Проза

 

            Спроси  у  профессора  Кардыша  о  шизофрении  и  о  разных  там  паранойях, он  тебе  такое  нарасскажет!  Как  сядет  на  любимого  конька, как  повиснет  на  шее  у любимой  профессии, да  такие  интересные случаи  припомнит, — прям  заслушаешься. Всякую  подробность  выложит,  ну  и, конечно,  своё  мнение  явит.  А  как  же, на  каждый  диагноз  у  него  свой  взгляд.  Докторскую  степень  не зря  получил, заслуги  его  немалые, самый  он  на  симпозиумах  завсегдатай, и  статьи  его в  научных  журналах  печатают. Не  мудрено, что  и  с  лекциями  любит  выступать, учит  молодых  психиатров, так  сказать, уму-разуму. А  вот  о том, какая  такая  с  ним  с  самим  психическая хворь  приключилась, толком  сказать  не  умеет. Да и  сомневается, болезнь  ли  это… Что  ни  говори, уж  такая невероятная история  вышла  с  профессором,  что  её  ни  в  какие  рамки  психиатрии  не  втиснешь. Всякое  разумное  объяснение  напрочь  отшибает.

            Всё  началось  с  того, что  в  больницу  пришёл  странный  пациент. Пришёл  сам. До  этого  он  лично  позвонил  профессору  и  напросился  к  нему  на  приём.  Представился  как  физик-аспирант  Левашин  и  сказал, что  у  него  очень  важное  дело, которое  может  доверить  только  профессору.  

            Беседа  у  них  мудреная  получилась, поэтому  я  её  слово  в  слово  передаю.

            Разговор  их начался  странно. Физик поначалу  избегал  говорить  о причине  визита, всё  больше к  профессору  приглядывался.  А  потом  неожиданно сгрохал  так  сгрохал.

            — Со  мной,  доктор, всё  хорошо,  но  я… как  бы  это  сказать… умер  уже, — сказал  он  и  как-то  виновато  усмехнулся.

            Кардыш  нисколько  не  смутился, много  чего  на  своём  веку  наслушался.

            — Как  это  умер? — спокойно  спросил  он,  как  и  подобает  психиатру: — Мы  все  периодически  теряем  смысл  жизни, всё  это  обычно. Это  временно, вы, наверно,  просто  устали.

            — Вы  меня, доктор,  не  поняли. Смысл  я  как  раз  и  не  терял,  и  жить  мне  охота. Со  мной  другое… Я  видел  свою  смерть… Даже  не  смерть, я видел  своё  мёртвое  тело, вот  как  вас  сейчас… Это  было  совершенно  ясно, никакой  ни  сон.

            Профессор  раздумчиво  посмотрел  на странного  пациента  и  попросил рассказать  как  можно  подробней.

            История  Левашина не  такая  уж  и  необычная  для  психиатрии, хотя... Вот  его  рассказ.

            — Это  произошло  где-то  как  раз    месяц  назад, — Левашин  говорил  спокойно, но  избегал  смотреть  профессору  в  глаза. — Я  гулял  утром  с  собакой, и  когда  мы  обходили дом… Знаете,  доктор, я  находился  в  какой-то  задумчивости, рассеянный,  что  ли… Но  я  хорошо  помню, как  что-то  заставило  меня  взглянуть  наверх.  Как  я  вздрогнул… И  когда  я  поднял  голову, то  увидел  длинную  сосульку, свисающую  с  крыши.   Это  была  даже  не  сосулька, а  большая  глыба  льда. Ещё   подумал: вот  упадёт  кому-то  на  голову...  Я  отошёл  от  стены  дома  и, обходя  это  опасное  место,  пошёл  дальше,  но  вдруг  что-то  опять  заставило  меня  обернуться.  И  я  увидел, как  эта  самая  глыба  вдруг  сорвалась  с  крыши  и  рухнула  вниз.   В  том  месте, доктор, куда  она  упала,  точно  никого  не  было,  но  я  ясно  услышал,  как  кто-то  вскрикнул. А  потом  там  заскулила  собака… Лада, собака  моя,  сразу  испугалась,  поджала  хвост  и  прижалась  боком  к  моей  ноге.  Не  знаю,  почему, но я  пошёл  к  этому  месту. И  в  какой-то  момент  внезапно  всё  поменялось  у меня  перед  глазами.  Так,  знаете,  доктор, странно: идёшь,  смотришь  на  что-то  и  вдруг  в  мгновение  ока  видишь  уже  совсем  другое. Как  будто  прошёл  через  какую-то  невидимую  границу.   Сначала  я  видел  просто  куски  льда,  рассыпанные  по  земле,  а  потом…  потом  я  увидел, что  эта  глыба  упала  на…  меня. Да… Да, я  увидел  своё  мёртвое  тело.

