Проза

 

Когда я на почте служил ямщиком,

Ко мне постучался косматый геолог.

И, глядя на карту на белой стене,

Он усмехнулся мне...

 

Борис. Ты, Глебушка, «ватник»!

Глебушка. Сам ты «ватник»! Чтобы я за ваш гребаный сепаратизм голосовал — такого не будет! Такой референдум только на Коляду возможен. Это бред, полный бред!

Борис. Ты не понимаешь, времена империи закончились. Пора по-новому на вещи смотреть. Разве плохо, если мы как финны начнем жить? Ты же был в Европе. А у нас что? Сделай потише, разговаривать невозможно!

Глебушка (встает, делает чуть тише, возвращается за стол, поправляет на груди черно-оранжевый бант). У нас Родина — придурок. Пиджачная твоя душонка.

Михаил. Глебочка дело говорит. Ты, Борька, провокатор. Пятая колонна! Только на-но.

Борис. Глебушка, это не Родина! Родина там, где сытно!

Глебушка. С каких это пор тебе здесь не сытно стало?

Борис. С тех самых! Когда по Европе ездить начал. Когда первый пиджак от Лагерфельда купил.

Глебушка. Чем же тебя наши портные не устраивают?

Борис. Тем, что они не кутюрье!

Михаил. Чё, Боряйла, за пиджак Родину готов продать?

Борис. Какую Родину? Это не Родина. Это — телогрейка! Мисся хювя олла, сиелля Исянмаа! Где хорошо, там и Родина!

Михаил. Хрена мы, Глебочка, такую падлу в доме держим? (Хватается за эфес сабли.)

Глебушка. Иудушка. Чем чмошней и ничтожней человек, тем он более либерал.

Борис. А вы — «ватники»! Посмотрите, как остальные страны живут! Жратва, шмотки, пентхаусы! Вот где верхи могут, а низы хотят!

Глебушка. Ну, не тебе печалиться. Поди побираться еще не начал. Вон какой брендовый марафет на ноздрях.

Борис. Ты мои ноздри не трогай!.. Забыл, как тут вмиг раскулачивают?!

Глебушка. А при сепаратизме твоем, что, не раскулачат, думаешь?

Борис. При сепаратизме свобода будет! Интеграция! Инвестиции! И не сепаратизм, а суверенность и самобытность. Не подменяй термины. Сепаратизм сепаратизму — рознь!

Глебушка. Именно! Вот тут я с тобой абсолютно согласен. (Подпевает.)

 

Черные сказки про розовый снег,

Розовый снег даже во сне...

 

Борис. Не юродствуй! Знаешь, как все заживут?

Михаил. Как, на? (Ходит саблей в ножнах.)

Борис. Свободно! Калининград сразу к немцам примкнет, финны заливу помогут, китайцы Сибирь наконец освоят. У нас много земель. Отойдут другим — не жалко! Хватит уже этого царизма, этой архаики! Сколько можно!

Михаил. Глебочка, может его сразу вальнуть, на? (Кивает на кобуру брата.)

Борис. Всю Ро$$ию не вальнешь! Ты же сам, Миша, шотландцев поддерживал! И хватит меня бутафорией всякой пугать!

Михаил. Я не поддерживал. Я оружие поставлял. Это не одно и то же. (Вытаскивает саблю из ножен, кладет рядом с собой на стол.)

Борис. Нет, одно! Убери ее отсюда. Раздражает!

Михаил. Пусть полежит... Не одно. Оружие — бизнес, целостность — политика!

Борис. Политика и бизнес — то же самое!

Михаил. Ты меня вконец запутал! Шотландцы — чужие, русские — свои! (Вскидывает саблю.)

Борис (вскакивает с места). Это пластмасса!

Михаил. Заодно и проверим, на!

Глебушка (спокойно). Миш, угомонись, хватит тут Каина изображать. Да сядь ты, наконец. Размахался, в самом деле. (Михаил неохотно садится, с шумом вставляет саблю в ножны — раздается глухой звук; Глебушка продолжает.) Я вот смотрю на тебя, Боряйла, и думаю. Ты ведь всегда придурком был. Но вот когда ты успел окончательно в идиота превратиться — этот момент я упустил. Ты разве не понимаешь, что стоит регионам отсоединиться, нас сожрут сразу?

