Жизнь как есть

- Добрый вечер, - сказала я дежурному в гостинице.

То есть, сказала я “good evening”, потому что это был не дежурный, а receptionist, и не в гостинице, а в отеле «Acropolis view» – «Вид на Акрополь». Из моего окна, если выглянуть между створками жалюзи, открывалась стена напротив и иногда – проезжающие внизу машины, но кто, заселяясь в двухзвёздочный отель, станет рассчитывать на выполнение обещаний, данных в названии, и панораму, как на открытке!

Да я бы не осилила такого зрелища – просыпаясь, Акрополь! У меня и так остановилось дыхание, когда, выйдя из холла отеля и пройдя по между припаркованными вдоль узкого тротуара машинами, вдоль слепых стен, через два переулка на высоком холме я увидела его.

Был ранний вечер. Акрополь светился мраморным молоком, привыкнув за две с половиной тысячи лет к столпотворению под ногами. Еще одна детская сказка, обернувшаяся действительностью, когда забыты уже и мечты о ней. Воспоминание из иной жизни, засыпанной сухим песком времени, пылью суеты и забвения, и вдруг пыль разлетается под светом колонн на высоком холме, сдувая пену моих дней, оставляя меня перед ним без кожи. Сказка сияла надо мной, прочная, мраморная, менее постижимая, чем тот невероятный мир мифов Древней Греции, где богини были благосклонны к героям и окутывали их плащами, защищающими от вражеских мечей и взглядов, а боги одаривали женщин любовью и детьми, обреченными всю жизнь доказывать своё божественное происхождение, чтобы смертию смерть поправ, взойти к родительскому пиршественному столу.

Тогда, в детстве, можно было принять любые правила игры, но и правила жизни были известны – никогда мне не побывать на этом сказочном месте, пусть кто-то и рассказывает о нем в телепрограмме «Клуб путешественников». На то они и телепутешествия, чтобы заменить отсутствующую в наших ощущениях реальность. Афины не могли быть даны в ощущениях, и значит, не существовали в бытийной реальности – были нематериальны, так же, как и их боги, в соответствии с учением классиков. И то, что я стою перед ними, карабкаюсь по их скользким мраморным ступеням, означало только, что реальность моего детства сменилась какой-то иной. А Афины остались.

Возвращаясь к началу рассказа, приветствовала дежурного в гостинице я вечером моего второго дня в Афинах, уже познакомившись и вписавшись в город. Позади была двенадцатичасовая, с утра до вечера, прогулка – по Акрополю, Керамикосу, Илиссийской долине, Ареопагу… За это время утренняя круглолицая девушка, видевшая, как я выхожу из отеля, сменилась молодым человеком, безразличным к тому, что я туда захожу. Он поднял глаза, здороваясь в ответ, и заново уткнулся в записи.

- Добрый вечер, - на манер Винни-Пуха повторила я.

У меня был вопрос. Задала я его, естественно, на английском, но чтобы не усложнять повествование, здесь и дальше я буду пересказывать все разговоры по-русски.

– Скажите, пожалуйста, мне не звонили из аэропорта? Я вчера заселилась – без багажа, они умудрились потерять мой багаж на пересадке.

- Ваша фамилия Оз-моу-ловс?.. – ни один западный человек не может произнести мою фамилию до конца, но он старался, сквозь извиняющуюся улыбку.

- ..ловская, - закончила я вместе него. – Да-да.

- Вы из Австралии? Я видел ваш паспорт... У вас странная фамилия для австралийки.

А он не так уж безразличен к происходящему в отеле.

- Да, из Австралии, но фамилия польская.

- А, вы полька по рождению?

- Нет, по рождению я русская. Точнее, это теперь Украина.

- Ваши предки поляки?

- Нет, мои предки русские и евреи. А фамилия – по мужу.

- Муж поляк?

- Нет, и он русский. Его родители из Ленинграда. Раньше это был Санкт-Петербург. И теперь снова Санкт-Петербург. А фамилия – по месту имения его предков. Это такое место в Белоруссии. Но раньше это была Польша.

Молодой человек пожалел, что спросил. Вроде собирался поддержать вежливый пустой разговор, а попал на передел Европы и краткую историю ХХ века.

- Ваш чемодан привезли, - он вышел из-за стойки и пересёк холл отеля, направляясь к чемодану у стены – большому, чёрному, на молнии, с выдвигающейся ручкой и перевязанному разноцветной лентой – как я вчера и перечисляла, со столькими подробностями, сколько могла вспомнить, в службе розыска утерянного багажа в аэропорту.