            Левашин  с  мольбой  посмотрел  на  профессора, точно  прося  быть  снисходительным  к  его  словам, словно  ему  самому  неловко  произносить  весь  этот  бред.

            Кардыш  молчал.

            — Я  лежал  с  пробитой  головой,  мозги  наружу… Никаких  сомнений, что  я  был  мёртв. И  моя  же  собака  бегает  вокруг  моего  тела  и  скулит,  скулит… Моя  Лада  тоже, как  и  я, раздвоилась. И  знаете,  доктор, мне  кажется, что  собака, которая  была  рядом  со  мной…  живым,  тоже  всё  это  видела…

            — Собака, говорите, видела? — со  всей  серьёзностью  спросил  Кардыш.   

            — Да, я  даже  уверен  в  этом. В  тот  момент,  когда  я  увидел  самого  себя, Лада  просто  в  ужасе  шарахнулась  в  сторону. Она  стала  метаться  испуганно,   яростно тянуть  поводок, и  так, знаете,  как  будто именно  на  то  место  оглядывается.

            Профессор  спокойно  что-то  у  себя  там  записал  и  спросил:

            — Когда  лёд  упал  с  крыши, вы  испугались  в  тот  момент?

            — Да  нет,  глыба  упала  далеко, да  и  вообще… Вернулся  я, наверно,  ради  любопытства. Мне  странно  показалось  и не  понятно,  откуда  скулит  собака.

            — Так…

            — Знаете, доктор, я  никакой  душой  себя  не  чувствовал, вокруг  не  летал, не  парил  над  телом, светящегося  туннеля  не  видел. Всё  как  обычно, никаких  изменений  я  с  собой  не  почувствовал. Я  ещё  ощупал  себя, ущипнул, за  волосы  дёрнул, как  это  в  фильмах делается.

            — Слышали  ли  вы  ещё  что-нибудь  необычное?

            — Нет, никакие  голоса  я точно не  слышал, если  вы  об  этом,  доктор. Вот  только  эта  моя  вторая  Лада  скулила,  и  всё.

            — Извините,  Сергей  Николаевич, я  прервал  вас. Что  же  было  дальше?

            — А  дальше… Всё  так же  внезапно  пропало,  как  и  появилось. Знаете, я,  когда  увидел  себя, просто остановился  в  каком-то  ступоре, ну,  это  буквально  какие-то  секунды. А  потом  сделал  ещё  шага  три — четыре, и  всё  пропало. Всё  исчезло  в  каких-то  двух  шагах, и  причём  также  внезапно, как  и  появилось.  Я  подошёл, потрогал  лёд, осмотрел  это  место  тщательно,  но  ничего  необычного  не  нашёл. И  собака  успокоилась.  Она  только  принюхивалась  и  равнодушно  поглядывала  по  сторонам, как  будто  ничего  не  было. Вот  и  всё.

            — Вы  боитесь  смерти? Задумываетесь  о  ней?

            — Не  больше,  чем  другие. Мне,  доктор,  о  смерти  думать  некогда. Семья  у  меня  хорошая,  сын  растёт.  С  женой  повезло, да  и  работа  любимая.

            — А  сейчас  вас  преследуют  страхи? Боитесь  чего-нибудь?