Борис. Не сожрут, если это в Конституциях закрепить!

Глебушка. В каких Конституциях, «пиджачник» ты штопаный?

Борис. Автономий. Суверенных государств! Вот сейчас референдум пройдет, сами увидите. Народ устал от этой тирании, нищеты! Пора уже самоопределяться!

Михаил. С узкоглазыми?

Борис. Зачем с ними? Если поближе к Финскому заливу махануть, мы сразу в €пе окажемся! Сразу!

Михаил. Шило на мыло. Узкоглазых на чухонцев менять?

Борис. Вы не толерантны оба! Не вежливы!

Глебушка. Ты зато на своем коксе очень толерантным стал! И вообще, ты в курсе, что самая уродливая форма лицемерия — это как раз вежливость?

Борис. А чтобы выжить, Глебушка, нужно лицемерить!.. И вы меня не слушаете совсем! У них прекрасный язык, между прочим! (Подхватывает самоучитель.) А если что, так и Курилы по-человечески заживут! Хоть и с узкоглазыми. Про залив вообще молчу!.. Ничего. Вот посмотрим на результаты референдума. У нас народ не дурак, за нищету голосовать не будет. Послушайте, как красиво. (Выключает музыкальный центр, вытаскивает из самоучителя бумажку с крупными каракулями. Старается декламировать по памяти, но постоянно заглядывает в текст.)

 

Оллако вай эй олла, сииня пулма:

Яломпаа онко хенгэн кярсия

Кайкк’инхан оннен искут секя нуолет

Вай кяйдя миеккаан тускайн мерта вастаан,

Лопеттайн кайкки? — Куолла, — нуккуа,

Эй муута; — луулла, унесс’ эття пяттю...

 

Михаил (перебивает, гогочет). Это — пять, на! Этя пятю!

Борис. Это — не пятю! Это — монолог Гамлета! Я целый месяц, между прочим, учил!

Глебушка. М-да... Эта речуга в твоем исполнении посильнее «Фауста» Гёте будет. Только ты и ее не выучил... (Пауза.) Я, Боренька, ошибся. Ты не «пиджачник», ты — «подкладочник». Подстилка, проще говоря.

Борис. А вы «ватники» все! Так и останетесь в своей сраной Рашке! И Европа не Америка! (Отходит в сторону, бубнит по-фински, раскладывает на журнальном столике «набор кокаиниста», вытаскивает из самоучителя молочную ленту, читает вслух.) Моя фамилия Кряжистый! Ага, вот! Сукунимени он Крьязистий!

Глебушка (взрывается). Да ты задрал уже, штрейкбрехер! Задрал! Всё это одна шайка-лейка! Какая, к черту, Европа? Чё ты незнайкой прикидываешься?! Нет никакой Европы — проходной двор это давно! Неужели ты, Боряйла, не понял — что все они колонии давно, вассалы, рабы. Хочешь, чтобы и у нас «слоники» и «ослики» по стране забегали? Чтоб тошниловки Макдоналдса полным цветом расцвели? (Поет.) «You Wanna Be Americano, Americano, Americano...»

Михаил. Именно, Глебочка! Гудбай Америка, на!

Глебушка. И при чем здесь «Рашка», Боряйла? Что ты как диссидент из семидесятых? Что тебя на прошлом заклинило? Ты еще Грозного с Виссарионычем вспомни. Другая же страна давно. Больше двадцати лет.

Борис. Не другая! Такая же! Русь сидящая! (Шумно всасывает ноздрёй порошок, обращается к Михаилу.) Будешь?

Михаил. Я с финскими наркоманами не нюхаю!

Борис. Ну и не надо, мне больше останется! (Глебушке.) И вообще! Косово, Каталония, Венеция — вот на кого равняться надо! Баски опять же! Корсика! Бавария, наконец!