Нас столпилось человек пятнадцать, в основном почему-то женщин, прилетевших в Афины Украинскими международными авиалиниями. Нас объединяло одно несчастливое обстоятельство – у всех на пересадке в Киеве пропал багаж. За стойкой было трое сотрудников аэропорта, но двое беседовали друг с другом и не обращали на нас внимания, а беседовал с пострадавшими только один, очень бестолковый или чрезвычайно внимательный человек, вот уже минут десять пытающийся найти следы багажа парня, стоявшего в очереди передо мной. Австралиец – заглянув в паспорт поверх плеча в черной байкерской куртке, поняла я. Земляк! Тоже, бедняга, пересаживался в Киеве? Занесло же его!

За мной напирали греко-украинки, взволнованные утратой чемоданов и разогреваемые причитаниями одной из них, низенькой добротелой молодухи, с которой только неделю назад случился совершенно аналогичный случай. И все было ужасно плохо! Чемодан-то вернули, но только через три дня, а за это время продукты, которые она перевозила, испортились, фрукты, булки, все сгнило и пропало, а пожаловаться и некому – люди не подходят, дают только мейл какой-то, и не позвонить и не рассказать. Женщины громко переживали, в их чемоданах, очевидно, тоже было много ценного и скоропортящегося.

Наконец еще одна служительница воздушного сообщения снизошла до наших несчастий. Рейс? Адрес? Да, и местный, где останавливаетесь, и постоянный тоже. Из Австралии?.. Её глаза потеплели, лицо сложилось в более человеческое выражение. На какой срок прибыли? Неделю в Афинах и неделю на Крите? Она уже сочувствовала, продолжая задавать вопросы по порядку. Выберите на картинке, какой был ваш чемодан? Отличительные детали? Что такое разноцветная лента? Вот квитанция об утере багажа, если что, звоните по этому номеру, называйте код вашего чемодана. Когда? Следующий самолёт из Киева через сутки, может быть, доставят им.

Что значит, может быть? А может быть, и через три дня, как той молодухе? Или через неделю, когда я улечу на Крит?!

Злая на всех сотрудников аэропорта вместе взятых, на Украинские авиалинии, и еще непонятно на кого, устроившего мне это приключение, я, задыхаясь, рванула через зелёный коридор, безлюдный между рейсами, чтобы, пнув задремавшие было самораспахивающиеся двери, выскочить под солнце Греции. И выдохнула.

Вот горе, в самом деле, не дали тащить тяжеленный чемодан по слегка (слегка – скажите это с чемоданом в руках!) поднимающейся в гору афинской дороге! Погуляю налегке, прямо сейчас, этим вечером, ведь Акрополь – вот он, стоит поднять голову к лазурному небу.

И на другой день, сразу после завтрака в гостинице, как выйду из гостиницы, буду бродить по городу до ночи.

А теперь, вечером моего второго дня в Греции, дежурный катит чемодан к лифту, вздумав поиграть в служащего дорогого отеля – видимо, под впечатлением от службы доставки утерянной клади, и тут же останавливается, сам недоумевая, что это он делает.

- Всё в порядке, спасибо, - поддержала я его здравое осознание реальности, - я в лифте прекрасно сама доеду.

В лифте я достала телефон и тут же сняла себя в зеркале – мой новый афинский вид.

За полтора дня, со всеми прогулками и переживаниями, я успела обновить прикид почти что весь: платье, пара украшений, сандалии. Впрочем, некоторые предметы не изменились, остались теми же, с которыми я сюда приехала. Скажем, шляпа.

Истории их всех короткие, мимолётные, как этот чемодан, попытавшийся пролететь мимо меня таинственными украинскими маршрутами, счастливо вернувшийся и теперь подпирающий стену в коридоре моего номера. Я так его и не раскрыла, любуюсь собственным видом на экране телефона.

И да, ни философских обобщений, ни лирических отступлений, просто путевые заметки – физические ощущения, эмоциональные переживания. Готовясь к поездке на Крит, оттачиваю способность ориентироваться в пространстве и лгать – критяне ведь все лгуны, как известно. Надо соответствовать, сплетая слова.
 