            — Страхи… — задумался  Левашин. — Вроде  нет…

            — Ну,  например, боитесь  вы  заснуть  и  не  проснуться?  Боитесь,  что  что-то  на  голову  упадёт? Вверх  теперь  часто  поглядываете?

            — Да  нет, профессор, — Левашин  даже  рассмеялся, — ничего  такого  со  мной  нет. Хорошо,  я  вам  открою,  зачем  я  здесь. Дело  в  том,  как  вы  уже  знаете,  я  физик. Многие  физики,  и  я  в  том  числе, верят  в  существование  дополнительных  измерений. Параллельные  миры,  если  хотите.  В  той  же  теории  струн  уравнения прекрасно  работают  в  одиннадцати  измерениях. Поверьте, в  физике  очень  много  вещей,  которые  указывают  на  многомерность  нашего  мира.  Вообще  говоря, вся  квантовая  физика  давно  уже  вышла  за  рамки  наших  привычных  трёх  измерений  пространства. Я  не  буду  вдаваться  во  все  эти  тонкости, эта  тема  очень  обширная. Скажу  вам  по  секрету,  у  меня  есть  кое-какие  серьёзные  идеи  в  этом  направлении. Вы  понимаете,  о  чём  я?

            Кардыш  кивнул.

            — Поэтому  для  меня  ничего  удивительного  нет, что  я  увидел  нечто  такое,  что  можно  назвать  параллельной  жизнью. Но  я  должен  быть  уверен, что  с  психикой  у  меня  всё  в  порядке. Хочу  попросить  вас, чтобы  вы  провели  со  мной  детальное  исследование.  Я  готов  сдать  все  анализы, пройти  томографию головного мозга, электроэнцефалографию  и всё,  что  нужно  в  подобных  случаях. Поймите, мне  очень  надо  знать,  есть  ли у  меня  какие-нибудь  физиологические  отклонения,  органические  нарушения, которые  могли  вызвать  галлюцинации. Это  очень важно  для  науки. Если  всё  то,  о  чём  я  вам  рассказал,  действительно  галлюцинации... 

            Кардыш  с  удивлением  слушал: такого  больного  у  него  ещё  не  было!  

            — Понимаю… — несколько  растерянно  сказал  он. — Исследования  мы  обязательно  проведём, но  скажите: с  вами  случалось  до  этого  или  после  что-то подобное.

            — В  том-то  и  дело,  что  нет.   

            Профессор стал  детально  обо  всём  расспрашивать. Он  задавал  разные  вопросы, и  выяснилось, что  пациент   в   момент  галлюцинаций  не  находился в  состоянии стресса. Не  испытывал  никаких серьёзных  неприятностей  и ничего    трагичного  в  его  жизни  не  было. Не  принимал  алкоголь, наркотики, лекарства  или  какие-то  химические  препараты. Ничем  серьёзным  не  болел, не  жаловался  на  повышение  температуры  и  головные  боли, бессонницей  не  страдал  и  т. д. Словом, был  вполне  здоров.           

            Потом  Кардыш  отправил   Левашина  на  томографию. И  когда тот  ушёл, профессор, недолго  думая, записал в карточке: «Мания  величия… Бредовые  идеи… Ярко-выраженные  галлюцинации… Предварительный  диагноз: шубообразная  шизофрения».

            И  надо  же  такому  случиться, этим  же  вечером  самому  профессору  нечто  подобное  привиделось!

            Возвращался  он  в  сумерках  домой  и  всё  о  новом  пациенте-физике  думал. И мысли  у  него, знаешь,  в  какую-то  странную  сторону  свильнули. Так  в  голове  и  ворохаются, как  бы  всё  то,  что  физик  Левашин  рассказал,  на пользу пустить.   «Интересный  случай, — думал  Кардыш. — Этим  больным  я  займусь  лично. Может, получится  вывести  свою  линию,  описать  особую  клинику  заболевания. И  тогда,— размечтался  профессор,— можно  будет, серьёзно  заявить  о  себе.  Да-а, «болезнь  Кардыша» — звучит… Хорошо  бы…  Или  пусть  будет  хотя  бы  «симптом  Кардыша»… Да-а… А  случай  особенный, занятный  случай.  Собака  у  него  видела… Так, алкогольный делирий  исключён. Это, конечно, не  болезнь Крейтцфельда — Якоба и  не болезнь телец  Леви. Возможно окклюзия  задней  мозговой артерии…»

            Так,  знаешь,  раздумался, что  и  по  сторонам  не  смотрит. Идёт  вдоль  дороги  по  тротуару, его  машина  грязью  окатила, а  он  даже  не  заметил. 