Глебушка. Ты еще зигу для правдоподобия кинь. И хватит тут евросопли по харе размазывать. Другая страна. Давно другая. Всё другое. И мы — не Косово, мы — не баски. На порядок больше будем. В разы. Шестая часть суши, между прочим.

Борис (победно). Вот! И я о том же! Срань — мы! Дыра большая! Шестая часть ужаса!

Глебушка. А срань, Боренька, по мановению палочки в райские кущи не превращается. И если хочешь знать, я тоже власть ненавижу. Но страну я люблю больше, чем свою ненависть к власти. А вам ведь, «пиджачникам», что не сделай — всё плохо. Евровидение плохо, Олимпиада плохо, День победы плохо. Вам же при любой власти плохо. Потому что вы не власть не любите. Нет. Не в этом фишка. Совсем не в этом. Вы страну ненавидите. Вы будете два унитаза по соцсетям гонять, потому что воду за собой спустить не можете. Вы же только гадить умеете. Вы — чудовища. Пиявки. В вас ненависть на уровне Дэ-эН-Ка вживлена. У вас вообще генотип по ошибке набран. (Обращается к Михаилу.) И никакая они, Миша, не пятая колонна. Слишком красиво для них, вычурно, поэтично. Они — предатели. Самые банальные обыкновенные предатели. Их каленым железом выжигать надо, на фонарных столбах вешать, к стенке ставить. Только так в них можно гнусь вытравить, которая на генном уровне... (Наливает водку. Залпом осушает рюмку.)

Михаил. Успокойся, Глебочка.

Борис. Убивать? Как в тридцать седьмом? Рукопожатным захотелось быть? (Истерично хохочет.) А нагана вместо травматика у тебя нет?

Глебушка (хватается за кобуру, но быстро отдергивает руку). На тебя и травматика жалко. (Сквозь зубы.) И да. Убивать. Я считаю, вас убивать надо. Давить. Уничтожать. Истреблять. Только не наганами. Слишком это гуманно... Вас в кислоте растворять надо. Чтобы вы новых предателей не наплодили. Только уже — стоиудных. У которых одна только цель — попилить, раздраконить, разрушить. И на самом деле не за свободу проголосовать, а за дестабилизацию. Потому что никто не ненавидит Россию так сильно, как сами русские... И да, Боренька, сто раз да. Я не толерантен. Не вежлив... Потому что я так долго был толерантным... так долго был вежливым... что в итоге стал инквизитором... Потому что... (Пауза.) Потому что нет порока в моем отечестве. Но он в каждом из вас...

Михаил. Красиво, Глебочка, сказал! Молодца, на! (Пугливо озирается.) Тока это, тише давай.

Глебушка. Ты меня, Миша, не успокаивай! Настрогали тут нечисти, понимаешь! Фрилансеры, аутсорсеры, креативщики! Такие все фешенебельные стали, что удавиться хочется. Да какие, к чёрту, креативщики? Какие фрилансеры? Безработные креаклы кругом! Голубые в стрингах либерасты! Боря вообще ни дня в своей жизни не работал!

Борис. Я не гей!

Глебушка. Ты хуже! Ты мозгами — гей!

Борис. «Ватник»! (Трет десны.) В тайге своей оставайся!

Глебушка. Чухонец гребаный! Пригрели змею!

Михаил. Сука он и есть сука. Давай маханем лучше, на. (Разливает по рюмкам.) Представляешь, чё у других сейчас творится?

Глебушка. Надо думать, вообще семьи рушатся. Вразжопицу^[1] живут.

Михаил. Как?

Глебушка. Раздельно.

Михаил. Во-во! Скоро у нас у всех вразжопицу будет. Ну, дёрнем, на!

 

 

Глебушка (презрительно смотрит в сторону Бориса, который копается в самоучителе). Вот надо же. Можно десятилетиями с человеком в одном доме жить, а гниду так и не распознать... Знаешь, Миша, как-то был проведен любопытный эксперимент. «Пиджачникам» и «ватникам» показали одни и те же фотографии: грязных туалетов, окровавленных тел, растерзанных животных. Так вот. У «ватников» были зафиксированы вспышки в нервных центрах мозга, связанных с самосохранением. А «пиджачникам» хоть бы хны. Будто на солнышко из шезлонга глядели да «Мохито» потягивали.