 

Итак, я в отеле, разобралась в схеме метро и добралась из аэропорта. И отель нашла, несмотря на обыкновение обозначать название улиц по-разному на бумажной карте, в гугл-мэп и в распечатке о бронировании номера – по-гречески, по-английски и по-английски в иной транслитерации. Несмотря на все ожидаемые, а также специфически греческие трудности, я все же в номере, и уже освежила тело душем. Что же у меня осталось? Что было в ручной клади, которую я таскала с пяти утра из дома родственников в Симферополе, на такси до аэропорта, в кафе с мамой по чашке прощального утреннего кофе, в зал ожидания перед посадкой, в автобус, везущий до пузатого самолёта, по лестнице-трапу, как в старинных фильмах, девушка стюардесса перегораживает дорогу – подождите, пожалуйста, молодая пара разделяет поклажу: она берёт на руки ребёнка и две набитые битком сумки, он складывает летнюю коляску, кладу сумку под сиденье, прослушайте информацию о нашем полёте, фото и другими электронными приборами пользоваться нельзя, достаю сумку из-под сидения, автобус довозит до терминала в Киеве-Борисполе, снова прохожу контроль: безопасность, паспортный, посадка на самолёт в Афины, автобус, трап, кладу сумку под сиденье, достаю, аэропорт, лента получения багажа, стойка утерянного багажа, метро, жара, афинская улица наверх в гору, переулок, отель, холл с администратором, мой номер на втором этаже, слева от лифта, столик под зеркалом…

Что на мне?

Одежда – свободные светлые брюки и чёрный шерстяной джемпер, в нём тепло, когда поднимается ветер или когда включены кондиционеры, но можно ходить и днём, он довольно тонкий. Хотя, для тридцати плюс градусной жары, пожалуй, будет жарким.

Чёрные спортивные тапочки – вот с тапками точно будут проблемы: кожа в них совершенно не дышит, уже в самолёте я разувалась и сидела босиком, вытянув ноги под кресло перед собой. И по камням в них ходить неудобно – слишком тонкая подошва.

В сумке: очки – две пары, с диоптриями и тёмные, но тоже с диоптриями.

Телефон и лаптоп я беру в перелёты с собой, как и зарядные устройства к ним. Таскать нелегко, зато я уверена, что они в сохранности. И поработать иногда удаётся в суете и скуке аэропортов и самолетов.

В пенале пара ручек и карандашей, маркер, гигиеническая губная помада, пара флэшек – одна со всеми работами последнего года: тексты, картинки, эссе, доклады... На другую перед отъездом переписала файлы, нужные в путешествии – презентации на трёх конференциях, несколько нужных текстов, несколько текстов, которые могут понадобиться, плюс тексты, появляющиеся во время путешествия, плюс фото...

Паспорт и кошелёк с кредитками.

Распечатка доклада на грядущую конференцию – в самолёте успела один раз перечитать, надо бы еще просмотреть и довести до ума.

Распечатки, просто для подтверждения, брони в гостиницах, билетов на будущие перелёты.

Душ и кровать в номере – уф! Первое, что мне было нужно, это принять холодный душ!

Связь с интернетом из холла отеля, где сидит уже несколько человек, уткнувшись в компьютеры, планшеты и смартфоны.

Афины вокруг меня. Вид на Акрополь и сам Акрополь рядом.

Положа руку на сердце – что еще нужно? Да практически ничего.

Я отправилась в город.

 

 

Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты – говорил кто-то из великих греков. Эвклид? Эпикур? Эврипид? А, они все там были лучшими друзьями, даже когда истина дорожала.

А лучшие друзья девушки – это бриллианты, говорила Мерилин Монро.

Следствие из этого силлогизма: хочешь узнать о женщине – попроси её рассказать об украшениях, которые она носит.

Моё левое (не обманывайтесь видом на фото, это ведь отражение в зеркале!) запястье обнимает металлический браслет, крупная спираль в центре и несколько мелких вокруг.

Издали он напоминает часы, как их носили раньше, до эпохи смартфонов. Заметив его, меня иногда останавливают на улице вопросом, сколько сейчас времени, и я достаю телефон из сумки, чтобы ответить.