            «А  что,  если  бы  я  увидел  себя  мёртвым? — вдруг  подумал  профессор. — Нет, конечно, со  мной  это  произойти  не  может,  но, интересно, как  бы  я  отреагировал?..

— он  даже  остановился, до  чего  ему  показалась  эта  мысль  нелепой  и  смешной,  да  тут  же  и  опомнился: — Что  за  чушь! Как  наслушаешься  этих  сумасшедших, и  сам  свихнёшься».

            Кардыш  пошёл  было  дальше, но   тут  мимо  него  промчался  чёрный джип.  На  большой  скорости, никак  не  меньше  100 км/ч, он  сходу  проскочил  на  красный  свет. Профессор  невольно  обернулся  и, глядя  вслед, покачал  головой. Но  то,  что  он  увидел  дальше, просто  повергло  его  в  смятение. Джип  вдруг  вильнул  из  стороны  в  сторону, задел  бордюр, и  его  на  полной  скорости  швырнуло  на  встречную  полосу.  Грузовик, который  ехал  навстречу, просто  ничего  уже  не  мог  сделать.   Он  лишь  резко  затормозил  и  чуть  ушёл  в  сторону.  Удар  был  страшный. Грузовик  развернуло, и  он,  качнувшись,  повалился  было  на  бок,  но  устоял.  Тут  же  и  остановился,  ткнувшись  бампером  в  фонарный  столб. А  джип,  перемахнув через  бордюр  и  перекувырнувшись  несколько  раз, врезался  в тополь.

            Страшная  авария, но  не  это  поразило  профессора. Сразу  после  светофора чёрный  джип… раздвоился.  И  одна  машина  врезалась  в  грузовик, а  другая — промчалась  мимо  по  своей  полосе… Этот  джип, целый  и  невредимый,  проехав  совсем  немного, внезапно  исчез. Причём,  как  показалось  профессору,  исчез  уже  после  того,  как  его  джип-двойник  столкнулся  с  грузовиком.

            Кардыш  это отчётливо  видел.  Более  того,  всё  это  он  запомнил  очень  тщательно  со  всеми  деталями, как  в  замедленной  съёмке. Когда  джип  наскочил  на  бордюр,  профессор  ясно  увидел,  как  свет  фар   вдруг  разделился,  и  тут  же  сами  машины  разошлись  в  стороны. И  одна  выскочила  наперерез  грузовику, а  другая  ровно  пошла  по  своей  полосе. И  это  не  был  какой-то  призрачный, расплывчатый  мираж. Оба  джипа   были  совершенно  ясно  видны  и  ничем  не  отличались  друг  от  друга.

            Увидел  Кардыш   и  то,  что  и  грузовик  раздвоился.  Профессор  не  успел  заметить, произошло  ли  это  в  момент  столкновения  или  чуть  раньше, но  он  ясно  видел,  как  такой  же  грузовик  спокойно  проехал  дальше  аварии  по  своей  полосе. И  так  же,  как  чёрный   джип, резко  растворился  в  воздухе.    

            Самое  интересное, что  в  первые  минуты  профессору  и  в  голову  не  пришло, что  с  ним  случились  те  самые  галлюцинации, по  которым  он  что  ни  есть  известный  специалист.  Кардыш  даже  забыл,  что  он  психиатр.  

            Он  всё  воспринял,  как  реальность, как  некое  чудо.