Михаил. Брешешь, на.

Глебушка. Крестом Сергия клянусь.

Михаил. Тогда точно брешешь.

Глебушка. Нет, Миш. Чистая правда. Таким образом «ватника» от «пиджачника» можно отличить с точностью до 98 %... (Пауза.) А вот мне интересно, что там у наших в головах?

Михаил. Да хрен его знает. Лизон вот точно дура. Интернета начиталась. Стопудово за сепаратизм галку шлепнет.

Глебушка. Отключать ее от соцсетей пора.

Михаил. Это да. А ты, Глебочка, молодцом, на! Не ожидал от тебя. Наш чел оказался. (Нежно приобнимает брата, снова разливает.) Ты же вроде всегда против власти был.

Глебушка. Против власти и остался, но не против страны. А сильные мы никому не нужны. И пока нас боятся — нас уважают. Поэтому цель — раздробить. Цель — не уважать. Так что не сравнивай теплое с мягким.

Михаил. Не просекаю отличия, на.

Глебушка (задумчиво). Понимаешь, Миша. Тут всё не так просто. Любое государство, оно, по сути, как машина для разрушения, как маховик. Неужели не ясно, что ты можешь быть хоть «ватником», хоть «пиджачником», но власти глубоко наплевать, кто ты. Кем бы ты ни был, рано или поздно, она разорвет тебя на ватные комки и нитки с пуговицами. И если в государстве бизнесмен с бомжом разобщены, то в борьбе за страну они стоят плечом к плечу. Поэтому я за страну, Миша. Но всегда буду против власти. То есть я за внешнюю политику, но против внутренней... Вот, к примеру, знаешь, почему оранжевые революции всегда обречены? Потому что народ не за страну бьется, а власть на власть меняет. Вату на вату. И заканчивается всё всегда одним и тем же. Оранжевый цвет покрывается черным Хэллоуином... (Пауза.) С другой стороны, конечно, жуть кругом происходит. «Пиджачников» поддерживаешь — страну предаешь, с «ватниками» в строю маршируешь — вроде как воровской власти кланяешься... Получается, что мы вечно живем в амбивалентности, когнитивном диссонансе и нескончаемом парадоксе. И какие фигуры не выбирай, партию с государством все равно проиграешь. Поэтому из двух зол приходится выбирать, которое ближе. Такая вот чехарда выходит... Но вот что знаю абсолютно точно. Можно одновременно быть диссидентом и патриотом, но сложно, оставаясь либералом, любить Родину...

Михаил (чешет затылок). Вообще ни хрена не понял, на. Мне вразжопицу больше понравилось... Ну ладно, а вот интересно, если б олигарх жив был, он бы за кого голосовал, как думаешь?

Глебушка. Этот бы сепаратистом стал, к гадалке не ходи. Хотя он такой мутный, что мог бы за что угодно проголосовать, а фига в кармане все равно бы своего часа ждала. Но вот чего я, Миша, до сих пор понять не могу, так это следующего... Ну ладно там палец, ухо... А почему больше никто на связь не выходил? Будто все в воду канули. Где, как бы это выразиться, остальные части тела? Ведь столько месяцев прошло, между прочим.

Михаил. Так это ж круто! Картины у нас остались. А олигарх, надо сказать, всегда дрянью был. Подох, туда ему и дорога, на. Ты вспомни, что он в Шотландии с нами сделал. Жаль только, что мы с него бабки перед отъездом не стрясли. Даже тут надул.

Глебушка. Да уж, мозги у него в Шотландии совсем в картофельное пюре превратились... И всё-таки это странно как-то, чтоб вообще без новостей.

Михаил. Отсутствие плохих новостей — тоже хорошая новость, на...