Когда меня спрашивают, откуда он, я говорю, что его сделали мои друзья-художники из Австралии, и лгу только отчасти. Я купила его под Вуллангонгом, в полусотне километров на юг от Сиднея, если ехать по прибрежной трассе – на выставке работ местных ювелиров. Это был фестиваль, воздушный праздник – дельтапланы, глайдеры, парашюты с водными досками... но пока я собралась субботним утром, пока доехала – полёты уже закончились и вокруг поляны оставались лишь лотки с народными ремёслами и едой. Дети скакали на батутах и запускали мыльные пузыри, пара парней лет двадцати водила радиоуправляемую корзину с игрушечным енотом-воздухоплавателем. Пульт регулировал силу горения газа, то поднимающего шар выше голов, то опускающего почти до земли, а уж ветер неспешно переносил его над травой, и ребята легко поправляли его движение, направляя хвостатого воздухоплавателя то к одному, то к другому ребёнку.

Женщина в вылинявшем цветастом платье стояла у столика с украшениями. Её волосы спадали до груди, руки, украшенные в запястьях бусами и лентами, были покрыты геометрическими татуировками, на пальцах – дюжина колец. Мои футболка и джинсы превращали меня в серого городского воробушка рядом с этим праздником жёстко хиппующего фазана. На столике у неё были разложены полудрагоценные камни, заплетённые в проволоку перстней, подвесок и браслетов. Увидев, что я остановилась, она поздоровалась:

- Привет! Взгляни на серёжки, нравится? Это опалы, смотри, какие глубокие искры!

- Красота!

Сине-зелёные искры просвечивали в глубине серого камня неуловимой эльфийской субстанцией.

Я дотронулась до мочек ушей.

– Но я не ношу серёжек.

– А браслеты носишь? Смотри! – она протянула мне проволочный браслет с сияющим синевой кругляшом. – К этому браслету в комплекте идет три камня, можно менять, если хочешь, – она нажала на сердцевину и достала из сплетения проволок синий глаз, и тут же вложила туда бордовый, достала бордовый и вложила песочный. – Для разных случаев.

– Восторг!

Я повторила её трюк. База браслета была металлической, в форме крупной спирали и двух меньших, закрученных по сторонам в знаки бесконечности. Поверх базы вились мелкие проволочные кружева, соединённые в венок. Камень проходил между завитками и ложился на ложе крупной спирали.

- Красота какая! Вы сами их делаете?

– Основу делает мой партнёр, это работа по металлу, очень прочная. А я сплетаю верхнюю проволоку. Померяй! Металл – посеребрённая медь, очень хорошее напыление, долго прослужит. Тебе нравится?

Она видела, что я любуюсь плетением спиралей, охватывающим руку.

– Очень нравится! А что это за камни, откуда они?

– Из Западной Австралии, самый север, в районе Кемберли. Знаешь, чего там только не добывают! А обрабатывают здесь, на Южном побережье, сглаживают, придают форму. Вот этот – яшма, карамельная яшма, этот – тулит, по-другому – розалин, а этот, - она погладила гладкую синюю поверхность, которая первая глянула на меня из браслета, - лазурит. Камни – это кровь земли, ты знаешь? Чистая материнская кровь. Не нефть, на которой сейчас все помешались. Все уже вокруг из нефти, есть уже скоро будем эту нефть!

– Да уже едим, – вздохнула я. – Из чего продукты теперь делаются? Всё искусственное, все симулянты. А нефть – это вообще испражнение планеты. Наша цивилизация жрёт отходы.

Она кивнула.

– Не огорчайся! Взгляни на камни. У земли разноцветная кровь. Они текут внутри тела и застывают, когда поднимаются на поверхность. В них любовь земли.

Я погладила камни в её руке. Лазурит смотрел на мне в глаза взглядом небес, отражённым в зеркале неба.

– Хочешь, приезжай к нам в гости, у нас мастерская недалеко, под Наурой, – сказала девушка. – Меня зовут Анди.

– Татьяна, – я пожала её сухую, крепкую, как камень, ладонь. – Спасибо, буду рада.

Навестить её в мастерской я так и не собралась, но браслет носила и меняла камни под настроение, платье, время суток. Металл в самом деле прослужил долго, несколько лет, и только на днях начал окисляться, оставляя рыжие пятна на руке. Одна мелкая спираль раскрутилась и постоянно цепляется за одежду, а я закручиваю её в другую сторону. Мне кажется, она скоро поломается, оставив короткий острый ус. И база продавилась, так что мой любимый небесный камень выпадал со своего ложа, чтобы я поднимала его и вкладывала обратно, но однажды потерялся где-то на автобусной площади Симферополя. Теперь мою руку обнимает просто витой металлический браслет, очень похожий на те, какими торгуют в греческих лавках, ведь свитые попарно спирали – это круговой меандр, известный здесь уже не одну тысячу лет. При взгляде на него люди узнают местное украшение. А разводы на коже показывают, что я ношу его, по крайней мере, несколько лет. Старый австралийский браслет – мой первый шаг к афинскому виду.