            Профессор  оглянулся  по  сторонам  и  увидел  по  близости  только  высокую  женщину  в  бежевом  пальто. Он  кинулся  к  ней, резко  и  бестактно  схватил  её  за  руку  и  закричал возбуждённо и  даже  с  каким-то  ликованием:

            — Вы  видели?!.. Видели?!..

            — Успокойтесь, вы  что? — испугалась  дама  и  шарахнулась  в  сторону, стараясь  высвободить  свою  руку. — Вы  в  своём  уме? Чему  радуетесь?

            Кардыш  нисколько  не  смутился. 

            — Да  как  же? — всё  ещё  с  восторгом  выпалил  он. — Это  же  научный  феномен! Вы  разве  не  видели, что… — и  тут  он  осёкся,  враз  сник  и  непроизвольно  с  опаской  и  как-то  воровато  огляделся  по  сторонам. — «Шизофрения…» — мелькнула  у  него  в  голове.

            — Нашёл, чему  радоваться, идиот… — проворчала  женщина. — Да  отпустите  мою руку!

            — Извините… — тихо  сказал  профессор  и  виновато  отстранился.

            Дама  отошла  в  сторону  и  будто  раздумывала, стоит  ли  ей  идти  дальше  по  своим  делам  или  посмотреть, чем  всё  закончится.  

            Мимо  профессора  пробежал  седой  шустрый  старичок  и, оглянувшись, сумрачно  бросил:

            — Ну,  чего  встал? Пойдём,  может,  помощь  наша нужна.

            Когда  Кардыш  и  старик  подбежали к  искорёженному джипу, там уже  был  водитель  грузовика. Сам  он  еле  держался  на  ногах, голова  его  была  в  крови.  Он  пытался  открыть  одну  из  передних  дверей, на  вид  самую  уцелевшую, но  у  него  ничего  не  получалось.        

            В  искорёженной  машине  оказалось  два  человека, водитель  и  пассажир  на  переднем  сидении. Оба  парня  совсем  молоды, не  старше двадцати  лет. Без  всякого  сомнения, они  были  мертвы.

            Так  случилось, что свидетелями  аварии  были  только профессор  и  женщина  в  бежевом  пальто. Старик толком  ничего  не  сказал. Подбежал  ещё,  правда, паренёк  лет  пятнадцати, сразу  остановилось  несколько  машин… Но  все  эти  люди  саму  аварию  не  видели.

            …Кардыш  рассказал  дорожному  инспектору  обо  всех  деталях  трагедии, потом  дождался, когда  и  дама  освободится.            Сумрачный  и  виноватый  он  подошёл  к  ней  и  сказал:

            — Извините, вам, наверно, показалось, что  я  вёл  себя  неадекватно, но  я  могу  всё  объяснить.

            Дама  ничего  не  ответила. Сначала было  отмахнулась,  но  потом  обернулась  и  как-то  внимательно  посмотрела… Профессор  умоляюще  прижал  руку  к  груди.

            — Подождите  же,  не  уходите! — попросил  он. — Мой  вопрос  покажется  странным,  и  всё  же… Для  меня  это  очень  важно. Скажите, вы  видели, как  эта  машина  раздвоилась? — он  говорил  торопливо,  путаясь  в  словах. — Сначала  была  одна,  а  потом  их  стало  две.  И  вот  эта  вылетела  на  встречную  и  столкнулась, а  другая…

            — А  ведь  я  вас  знаю, — насмешливо  сказала  дама. — Вы  психиатр, профессор  Кардыш. Ведь  так? Мы  с  вами  почти  коллеги. Я  преподаю  психологию  в  университете…

            Профессор  смутился  и  промолчал.

            — Нет,  я  ничего  не  видела.  Вам  показалось,  дорогой  профессор. Ведь  так? — женщина  усмехнулась. — Мы  с  вами  оба  знаем,  что  этого  быть  не  может…

            Кардыш  опять  извинился  и  торопливо  пошёл  прочь.