Глебушка (задумчиво). Ну да, ну да... Ни тела, ни звонков, ничего... Непонятно... А тут еще Настька всю ночь орала. Говорила, что в окно Романа Андреевича видела.

Михаил. Забей, Глебочка, Настька же нервная. Ей лечиться надо.

Глебушка. Я ей то же самое сказал.

 

 

Борис. И мне плесните!

Михаил. А ты на финском скажи! (Ржёт.)

Борис. Без проблем! Мене перcеceен!^[2]

Михаил (наливает Борису). Заслужил, чухонец! На!

Глебушка (Михаилу). У меня подозрение, что наш финн тебя послал.

 

 

Михаил (гогочет). Что патриоту хорошо, либералу — смерть!

 

 

Отец Сергий (сбрасывает на диван длиннополую соболиную шубу и пышный православный треух). С морозцу не помешало б. Зерцало не поменяли? (Сбивая снег, топочет валенками, на голенище которых поигрывает фирменный лейбл: «РПЦ».)

Светлана Николаевна (на ходу снимает обливную дубленку с норковой шапочкой). Так праздники. Поставок нет. (Подтягивает кожаный чулок правого сапога, оправляет юбку, затем, цокая каблучками, поднимается по лестнице на второй этаж — там занимается цветами.)

Глебушка (в пустоту). У нас целый год праздники.

Каролина Карловна (в линялом лисьем полушубке, на голове меховое гнездо, на ногах обычные «дутики»; обращается к сыновьям). А не рано начали?

Михаил. В самый раз, на.

Юрий Владимирович (стягивает с головы мерлушковый пыжик и расстегивает пальто с бобровым воротником, под которым обнаруживаются костюм-тройка и красная бабочка в белый горох). А куда вы все пропали? (Постукивает друг о друга узконосыми штиблетами на «рыбьем меху».)

Борис. Мы курить после голосования вышли. Вас долго не было, мы и уехали. А вы где были?

Настенька (в серебристой ушаночке, коротком пуховике под гжель и пушистых унтах). Мы в церковь после референдума заскочили.

Глебушка. В церковь надо было «до». После референдума — поздно. Слава Сибири, кстати!

Все. Сибир... (Осекаются, в замешательстве смотрят друг на друга.)

Лизон. Глебушка, ты дурак? (Скидывает на диван черно-оранжевый пуховик, разукрашенный под хохлому, шлепает в европейских плагиат-валенках — уггах — к зеркалу.)

Глебушка. Ты очень умная, можно подумать. Нашла за что голосовать.

Лизон. Откуда ты знаешь, за что я голосовала? И не твое дело, между прочим. И вообще. У меня тоже может быть мнение. А сейчас такое мнение в тренде. Вот. (Достает планшет из сумочки «Voina i Mir», крутит попой в палех-лосинах перед зеркалом, пытается сделать «самофото».) Чёрт! Забыла совсем, оно же не работает!

Глебушка. Лизочка, дурочка. В конце концов, ты самостоятельная личность или чей-то аппендикс? Какое «такое мнение»? Ты хоть понимаешь, что транслировать чужое мнение и быть в тренде значит проживать чужую жизнь?

Михаил. Вот это ты круто, Глебочка, задвинул. Молодца, на!

Каролина Карловна. Я смотрю, вы спелись.

Борис. Ма, а ты за что голосовала?

Каролина Карловна. Тайна голосования. Но тебе, Боренька, скажу. За самобытность. (Обнимается с сыном.)

Глебушка. Развалить страну решила? То, что папка не успел сделать?

Каролина Карловна. Миша! Скажи ему!

Михаил. Не, мать. Это уже без меня!

Каролина Карловна. Как ты смеешь! Я тебя растила! Миша!

Михаил. То и вырастила, на! Правильно, Глебочка?

Глебушка. Правильно!

Отец Сергий. Не ссорьтесь, отцы и дети.

Настенька. Матери...

Отец Сергий. Тем паче. Давайте лучше колядовать. Праздник-то какой!

Глебушка. Языческий. На что колядовать будем, Сергунь? На результаты референдума? Как проголосовал, кстати?

Отец Сергий. Церковь отделена от государства.

