас, проснувшись, быстрее напишет продолжение “Кубла хана” Кольриджа, возможно, и могли рассмешить самых печальных духов прошлого…

 

* * *

У Катрин мы жили целый месяц. Правила гостеприимства гласили, что дом в Озерном крае и шикарную студию в Лондоне все-таки надо покинуть. Мама сидела на ковре и пыталась дозвониться до фирмы, которая в свое время поставляла в нашу петербургскую квартиру жильцов — английских студентов.
К телефону подошел мужчина с приятным голосом. Так в нашу жизнь вошел мистер Ландон Темпл.

Радужный господин шестидесяти пяти лет. Выпускник Оксфорда. Его офис находился недалеко от центра Лондона. Четырехэтажная квартира с видом на кирпичные трубы. Иногда мне казалось, что из них вот-вот покажется незатейливый трубочист.

— Вы не можете дозвониться до ваших постояльцев? — Он обеспокоенно разливал кофе в разноцветные чашечки. — Вы можете остановиться здесь.

Мы не верили своим ушам.

— Здесь?

Мистер Темпл не ограничился нашим поселением. Он взял над нами шефство. На выходных мы вместе отправились на радужный базар, где за фунт можно было скупить кучу разных овощей и фруктов. Он шел впереди, высоко откинув голову, и приобретал все, что попадалось ему под руку: килограммы фруктов и овощей, подержанную посуду и столовые приборы (на приплюснутых ложках было даже проштамповано название корабля и дата — 1919 год). Это означало, что посуда использовалась в ресторане третьего класса: там было принято стучать приборами по столу, когда долго не несли еду, от этого ложки и были согнуты!

— Вы раньше танцевали? — восхищенно спрашивала мама бывшего офицера английских воздушных сил.

— Я и сейчас танцую, — невозмутимо парировал он.

Мистер Темпл был коммунистом. Поскольку политика коммунистических стран была хороша по определению, все туры его фирмы были направлены исключительно на Кубу или в Южную Африку. Когда мистер Темпл говорил
о Нельсоне Манделе, слезы текли из его красивых серых глаз.

Во времена войны он летал на истребителе под названием “Вихрь”. Однажды самолет вышел из строя и должен был неминуемо разбиться. У мистера Темпла оставалось несколько секунд, чтобы вывести машину из штопора.

Другой случай, не менее примечательный. Мистер Темпл ухаживал за Айрис Мердок, которая в далекие времена была первой красоткой Оксфорда.

— Я увидел ее на улице. Блондинка. Хороша собой. Приятель обещал найти телефон. Я позвонил, пригласил на свидание, для большей важности попросил притащить ее “Butter’а” известного философа-социолога. Жду в кафе на следующий день. Входит страшная как смерть блондинка. Вовсе не Айрис. Явилась на свидание с унцией butter — масла! Приятель подшутил — подсунул телефон другой блондинки!

Особого рассказа заслуживает кубинская тема. Дело в том, что дочь мистера Темпла была лидером Коммунистической партии Великобритании и семья владела небольшим кемпингом, неподалеку от Лондона. На этой территории насчитывалось около двадцати бараков — в былые военные времена здесь помещался туберкулезный диспансер, а теперь располагалась, так сказать, неформальная резиденция партии. Именно туда однажды мистер Темпл решил пригласить труппу кубинских актеров и за свой счет организовать выступления по всей Великобритании. Как вы понимаете, молодых кубинцев интересовали исключительно деньги, слава и развлечения. Поэтому в короткий срок они были поочередно доставлены в полицию за воровство в местных магазинах, и пришлось платить дополнительно, чтобы их вызволить. Артисты не смутились, а вновь поселились в кемпинге и стали давать представления, уже не выезжая за пределы столицы. “Роберто Зукко” — вполне уместная пьеса в данном контексте. Помимо потрепанной сцены кемпинга ее, помнится, ставил в своем театре Лев Додин. Новаторства в постановке кубинцев я не увидела, кроме того, что главная актриса, слегка потрепанная временем мадам, в ответственный момент снимала с себя лифчик и обливалась холодной водой. Мистер Темпл при этом сидел как вкопанный, не совсем, похоже, принимая происходящее, но всячески пытаясь показать свое расположение, например аплодисментами. Следующим номером программы была песня “Besame mucho”, которую полупьяная актриса очаровательно басила под аккомпанемент гавайской гитары. Мистер Темпл тихо подпевал и смотрел
в пол.

На этом спектакле мы впервые познакомились с миссис Барбарой Темпл. Истинная английская леди, надо отдать ей должное, нисколько не смутилась происходящим. Спустя много лет она рассказывала мне, что по сравнению с поездкой на Кубу спектакль казался задушевной песней. В Сантьяго ее муж, “неловкий английский сэр, одетый в дорогой костюм и галстук”, вышел на сцену и залихватски затанцевал с полуобнаженными кубинскими кинодивами, которым накануне подарил квартиру. А потом во всеуслышание сказал, что никогда еще не был так счастлив. “Имея четверых детей и пятьдесят лет совместной жизни за спиной”, — не унималась Барбара.

Встреча с женой мистера Темпла слегка притупила очарование нашим героем. То, что пришлось вынести бедной женщине-декабристке, трудно укладывалось в голове. Она ждала его днями и ночами, сидя в их уютной квартире недалеко от Гайд-парка. Каждые десять минут разогревала обеды и мечтала только, чтобы, оставив хоть на время коммунистические дела, он все-таки явился домой. Она честно несла свой крест, в то время как муж активно помогал человечеству и приглашал на завтраки дочку маршала Жукова и гегемонов Французской революции.

— Вы его возьмите, если так любите, — несколько обиженно говорила Барбара.

— Она мало его понимает, — объясняла мне мама, — ему надо давать делать то, что он хочет.

Наверное, со стороны все дают дельные советы.

(Окончание следует)