 

 

 

Передней стены в магазине не было вовсе, а витрина гласила «Доктор Рыба». Внутри, слева от входа, за столами сидели девушки за обычным, я полагаю, маникюром, а справа, на скамье – две женщины на противоположных полюсах возраста – одной лет двадцать, другой – за сорок, с самым серьёзным видом держа ноги в кубических аквариумах, стоящих на полу. Прохожие останавливались около странного магазина (или это был салон красоты? или в самом деле клиника?) и, как я, застывали, завороженные. В аквариумах суетились маленькие рыбки, «пираньи», - тут же окрестила их я, но какие же это пираньи, если на лицах посетителей читалось наслаждение!

Ноги мои к вечеру ныли невыносимо. Было уже около восьми, на город прыгнула южная ночь, проросшая фонарями сувенирных лавок, ресторанов и смехом туристов, переливающимся от одного источника наслаждения к другому.

К этому времени, еще не отдохнув от предыдущей ночи, когда поспать удалось всего ничего, после двух перелётов и разбирательства в аэропорту, я гуляла по окрестностям Акрополя уже больше четырех часов. Выйдя из отеля, я добрела до входа в Акрополь – это же так близко! По скользкому от прикосновений ног тысяч, если не миллионов, прохожих мрамору поднялась на холм, от которого начинается восхождение к главным греческим храмам, и тут же, слева от площадки – Ареопаг, холм бога Ареса, или Скала советов, который афиняне считают самым древней точной отправления судебных заседаний в мире. Здесь в древнегреческие времена выслушивали обвиняемых, от Ореста, который смог оправдаться от обвинения в убийстве собственной матери, до Сократа, который оправдаться не смог. На взгляд греков, растление молодежи страшнее убийства. Правда, Орест демонстрировал суду покорность и упирал на то, что слушался воли пославшего его божества, а Сократ проявил неуважение, начав защитную речь с насмешек в адрес обвинителя, и был изрядно удивлён, обнаружив в судьях тех же самовлюблённых идиотов.

На этой скале вершилось и наказание: в давние времена преступнику предлагали убить себя о землю, позже – выпить яду. И в наши дни можно повторить путь древнего преступника, скалившись со скалы, уже не по обвинению, а ненароком – ступени и камни там, на вершине, жутко скользкие! И как народ каждый вечер туда забирается! Глядят на Акрополь, светящийся под куполом вечной лазури, на город внизу, сходящийся улицами, как гирляндами к вишенке священного холма, где праздник каждый день. Вид открывается сумасшедший, эти древние мраморные стены, колонны, тысячу раз знакомые по рисункам в детской энциклопедии, по мифам и рассказам о Древней Греции, всему тому знанию, которым обогатили себя дети интеллигентных семей – вот они, столпы Парфенона, различимы собственными моими повзрослевшими, да что там – постаревшими, глазами, незыблемые, уверенные в себе – куда больше, чем я в себе уверена.

В кассе у входа в Акрополь еще продавали билеты – единый на главные достопримечательности, действует пять дней, можно начать с Акрополя прямо сейчас. И я поднялась туда, в начинающихся сумерках, еле передвигая ноги, стеснённые жаркими тапками, но – под ливнем солнечных лучей, наискосок проливающихся из-за невесть откуда взявшихся облаков – вот он, Данаин дождь, великолепие божественной любви. Я все еще не собиралась обходить весь Акрополь, только взглянуть, прикоснуться, вдохнуть редкую мраморную пыль, слетающую под дыханием ветра с этих колонн – воздух классической древности. Так что я бросила только взгляд на Одеон (на сцене, к которой чашей спускались мраморные ряды, расставляли концертную аппаратуру для вечернего представления), не стала сворачивать в театр Диониса и бродить по склонам священной горы – потом, потом, завтра, но поднялась по мраморной лестнице Пропилеи. У древних греков и римлян, которые возводили эти ступени и окружающие их стены, Белль Гейт, Прекрасные ворота, не было недостатка в мраморе – им его, похоже, девать было некуда. У них даже указатели – «пойдешь направо» – и то вырезаны на мраморных табличках!