Глебушка. А от кормушки? Что там в духовных скрепах? Дефицита нет? Можешь не отвечать. Это риторические вопросы.

Юрий Владимирович. На результаты, Глеб Вадимович, бессмысленно колядовать.

Глебушка. На ноу-хау в электоральном процессе намекаешь? На «вбросы» с «каруселями»? (Блеет козлом.) «Карусель, карусель — это радость для нас, прокатись на нашей карусе-е-ели!..»

Юрий Владимирович. На опыт.

Борис. Так а ты, Юра, за что голосовал?

Михаил. Да, Юрасик, на тебе почему роз нет?

Юрий Владимирович. Я в карман положил.

Глебушка. А покажи, какого цвета бутончик.

Юрий Владимирович. Зачем?

Глебушка. Ну просто. Любопытно. Скажи мне, за что голосовал, а я скажу, кто ты.

Юрий Владимирович. Не могу, Глеб Вадимович. Это было бы неправильно. Тайна голосования всё-таки.

Борис. А вот мама...

Юрий Владимирович. Это ее полное право.

Глебушка. Выжидаешь, значит. Результатов ждешь. (Подходит к каждому, смотрит на бутоньерки, направляется к слугам, держащим воздушные шары.) Ну а вы, орки, вставили свое веское гражданское слово? Самоидентифицировались?

Леон с Бенедиктом (привязывают воздушные шары к перилам, ведущим на второй этаж). Indeed! (Переключаются на пакеты с покупками.)

Светлана Николаевна (спускается со второго этажа; в руках у нее лейка). Хватит, Глеб, политику разводить. Как проголосовали, так проголосовали!

Глебушка. Как, Светлана Николаевна? Ну если не секрет?

Светлана Николаевна. Как надо! (Поливает цветы на подоконнике, обращается к Каролине Карловне.) Ваш махровый гибрид сорняками какими-то порос.

Каролина Карловна (зло пожимает плечами и цедит сквозь зубы). Лучше поливать надо. Здесь вам не Европа.

Светлана Николаевна. Ладно, хватит уже пререкаться всем. (Оставляет лейку на подоконнике, присоединяется к остальным.) Давайте праздновать наконец! (Слугам.) Так! Ну-ка, убрали здесь быстро! И пол вымойте. Я же просила всех — тщательно ноги вытирать... Сери-и-иожа, вы своими валенками тут сугроб намели. Заставлю в носках ходить.

 

 

 

Настенька. Согласна со Светланой Николаевной! Давайте веселиться! Референдум Рождества не отменяет!

Глебушка (усмехается). И Коляду тоже. Помнится, лет сто тому назад... во время Великой Октябрьской Коляды...

Юрий Владимирович. Тогда не референдум был.

Отец Сергий. В октябре не колядуют.

Глебушка. Ага, цыплят по осени считают. Называлось только по-другому, суть та же. Так вот, когда большевики пришли к власти...

Каролина Карловна. Глеб! Пакеты! Хватит тут телевизора!

Михаил. Точно, Глебочка, давай накатим! По-рождественскому, по-колядовскому!

Борис. Революцию всегда отпраздновать успеем!

Михаил. Умочалю, Боряйла!

Глебушка. Как известно, Боренька, после февральской революции обычно следует октябрьский переворот. А нам два раза наступить на грабли маловато будет...

Каролина Карловна. Пакеты!

Отец Сергий. Поддерживаю, матушка! Как ни зноби мороз, а праздничек веселый теплее печки пригреет.

Глебушка. Едрить твою, экзорцист! Это тебя в церкви такими псалмами нашпиговали?

Михаил. Жжёшь, Глебочка!

Лизон. Миша, чё ты его Глебочкой постоянно называешь? Противное же имя.

Михаил. Зато ласковое, на!

 

 

Настенька (выуживая из пакета маски в пол-лица). Это тебе, Миша. Глебушка — твое. А это Боре.

Михаил. Чё за хрень, на?

Настенька. Маски для празднования.

