Проза

Часть. 1. Сережа.

2004 год. С-Петербург

C Cережей Наташа познакомилась почти в то же самое время, когда начала работать на телевидении. Он пришел в ее жизнь практически ниоткуда, оккупировав пространство также быстро, как если бы в ее квартире взорвалась атомная бомба. Сережа был художником по профессии и шизофреником по содержанию, впрочем, ни то, ни другое не имело большого значения. Его детская непосредственность позволяла ему часами рассказывать Наташе о своей любви к ней, что, впрочем, в какой-то момент предсказуемым образом трансформировалось в ощущение того, что именно без нее, без Наташи этот человек существовать не может вообще. Он легко преображался в любой образ, мог быть мужественным, светским, непосредственным или очень серьезным. Одно Наташа знала точно: это тот самый человек, которого она всю жизнь искала. Эта навязчивая, самой же ей продиктованная мысль, соседствовала с другой, еще более пугающе романтичной. Такого счастья, такого понимания, такого слияния душ просто не бывает. Здравый смысл, однако, одержать верх даже не попытался.

2004 год. Гавайи

Наташа ехала на Гавайи в качестве переводчицы в компании респектабельных мужчин-врачей и оператора студии. Полет был долгий, невыносимые двадцать четыре часа в обнимку с соком и парочкой малопристойных видеофильмов.

Накануне врач Павел Иванович, потомственный петербургский интеллигент, назначил Наташе встречу в кафе.

Он неуверенно оглядел ее, сурово выпятив губы вперед. Было такое ощущение, что женщинам он не доверял в своей жизни никогда. Какое-то внутреннее отвержение, агрессия, недоверие радировало из его узких внимательных глаз.

«О Боже, еще один Эйнштейн», — Наташа поправила на руке серебряный браслет со знаком бесконечности и серьезно спросила:

О раке простаты, признаться, Наташа не знала ничего, как, впрочем, и о мужском организме.

Он глубокомысленно поднял брови и попросил Наташу выбрать кофе. Наташа остановилась на самом крепком.

Такси ожидало у подъезда в три часа утра. Мчались по едва просыпающемуся городу. После ночного урагана вырвало с корнем пару массивных деревьев. Теперь, распластав свои мощные кроны, они мерно покоились у влажной обочины. Лететь Наташе не хотелось.

Их настырно досматривали, катастрофически увеличивая навязчивый страх перед полетом. Летать самолетами никогда не было Наташиным хобби. Машина, наконец, взмыла ввысь, оставив вдали далекий дом. Стюардесса поднесла горячий завтрак. На ее синей с кружевными манжетами форме виднелся маленький брелок в виде сердца. Живое или разбитое? Ну, и то, и другое, конечно.

Во Франкфурте телефоны не работали. Это единственное, что Наташа помнила об аэропорте, поскольку обошла каждый закоулок в поисках мобильной связи. Еще она помнила огромную коробку черного шоколада, которую тут же купила Сереже.

Одиннадцать часов лета среди потных американцев и навязчивых тел. Воздух в салоне Боинга был явно на пределе, и Наташе хотелось уж лучше выпрыгнуть оттуда к чертовой матери, только не сидеть на месте, опасливо поглядывая на арабских женщин с закрытыми лицами. Взорвет, не взорвет?

Сан-Франциско — милый город. Куча громоздких длинных машин и снующие взад и вперед все расы мира. Наташа приветливо кивала иностранцам: здесь принято быть вежливой.

Сережа позвонил как всегда неожиданно:

Наташа подпрыгнула до потолка, как будто взлетела и уже парила над землей, как сбежавший из зоопарка буревестник.

Маленький аэропорт очаровывал богатством сувениров. Их можно было скупить все скопом, что она и сделала. Маленькие мишки, смешные микки-маусы, разноцветные леденцы в красных жестяных коробках, теплые шерстяные носки.

Неловкий смешной самолет взлетел с мини-аэродрома, качаясь от ветра и отчаянно пытаясь набрать высоту.

— Боитесь? — мило улыбнулся Павел Иванович — Если вы упадете в океан, вас обязательно съедят акулы.

Океан, подобно любой другой стихии, манил, завлекая невидимым светом. Захватывал воображение и тянул ко дну, где отражающиеся в свете перламутровые раковины приветливо улыбались новой гостье, приглашая в загробный мир.

Наташа с ужасом отпрянула от окна. Самолет принадлежал частной авиакомпании, поэтому стюардессы были похожи на маленького роста гостеприимных бабушек из сказки. Многообразная еда была искусно приготовлена. А вино подавалось в фаянсовых графинах.