На ступеньках сидели туристы, любуясь видом на город, дыша ежеминутным воздухом вечности и фотографируя на память. Справа, на недосягаемом возвышении я увидела храм Афины – так близко, как только может посетитель Акрополя подняться к нему, а дальше, еще через несколько ступеней, вот они – сияют Парфенон и Эрехтеон со знаменитыми кариатидами. Это грандиозное сооружение афиняне возвели всего за пятнадцать лет, во времени – на вершине древнегреческой цивилизации, в пространстве – на вершине афинской горы. Колонны Парфенона оказались укутаны в решетку строительных лесов, во главе с двуруким подъемным краном, застывшим над подносом мраморных плит, предназначенных для обновления вечности. Линии колонн слегка выгибались, словно тяжесть крыши давила на них до предела выносливости камня. Солнце (кто из древних богов? какая его персонификация? – Зевс? Гелиос? Аполлон?) лило золото сквозь дыры в сизых облаках – покрывая закатной позолотой и раскинувшийся внизу город, и всех его детей, даже группки туристов под ногами его храмов удостаивались благословения, замечали они то или нет.

А воздух голубел сумерками, колонны расцветали всё ярче, и я не могла остановиться, гуляя кругами, то приближаясь к кариатидам (все – копии, настоящие – в музеях Афин или Лондона), то снова к золотым колоннам, пока не поняла, что едва перетаскиваю себя, шаг за шагом по скользкому мрамору. Я уже присаживалась на древние камни, чтобы вытащить ноги из стоптанных дорожных тапок, моей единственной обуви, совсем не предназначенной для долгих прогулок. В районе пальца левой ступни ткань тапка продырявилась, а мизинец другой, стиснутый в тесном безвоздушном пространстве, начал ныть и, кажется, нарывать. Иногда мне хотелось опуститься на четвереньки и так и ползти, чтобы не упасть на гладкой наклонной поверхности.

Однако дорога обратно может стать проблемой. Подволакивая ногу и едва не подвывая, я спустилась с вершины холма и шла по узкой пешеходной улице, пытаясь сообразить, в каком направлении искать отель. Тут мне на пути и попалась странная клиника. Конечно, я зашла внутрь.

– Вы на рыбную терапию? Снимите, пожалуйста, обувь и ополосните ноги.

Я с наслаждением вылезла из тапок и подставила горящие ступни под воду.

– Теперь ступайте по коврикам к вашему аквариуму, – девушка протянула мне белое махровое полотенце.

На мои бедные ноги набросились обитавшие в нем рыбки. Размером они были с небольших килек, с крупными круглыми головами, оканчивающимися крошечными усиками, как у молодых сомов, но тени роняли на дно серьезные, как крупные рыбы. От прикосновений их губ по коже пробегали мурашки.

– Как вы себя чувствуете? – поинтересовалась девушка.

– Щекотно, – улыбнулась я.

– Не беспокойтесь, у них нет зубов, они касаются вашей кожи губами.

– Это какие-то специальные рыбки? – спросила я, прислушиваясь к ощущениям.

– Конечно. Они родом из горячих источников в Турции, их привозят сюда в океанских аквариумах. Они не просто подъедают кусочки мёртвой кожи, но смазывают вашу ступню специальным ферментом, очень полезным для здоровья.

– Всё же странно чувствовать себя кормом для рыб, – улыбнулась я.

Она улыбнулась в ответ, хотя я и не была уверена, что она уловила смысл, и ушла к маникюрному столику. В стекле аквариума отражались мои ступни с облепившими их рыбками. Справа от меня сидела молодая пара, рыбки облепили щиколотки девушки, как пушистые сапожки, а она хихикала и снимала их на телефон. Я только смотрела, как рыбки отнесутся к моему нарывающему мизинцу. Они, казалось, вовсе не проявляли к нему интереса. Только одна подплыла и также аккуратно, как и остальные, притронулась к нему, не причиняя боли. Я пошевелила ногами, спугнув на секунду рыбок.

– Можете вытереть ноги и надеть обувь, – подошла рыбья докторша.

Но я совсем не хотела заново влезать в мои пыльные, мятые и уже рваные тапки. Засунув их в случайный пакет, я вышла из странной клиники. Босиком по гладким камням идти было куда приятнее. Ровно напротив, через узкую, уложенную мрамором (естественно!), пешеходную улочку располагался обувной магазин.