            Поначалу  профессор  совсем  сник. Ему  ли  не  знать,  что  галлюцинации — это  серьёзное  нарушение  психики?           Коллегам,  конечно, про  своё  видение  рассказывать  не  стал. Так  и  решил, что  никто  его  не  поймёт, а  на смех  запросто  поднимут. Всех  регалий  лишат,  уважать  перестанут, да  ещё  лечиться  присоветуют. Ну, утешал  себя,  само  собой, проводил  всякие  там  психологические  тренинги. Всё  то,  что  там  по  врачебной  методе  положено.  В  тайне  ото  всех  сдал  кое-какие  анализы, прошёл  томографию — в  общем,  досконально  себя  исследил. Проверил  вдоль  и  впоперёк   и  никаких  серьёзных  отклонений   у  себя  не  обнаружил.

            С  недельку  раздумывал  о  своём  видении, но  потом  это  всё  благополучно 

отдалилось  как  давнишнее. И  уж  сам  профессор  стал  сомневаться, видел  ли  он  нечто  необычное  или  просто… да  мало  ли,  какие  объяснения  могут  быть!

 

***

            Танюшка  появилась  на  свет,  когда  Анюте  уже  тридцать  четыре  года  исполнилось. Восемь  лет  они  с   Алексеем  жили, а  Анюта  никак понести  не  могла. Какие  уж  там  со  здоровьем  неполадки  были — неизвестно, вот  только  врачи  то  одно  найдут, то — другое, а  всё  без  толку. Ну, выпишут  какой-нибудь  рецептик, терапию  мудреную  назначат,  ещё  чего… Потом  уже, когда  Анюта  и  на  медицину  рукой  махнула  и  всякие  там  лекарства  пить  перестала, Танюшка  и  подкараулила  момент. Сама  родилась  здоровая  и  уж  такая  красавица — любо-дорого  глянуть.

            Что  и  говорить, отец  с  матерью  в  Танюшке  души  не  чают, нарадоваться  и  налюбоваться  не  могут.  Так  и  рвут  дочурку  друг  у  дружки, чтобы  к  груди  прижать. И  то  верно, дочка  и  красавицей  растёт,  и  смышленая, весёлая  и  не  злобливая.

            Алексей  балует  дочку,  без  гостинца  дома  и  не  появляется.  Смотрит  на  Танюшку  и  будто  не  верит  своему  счастью:

            — Вот  так  доченька  у  меня! Вся  в  мамку — такая  же  Танюшка-вострушка, — всякий  раз  говорит он  и  всё  норовит  рядышком  быть.     

            Анюта  и  вовсе  дочку  далеко  не  отпускает. Иной  раз  строгость  на  себя  напустит,  понарошку  ругает, а  у  самой  всякий  раз  сердце  от  радости  заходится.            

            С  начала  времён  сказано:  материнское  сердце — сердце  на  особинку. Тайна  из  тайн. Как  уж  оно  напредки  чувствует — и  впрямь  загадка.  А  уж  у  Анюты  и  вовсе  чулое  до  всякой  беды.  По  младенчеству  Танюшка  чуть  было  из  колыбели  не  выпала. Анюта  в  это  время  на  кухне  была,  с кастрюлей  в  руках. Так  она  эту  кастрюлю  прямо  на  пол  уронила  и  к  дочурке  кинулась.  И  ведь  не  слышала  ничего. Потом  сама  объяснить  не  могла, почему  кастрюлю  даже  до  стола  не  донесла.

            Что  ни  говори, а  какая-то  тайная  связишка  между  Анютой  и  дочуркой  есть. Заболеет  Танюшка,  и  Анюте  неможется. Потянула  однажды  девчушка  связки  на  ноге, и  Анюта  на  ту  же  правую  ногу  ступить  не  могла. Так  вместе  и  хромали  целую  неделю. И  таких  примеров  не  счесть.

            Ну  а  тот  случай, о  котором  хочу  рассказать, произошёл,  когда  Танюшке  шестой  годик  пошёл. В  этот  день  посетило  профессора  Кардыша  очередное  видение… И  девчушка  в  нём  самую  что  ни  на  есть, так  сказать,  главную  роль  сыграла.