На Гавайях приземлились ночью. Самолет парил над гладью океана, поворачивая то вправо, то влево сильные серебряные крылья. На земле малюсенькими звездами горели разноцветные огни прожекторов и реклам, и, казалось, еще несколько минут, и Наташа окажется на краю земли, а, может, в другом измерении. Время показывало на одиннадцать часов вперед, а в голове неутомимо возникал странный калейдоскоп последних событий, детских воспоминаний, смутных предвкушений. Наташу слегка качало, подбрасывая, как резиновый шарик, при каждом шаге — сказывался долгий перелет.

У широкого выхода с надписью «Welcome» и десяти кафе в радиусе одного метра к группе подкатил огромный черный лимузин, из которого выскочил шофер-негр в ливрее и распахнул широкие двери: «Прошу!» Взвизгнув шинами, автомобиль резко повернул на затемненную улочку, и помчался между пальмами и платанами, огибая сверкающие всеми цветами радуги магазины и приветственные огни стеклянных отелей с видом на океан.

Гостеприимные двери огромной, на два квартала, 40-этажной гостиницы автоматически распахнулись, отрывая путь в богатые апартаменты.

«Господи, какая грубость! Я же пытаюсь экономить его деньги. И неужели можно подумать, что у меня в мыслях есть на кого-то посягать»! – подумала Наташа.

Он расплатился за проживание, отсчитывая купюры, как делает каждый русский, поражая американцев обилием прибереженных наличных. Три чемодана были ловко погружены в скоростной лифт, несущийся вверх под облака, куда вместе с толпой японцев группа врачей и операторов быстро направились. Номер оказался такой величины, что можно было запросто кататься на велосипеде, а две двуспальные кровати с белоснежным бельем и дивный балкон с видом на сотни разноцветных яхт вновь напомнили об одиночестве. В ванне стояли разноцветные бутылочки и слегка допотопная джакузи. Казалось, что на этом острове можно провести всю оставшуюся жизнь, и, как в парнике, никогда не состариться.

Конференция начиналась в шесть утра. Наташа оделась с тщательностью манекенщицы-дебютантки. Длинная цветастая юбка, полуоткрытая кофта и цокающие каблуки. Медленно выплыла в фойе, стараясь не грохнуться от усталости. Наташей остались довольны, возможно, в первый раз за время полета. Засеменила в сторону конференц-зала, улыбаясь шикарно разодетым американцам в разноцветных гавайских рубахах и подчеркнуто элегантным врачам в костюмах и галстуках.

Здание с офисами было оснащено по последнему слову техники. Повсюду в холлах взмывали скоростные эскалаторы, влетали прямо в руки радужные проспекты, и таяло во рту манго во льду.

Переводчик из Наташи — ни к черту. Во-первых, вид полосных операций на соответствующих тематике конференции органах (урология) бросал ее в адскую дрожь. Швы и трансплантанты — страшное зрелище. Наташа постепенно свыклась с мыслью, что именно об этом в течение десяти дней пойдет речь и, закрыв глаза, чесала дальше. Длилось это несказанное счастье двенадцать часов подряд. Особо непривлекательными показались истории про транссексуалов, потому что одно дело, когда они танцуют на сцене, разодетые в перья в контакте, а другое дело видеть, что именно с ними происходит на операционном столе.

«Хорошо быть женщиной, все-таки»! – подумала Наташа.

Американцы — щедрая нация. Под вечер организовали шикарный ужин в Хилтоне. Наташа надела черное платье с открытым вырезом, как обычно требовалось для танго, и пошла следом за своим врачом, который отчаянно сновал от одного важного хирурга к другому, подобострастно подсовывая диски с собственным сверхреволюционным исследованием. Грузин-гинеколог был особенно учтив. Их самолет летел из Парижа и вернулся с полпути, поскольку запаса воздуха в салоне было недостаточно. Безуспешно пытавшаяся прийти в себя грузинская делегация теперь отчаянно радовалась жизни, отпуская неуместные шутки и передавая приветы Наташиному мужу.

Утром, когда красно-желтое солнце еще только вставало, а легкий соленый ветер слегка теребил паруса яхт, врачи и Наташа накинули на плечи белые полотенца и бесшумно спустились на пляж. Вблизи океан выглядел спокойным. Он был тих, и вовсе не так опасен, как казалось. Наверное, страх — это то, что предшествует стихии, лишь предупреждает, намекает о безбрежности. Когда вы оказываетесь совсем близко, беспокойство отступает, что, видимо, и есть самая большая опасность — инстинкт самосохранения отключается, а сознание спит. Простор манит бесконечностью, хочется утонуть, забыв о прошлом и не думая о будущем.