Продавец обувного вышел из-за стойки навстречу мне. Сидевшая рядом с ним девушка – невероятной красоты, отметила я – классический нос, высокий лоб, вьющиеся светлые волосы, не поднялась с места.

– Грасиас, – поздоровался он. – Вам помочь?

– Добрый вечер, я сейчас что-нибудь выберу, – я пошла вдоль стены магазина, уставленной коробками с сандалиями, все тонкой ажурной кожи, разных цветов, от невидимых штиблет до сапожек под колено.

– Можно эти померить? – я ткнула пальцем в коричневые шнуровки, охватывающие ногу ремешками от ступни до лодыжки. В таких мог бы передвигаться Гермес, посланник богов.

Продавец вытащил сандалии из коробки и склонился над моими босыми ногами.

– Спасибо, я сама. Не очень-то я похожа на Золушку, – я  попыталась отклонить его помощь, но он уже склонился к моим ногам.

– Вы здесь в отпуске? – спросила девушка.

– Да, приехала на неделю.

Глаза её были темные, ленивые, в густой тени ресниц.

– Откуда?

– Из Австралии. Но вообще-то я родом из Крыма, это на Черном море. Там была греческая колония двадцать пять веков назад, вы знаете?

Она, казалось, меня не слышала.

– Греция стала совсем не та. Австралия – вот где, – она подняла высоко руку, – а Греция вот где, – вторая рука отправилась много ниже первой.

Я решила было, что она показывает расположение стран на карте.

– Нет, Австралия на юге, вот тут, – показала я на ее воображаемом глобусе.

Но она продолжала держать руки:

– Вот тут Греция, в прошлом году была вот тут, – она чуть приподняла правую руку, – а теперь…

– А, кризис, – разобралась я. – Да, очень жаль.

– Всё ухудшается здесь, люди ухудшаются, меньше стали, это, – она подняла пальцы к лицу, поднимая кончики губ.

– Улыбаться, – подсказала я. – Люди в Афинах очень красивые.

– Все разъехались – в Канаду, в Германию, в Австралию...

Ноги после рыбного угощения расслабились, я ощущала мягкость кожи, но припухлость оставалась, и первая пара сандалий на мне просто не застегнулась.

– Давайте попробуем вот эти, черные, – показала я.

– Если вы сделаете ногой вот так, – продавец поднялся и опустился на кончиках пальцев, – молния сойдётся. Давайте я вам помогу.

Он потянул молнию вверх.

О чудо! Она сошлась.

– Я тоже думаю поехать куда-нибудь, – продолжала его подруга. – Только не знаю, лучше там будет или хуже. Думаю поехать...

– Куда? – спросила я. – До Германии тут совсем близко.

– Я еще думаю.

– Пока не поедете – не узнаете. Чтобы узнать, что там, нужно туда поехать.

– Не знаю. Может, поеду, – её глаза совсем затуманились.

Продавец отошел на шаг, глядя на мои ноги. Я тоже опустила взгляд, любуясь в низкое зеркало на ремешки, обнимающие ступни.

– Я возьму их и, пожалуй, так и пойду, – сказала я. – Можно заплатить карточкой?

– Конечно.

Они всегда говорят: «конечно», кроме тех двух из трех случаев, когда принимают только наличные.

– Всего доброго, удачи вам! – кивнула я им на прощание.

– Спасибо, – он стоял около кассы, приветливо улыбаясь.

Девушка промолчала, она так и осталась за стойкой, в восхитительном каскаде светлых волос, томная, как медуза, неподвижная и бесстрастная, как древняя скульптура.

По широкому пешеходному проспекту Дионисия Ареопага ехал прогулочный паровозик, пара смуглых гречат делала вид, что играет на аккордеоне и детской гитаре. Я опустила монету в их шляпу – служители муз, даже такие бестолковые, должны быть вознаграждены. И боги одарили меня еще раз: следующий музыкант пел «Wish you were here», и я мысленно подхватила припев, адресуя его всем моим друзьям, которым нет здесь со мной рядом. Я поблагодарила музыканта, и он кивнул мне, не отрывая взгляда от электрического пианино.

Перед тем, как свернуть по последнему переулку в отель, я оглянулась на Акрополь – он парадно летел над холмом в ночной подсветке. У меня по-прежнему перехватывало дыхание при взгляде на него. Хорошо, что из отеля его не видно.