Жизнь как есть

 

 

Подруга, у которой на тот момент была собачка и две кошки, вошла к нам в квартиру, под курткой неся щенка, выхваченного ей из – под колеса автобуса: мы согласились взять – у неё не прижился.

Он, выпущенный на пол в коридоре, был очарователен: тёплый мохеровый комочек, очень пушистый, коричневато – йодистого окраса, в чудных белых чулочках и с белым же, звездчатым пятном на груди.

И – глаза: большие выпуклые глаза, в которых светилось нечто…

Чётко видны были чёрные маленькие реснички, и зубки… напоминали щучьи.

– Молочные. – Сказала подруга. – Выпадут…

Щеночек сразу вошёл в квартиру, обнюхивал всё, перемещаясь, лапки чуть разъезжались, заглядывая во все углы, цокал по паркету…

– Как назвать, ма?

– Не знаю. Сам придумай.

– Пусть будет Джек…

Он долго… словно хранил наши жизни – милый, мохеровый Джек, сгусток теплоты и добра…

 Он рос, да; когда носили к ветеринару, толстый, мясистый дядька, осматривая, сказал: Метис типичный.

– Он сильно вырастет? – почему – то беспокоилась мама. – Лапки такие крупные.

– Нет, он не большой будет…

 Был не большой, очень забавный, нет! красивый!

Вот несётся за теннисным мячиком по коридору, на миг отразившись в напольном зеркале, перевернётся, перекатится через себя, словно заполненный восторгом жизни.

 Он спал у меня на кровати, в ногах иногда, или – в кресле, свернувшись уютно, а утром приходил, и, подняв носом одеяло, юркал ко мне, сразу делясь сокровенным своим теплом.

 Цок – цок – по коридору: выбравшись, пошёл проведать маму…

 Он улыбался – так по – доброму, сам довольный, что именно этим образом сложилась его судьба.

Он рос.

На улице спрашивали – в основном женщины, всплескивая в умиленье руками: Ах, какой красавец! Что же это за порода такая?

– Собачий принц. – Отвечал я. И добавлял: Двор – терьер…

 Носился по двору, как и положено, играя с другими собаками, смешивался в тесный, пушистый комок.

Действительно – оказался не большим, большими были только глаза: сиявшие и круглые, выпукло отражающие мир: комнатный мир, комнату, качающуюся вокруг.

Я пьян.

– Джек, Жекуша… Попаду ль когда – нибудь в печать, а?

Сочиняя с детства, не знал, как пробиться.

Он был рядом, смотрел на меня, успокаивая, а, если вдруг начинал плакать отчего – то – я, не слишком приноровившийся к нраву жизни, он тут же жарко облизывал лицо.

 

Носом открывает маленькую тумбочку, засовывает туда голову, словно обследуя: Джекуш! – мама говорит. – Твоего там ничего нет. Вылезай, ещё нос уколешь об иголку.

 Забавный нос: словно составленный из маленьких сегментов, и чуть шевелится, тонко втягивая запахи, которых мы не представляем…

 

Выходит из комнаты – с видом гордым, ни дать ни взять – маленький лев..

– Джека, чего ты там делал? Нахулиганил что ль?

Интересно.

Люстра, вспыхнув трёхствольно, освещает предметную обыденность, но подушка на кровати как – то сбита, и покрывало лежит не так.

Джек, работая усердно, под подушкой спрятал кость…

 Подстилка его была в коридоре, но не лежал на ней почти, предпочитая кресла и диваны – кровати.

Цок – цок… проходит жизнь.

Его все любили.

Тепло, расходившееся от него, ощущалось сразу.

И он – всех любил: приходящих в дом встречал приветливо, прыгал, словно сообщить хотел нечто.

Мы с ним вглядывались в глаза друг другу: словно энергия, которой обладал он, энергия таинственного знания, перетекала в меня.

У меня не было такой.

– Кем ты был в той жизни, Джек? В прошлой?

Он виляет толстым, пушистым хвостом: если чуть подёргать – ничего, не обидится…

– Принцем где – то на востоке?

Он кивнул.

Кивнул?

Показалось.

Комната отражается в его глазах.

– Ладно, пошли гулять.

Прыгает, резв…

 Мама купала его: редко, часто не стоит…

Стоял в специальном корытце, поливаемый душем, потом, когда завёрнутого мама переносила на кухню, терпел вытирание, и, освободившись, вылетал, запрыгивал на диван, катался, смеялся…

Человеческие эмоции у собаки?

…он – больше, чем пёс.

Воспоминание о счастье.

Жизнь мелькает, Джек, вот я женат, ты помнишь, как вернулись из ЗАГСА, ты встречал, потом застолье кипело?

Вот меня печатают…

Джек всегда рядом – готов согреть, прижавшись, щедро поделиться теплом.

 Жена в Калуге, у тёщи.

Я сплю, и мама, войдя в комнату, вдруг говорит: Саш, Джек умер.

– Как! – вздёргиваюсь резко.

И, сев на постели, начинаю плакать.

И вдруг – цокот по паркету…

Вот он – стоит, глядит удивлённый.

– Ма! Ты что?

– Он под столом так крепко спал, я шевелила его, будто…

Он жив.

Уже нет.

Он стал кашлять, когда перешёл десятилетний рубеж.

Стал кашлять – садясь, словно задыхаясь; и – понесли к врачу.

Обследовав, вывели: возрастные изменения в сердце. Ничего сделать нельзя.

 

Он умер летом: лёг на полу в коридоре и его не стало.

Завернув в простыню, погрузили в коробку, несли в лесопарк, рыли яму.

Зелёное золото листвы трепыхалось чуть – чуть, просвеченное солнцем.

Со слезами не справиться, с атлетическим горем не побороться, оно сильнее.

 

Я не спал.

…и вдруг увидел Джека: как? не смог бы объяснить…

Я видел Джека – из живого литого золота, размером со льва, и глаза светились мудростью пророка.

От него шло сияние слов: Не переживай, я теперь тут.

Он возлежал на прекрасной поляне и растительность вокруг была феноменальной, не опишешь.

И небеса сияли вечным счастьем.