Павел Иванович вооружился специальным топориком и ластами. Бодро вошел в воду и  поплыл вдаль в поисках волшебных кораллов. Выплыв на берег, он недовольно фыркнул и разочарованно положил к Наташиным ногам плоды своих изысканий. Это те самые неровные, розоватые глыбы узорчатой костной ткани, которые он назвал сгустками нервов, а Сергей — алыми парусами корабля. Они до сих пор украшают Наташин письменный стол.

Павел Иванович счастливо избежал таинственной власти стихии и теперь раздраженно отряхивался, окидывая неверным взглядом гостей конференции.

Покрытые белоснежными крахмальными скатертями и уставленные заморскими яствами столы в Хилтоне были расставлены прямо на террасе, под высоченными деревьями. Праздничный фейерверк жизни на другом конце света начался. Вокруг, словно огромные глазницы заморских чудовищ, проступали подсвеченные снизу голубые бассейны. В центре зала под звуки народных инструментов темнокожие женщины дрожали в диких ритмах, отдаваясь танцу живота, а красивые юноши, жонглируя зажженными факелами, отчаянно подбрасывали их и крутили по всему загорелому, дочерна, телу.

Он зло откашлялся и отвернулся.

«Женщины его, видимо, сильно обижали», —  подумала Наташа.

Вся делегация преспокойно уехала в Перл-Харбор и всю ночь кружила на паруснике, огибая живописные скалы, в то время как Наташа и Павел Иванович доблестно вкалывали во благо сильной половины человечества, подходя то к одному, то к другому американскому врачу, чей авторитет должен был предоставить искомую путевку в жизнь.

Лучший врач Калифорнии был слегка замызганным мужичком индийского происхождения, которому жена настырно подкладывала рис в тарелку. По старому обычаю, все блюда он ел пальцами и смачно облизывался. «Вполне возможно, он самый богатый врач Западного побережья, только вот плохо его там кормили», — все думала Наташа. На протяжении бесконечного вечера ее доблестного перевода, он кивал и испуганно косился на супругу. Единственный вопрос, беспокоившее Наташу в ту минуту, заключался в том, каким образом он мог бы продвинуть столь бессмертное исследование Наташиного доктора, когда сам явно нуждался и в медицинской, и в психологической помощи?

Павел Иванович предупредил Наташу, чтобы она была особо учтива с дамой из Москвы. (Главной по мужчинам, то есть.) «Поменьше своих шуточек глупых, пожалуйста!» Наташа так боялась ее, что, завидев, совершенно потеряла дар речи.

Павел Иванович громко захохотал, а Наташа совсем потерянно опустила голову. Дама оказалась на высоте положения и неожиданно для всей русской делегации, которую составлял десяток доблестных высокомерных мужчин, страстно и боязливо поджидавших ее общества, демонстративно взяла Наташу за плечи и громогласно объявила:

Милые красные лампочки для Сережи, хранящиеся среди прочих подарков в Наташином шкафу, были символом бьющегося сердца, как Наташа узнала впоследствии.

На Гавайях стало уютно.

Ночью Наташа гуляла одна по городу. Дул свежий теплый ветер. На зеленой лужайке играли свадьбу. Красивая пара в белом на фоне ярко синего неба и зеленовато-голубого океана. Они угощали всех присутствующих, а Наташа, как случайный гость на этом празднике жизни, стояла поодаль и наблюдала.

Из интернетного письма Наташи Сереже:

Я расскажу тебе сказку. На дне моря живет рыба-кит. Она большая и теплая. Ее сердце бьется бесшумно. Она поднимает плавники и скользит на глубины. За коралловыми рифами много жемчуга. Он прячется в ракушках. Море волнуется. Волна бежит за волной. Накрывает тебя с головой. Баюкает песнями.

2004 год. С-Петербург

Сережа встречал Наташу в аэропорту.

— Ты такая женщина. Странно, но иногда мне кажется, ты одолеваешь мир с настырностью взрослого мужчины.

Наташе захотелось спрятаться, а потом наговорить всяких дерзостей или глупостей, в который раз спросить: «Так будет всегда? Нет, скажи мне, так будет всегда?»

Он обнял ее за плечи, и Наташе показалось, что мир снова рушится и ей совершенно некуда от этого деться. «Это не физическое», — хотела сказать Наташа, но он уже затормозил такси и проворно зашвырнул в багажник ее сумки. За окном проносились влажные мостовые. Шел дождь. Засыпал  серо-гранитный город. Играл джаз.

На следующий день они гуляли с Сережей по Таврическому саду. Садилось солнце, и было прохладно. Наташе казалось, что они мерно передвигались по небу, вдоль городов, созвездий, галактик. Утро сменяло ночь. Вечер вытеснял день. Время как жидкая холодная река вливалось в желто-фиолетовую лунную дорожку.

С-Петербург 2003 – 2015 гг