Глебушка. Вы совсем очумели? У меня сейчас когнитивный диссонанс будет. Недавно же из октябрят вылезли.

Светлана Николаевна. Пора подрастать. Надевайте, Глеб. Коляда без масок — не Коляда.

Глебушка. Подрастать или перерождаться? У меня ощущение, что я из маскарадов последнее время не вылажу. Впрочем, как скажете, Светлана Николаевна. Колядки — хозяйские порядки. Только, если хотите знать, нам маски не помогут. Мы же ни одной русской традиции, кроме пятничных пьянок, не знаем.

Лизон. Уже знаем! Мы брошюрку и компакт-диск в церковной лавке купили.

Глебушка. Что еще за диск?

Лизон. С колядками! Можно в караоке петь.

Настенька. И брошюрка есть. (Показывает Глебушке.)

Глебушка (читает вслух). «Колядки на каждый день». (Удивленно.) В церкви купили? Вы ничего не перепутали? А брошюрки «Православие головного мозга» там не было? «Диагноз, стадии, лечение».

Отец Сергий. Церковь сейчас толерантно к истокам относится.

Глебушка (молча смеряет его презрительным взглядом, рассматривает маски, говорит в сторону). Вот же охламоны. Придурки православные.

Михаил. Я не хочу лошадью быть.

Настенька. Это жеребец. Посмотри, какое лицо мужественное. Тем более ты и так в гусарской форме. Тебе конем очень пойдет.

Михаил. Не хочу! Дура!

Настенька. Возьми медведя тогда. Что ты обижаешься, в самом деле.

Глебушка. Ура-патриотический медведь на коне — это, Мишаня, клёво. Как сказал один философ: «Достаточно посмотреть им в лица, чтобы понять их сущность». И свалился в запой...

Михаил. Не по делу ты сейчас, Глебочка, пошутил.

Глебушка. Это я по привычке. Давай, Настурция, я конем буду. (Надевает маску, закрывающую верхнюю половину лица; ржёт.) Иго-го!

Настенька (протягивает сестре овечью морду). Это тебе, Лиза.

Лизон. Я овцой не буду! (Выхватывает у сестры маску симпатичной козочки.)

 

 

Настенька. Довольно удобные маски, кстати.

Глебушка. Метафоричные. И сидят, как влитые. Сейчас мы тебе жениха наколядуем, а то засиделась в девках. Ну что, отребье, к столу?

Каролина Карловна. Не порть праздник! Лёнчик, Бенчик! Вытаскивайте остальное!

 

 

Светлана Николаевна. Только не на шкуру! Испачкаете!

Бенедикт. А куда?

Светлана Николаевна. На пол!

Леон. Хлеб на пол?

Светлана Николаевна. Пол чистый. С ним ничего не случится.

Отец Сергий. Не гоже, матушка.

Светлана Николаевна. Ладно, давайте на диван. Только застелите чем-нибудь. Вон покрывало на стуле.

 

 

Глебушка. Хавчик в крестьянской печи сварганили? Референдум-церковь-село? По пути заехали?

Каролина Карловна. Всё шутки шутишь? Сейчас это в супермаркете купить можно.

Глебушка. А солому, надо полагать, на бензоколонке приобрели?

Лизон. Гле-бо-чка! Хорош пургу гнать. И вообще, помогай. Вон, скатерть лучше поправь.

Глебушка. Вы бы лучше волчью шкуру постелили. (Поправляет скатерть.) Ну а петушиные клювы откуда? На каких церковных пяльцах вышиты? (Читает лейбл.) «Мade in China». Ну, кто бы сомневался.

Настенька. Там же и купили. Комплектом продавалось.

Каролина Карловна. Боренька, принеси, пожалуйста, плошки из спальни.

Борис. Ма, а где они? (Уходит.)

Каролина Карловна (кричит ему вслед). На комоде мраморный ангел стоит. Сними его — плошки в комоде. Под платьем свадебным... Да! И поднос захвати!

Глебушка (матери). На всякий случай не забываем крепкие крестьянские корни? (Кричит Борису.) От нафталина только отряхни!