            У  профессора  выходной  выдался, и  он,  проходя  дворами    , шёл  куда-то  по  своим  делам. Строгий  и  задумчивый,  он  не  очень-то  смотрел  по  сторонам, как  вдруг  что-то  заставило  его  обернуться. И  тут  он  увидел, как  воструха  Танька, гонясь  за  кошкой, со  всего  маху  выбежала  на  дорогу, да  тут  же  и  попала  под  колёса  стареньких  «Жигулей»…

            И  скорость-то  у  машины   не  такая уж  большая  была, но  девочка  так  неожиданно  выскочила  из-за  стоявшего  на  обочине  микроавтобуса, что  водитель  даже  не  успел  затормозить. Когда  он  в  ужасе  рванул  руль  в  сторону, машина  уже  раздавила  хрупкое  тельце.

            Вот  так…

            Машина  тут  же  остановилась,  и  из  неё  сразу  же  выскочил  водитель, мужчина  лет  сорока. Он  в  ужасе  взглянул  на  обезображенное  тельце  девочки  и  сразу  всё  понял. Судорожно  схватился  за  голову, опустился  перед  девочкой  на  колени,  и  его  страшно  затрясло…

            Вокруг  было  не  так  уж  мало  людей, но  казалось… они  ничего  не  видят.  Одна  лишь  старушка в  синем  плаще  подошла. Покачала  головой и сказала:

            — Ох, горюшко-то  какое  страшное! Что  ж ты, бедовый, наделал?

            Что  может  быть  страшнее  смерти  ребёнка? Но  Кардыш  увидел  и  другое… Перед  тем  как  Танюшка  вымахнула  на  дорогу, девчушка  раздвоилась. И  это  случилось  как-то  мгновенно, что    профессору  даже  показалось, что  время  перед  его  глазами  дёрнулось. Вот  он  видел  Танюшку  одну  перед  дорогой, а  тут  вдруг их  — две,  и обе  ещё  в  двух  шагах  до  того  места, где  девчушка  была  одна. Прямо  и  не  знаю,  как  объяснить, голова  кругом  идёт  от  всего  этого.

            И  знаешь,  всё  это  так  странно  произошло... В  том  месте  дороги  асфальт  был  разломан,  довольно  глубокая  ямка,  вся  в  трещинах. И  та  Танька,  которая  попала  под  машину,  перескочила  через  ямку,  а  другая девчушка  вдруг  неловко  споткнулась  и  угодила  ногой  в  разлом  асфальта, да  тут  же  и  растянулась  прямо  на  дороге. А  в  следующее  мгновение  рядом  с  её  головою,  в  каких-то  сантиметрах, проехала  машина. Те  самые  старенькие  зелёные  «Жигули»… И  скажу  тебе, тут  дело не  только  в  случайной  ямке  на  асфальте, очень  было  похоже  со  стороны, как  будто   кто-то  невидимый  Танюшку  толкнул. И  кто  это  был,  даже  профессору  увидеть  было  не  дано.     

            Из  подъезда  выбежала  Анюта  в  одном  халате. А  надо  сказать, всё  это  случилось  в  самую  промозглую  позднюю  осень. Кое-где  уже  и  снег  не  таял.  А  Анюта  даже  пальтишко  на  себя  не  накинула. И  выбежала-то  она  из  подъезда  как  раз  в  тот  момент, когда  дочка  её  на  дорогу  выскочила.  

            И  как  ведь  почувствовала! Вот  и  скажи  мне, что  такое  материнское  сердце.

            Анюта  словно  ту  горестную  реальность  не  видит,  а  сразу  к  живой  дочурке  бросилась. Схватила  её  в  охапку  и  с  силой  прижала  к  себе.   

            — Живая, живая… — повторяла  она.

            Она,  не  стыдясь,  заплакала, прижимая  к  себе  испуганную  дочурку. И Танюшка  захныкала, тыкаясь  в  мамин  халат,  а  потом  и  вовсе разревелась.

            — Ты же могла  погибнуть! — сквозь  слёзы  говорила Анюта. — Глупенькая! Сколько  раз  я  тебе  говорила: не выбегай на  дорогу! Ну  почему  ты  такая?.. Я  же  без  тебя  жить  не  смогу.