Каролина Карловна. Это, Глеб, если ты забыл, от прабабки твоей осталось.

 

 

Борис. Чуть не разбил! Там же гробы по всему коридору. Хорошо, что плошки деревянные.

Светлана Николаевна. Ничего, через неделю эту партию вывезут. Просто сейчас некуда ставить.

Борис (водружает поднос на стол). У меня даже в глазах помутилось! И Роман Андреевич померещился. Весь седой, и лицо такое... (Подбирает слова.) Старое и будто бы фиолетовым отдает.

Отец Сергий (крестится). Упокой душу раба твоего...

Глебушка. Меньше муку надо пользовать. И не такое привидится.

Михаил (ржёт). Молодец, Глебочка! Порвал в клочья, на!

Каролина Карловна. Что за мука, Глеб?

Глебушка. Для блинцов, Карловна. Масленичных. Из расейских кофешопов.

Каролина Карловна. Не поняла тебя.

Глебушка. А и не надо. Главное, что Боряйла понял.

Каролина Карловна. Боря, а рюмки где?

Борис. Николаевские? Так ты ж не просила, ма.

Каролина Карловна. Они в буфете. За сервизом. Только осторожней, пожалуйста.

Борис (снова уходит). Понял! Понял!

Глебушка. Не вздумай червонцы трогать! И сервизом Екатерининским не жонглируй!

 

 

Глебушка. От прадеда, если не ошибаюсь? По отцовской?

Каролина Карловна. Да, Глеб. По ней.

Глебушка. Что-то я такой линии у нас не припомню. Кроме тульской самоварной, разве что.

Каролина Карловна. Обсуждали уже когда-то. Помнить не обязательно. Главное, что в родословной написано.

Глебушка. Написано или выправлено?

Каролина Карловна. Угомонись, Глеб!

Борис. Вы не поверите, но ощущение, что там всё-таки кто-то есть.

Светлана Николаевна. Где?

Борис. Да в коридоре. Будто в гробах кто-то роется.

Глебушка. Не обращай внимания, это Гоголь панночку ищет.

Светлана Николаевна. Леонид!

Леон. One moment! (Выбегает.)

Светлана Николаевна. По-русски! Ты в эР-эФ!

Леон (издалека, эхом). ОК! (Прибегает.) Пусто!

Борис. Ну не знаю...

Глебушка (показывает на маску). Это тебе индюк на глаза давит.

Настенька. Мне ночью тоже показалось, что в доме посторонний. Я выходила, а там тень. И за окном вроде бы кто-то был. Я Глебушке рассказывала. Он не поверил.

Глебушка. Ну, поскольку ни прынца шотландского, ни его отца среди нас нет, то и тени неоткуда взяться. А тебе, Настурция, валерьянку надо пить. Желательно в количестве перцовки, потребляемой отцом Сергием. Душа-то у нашего свидетеля Бахуса луженая.

Отец Сергий. Напраслину возводишь. Токмо по праздникам.

Глебушка. Зато в каких количествах. На все будни хватает. Как говорится, окстись и вздрогни!

Лизон (сестре). Так вот ты чего орала.

Настенька. Ну да. Страшно же. А если это Роман Андреевич?

Михаил. Какой Роман Андреич? Ты чё, на?

Настенька. Ну а вдруг его не убили всё-таки?

Юрий Владимирович. Настенька, ну а где же он столько месяцев пропадал и почему прячется от нас? Какой в этом смысл?

Настенька. Мало ли... Он вообще в Шотландии очень странным стал.

Светлана Николаевна. Не говори глупостей, в доме охрана. Никто не мог незамеченным появиться.

Глебушка (кивает в сторону слуг и усмехается). Эти, что ли? Тише, мыши, кот на крыше.

Бенедикт. Нормальная охрана, Глеб Вадимыч!

Глебушка. Мультипликационная только. Вам бы еще из гелиевых шариков подышать.

Отец Сергий. Давайте уже трапезничать.

Каролина Карловна. А и в самом деле.

Светлана Николаевна. Да, за стол. Все за стол.

 

 

---