            Кардыш  стоял, не  в  силах  пошевелиться, и  просто  боялся,  что  тронется  с  места,  и  живая  девчушка  навсегда  исчезнет,  а  мёртвая — останется… Для  него  как  будто  время  остановилось, и  обе  реальности  ясно  существовали  перед  глазами.  Он  как  заворожённый  смотрел  то  на  живую  девчушку, то  на  её  же  обезображенное  тельце.

            Между  тем, из  той  машины, которая  чудом  не  задела  девочку, вышел  тот  же  самый  мужчина. Он  нервно  хлопнул  дверкой  и  на  мгновение  замешкался, хмуро  поглядывая  на  плачущих  Анюту  с  дочерью. Он  мельком  окинул  взглядом  то  место, где  он  сам  же  склонился  над  мёртвым  тельцем  и  где  стояла  его  же,  но  другая машина,  и  профессор  понял, что  водитель  второго  себя  не  видит.

            — Что  же  вы, мамаша, за  ребёнком  не  смотрите?.. — дрожащим  голосом  спросил  водитель, но  тут  же  осёкся. Подошёл  поближе  и  тихо  сказал: — Простите  меня, ещё  бы  маленько, и  я ничего  не  смог  бы  сделать.

            Анюта  будто  его  и  не  заметила, захлёбываясь  она  рассказывала:   

            — Глянула  в  окошко, а  Танюшки  нет  нигде. Меня  как  иголкой  в  сердце  кольнуло! Хорошо хоть, на  первом  этаже  живём — успела.  Вот  ведь… вот…  Попросила  же  Тоньку, соседку,  и  за  моей  вострухой  приглядеть.

            Тут  и  Антонина  подбежала. Кричит  сходу:

            — Прости, Анюта, только  отвернулась, а  Танька  уже… Сама  знаешь,  какая  она — на  месте не  удержишь.  Отвлеклась  на  телефон… Галка  позвонила, а  я…

            Та  самая  старушка,  которая  видела девочку  мёртвой,  тоже  раздвоилась. Она  же, но  уже  сияющая,  стояла  возле  Анюты  и  радостно  говорила:

            — Это,  дочка, Бог  от  вас  беду  отвёл. Самое  чудо  случилось. Я-то  ужо  видела. Как  она  за  кошечкой-то  кинулась, да  прям  под  колёса, я  и  вскрикнуть  не  успела. Ужасть-то  какая! У  меня  внутрях  усё  оборвалось. Думала… Ежли  б  не  упала,  точно  бы  машина  переехала.

            Профессору  показалось, что  всё  это  происходило  очень  долго, а  на  самом  деле  сразу  же,  как  только  Анюта  прижала  к  себе  дочку, видение  с  мёртвой  девочкой — силуэт водителя, машина, старуха  в  синем  плаще, мёртвая  девочка  и  кровавые  пятна  на  асфальте — всё  стало  медленно  размываться, мутнеть. И  последнее, что  исчезло  перед  глазами  профессора, — это  кровавые  пятна  и  розовая  курточка  девочки.

            Анюта  повела  дочку  домой, а  профессор  подошёл  к  старушке  и  спросил:

            — Скажите, матушка, вы  ведь  видели, как  машина девочку  насмерть  сбила?

            — Да  ты  что, сердешный? Эха… — покачала  головой  старушка. — Видать,  переволновался? Жива  девочка, Господь  её  уберёг. Вона  мать  её  домой  повела. Ладошки  токо  шкрябнула  да  курточку  измарала.

            — Но  вы  же  разговаривали  с  водителем?

            — Ты,  милок, не  волнуйся. Обминула  беда, и  ладноть.

            …Все  разошлись, а  профессор  всё  стоял, стоял  и  смотрел  растерянно  по  сторонам, не  в силах  пойти  дальше. И  всё  не  мог  решить  для  себя: то  ли  он  и  правда  рассудком  тронулся, то  ли  прикоснулся  к  тайне  жизни, которая  действительно существует.