Дан Дорфман

 
 
Был, состоял, участвовал…
Родился в 1947 году. Большую часть жизни, первые тридцать лет, прожил в Одессе.
Там же окончил мехмат ОГУ. После окончания университета
крутил хвосты компьютерам, которые тогда назывались – ЭВМ.
Ну и немножечко шил, т.е. – писал.
Потом подался на Север, в Нижневартовск, где продолжал крутить хвосты компьютерам, уже более мощным, но которое продолжали и там называться – ЭВМ. И только когда я добрался до Бостона, узнал, что на самом деле эти железные шкафы называются мэйнфреймами. На Севере я уже шил, т.е. писал, чуть больше. Бывали такие недели, что мои подвалы появлялись в городской газете с оригинальным названием «Ленинское знамя», каждый день. Еще писал кое-что в «Тюменский комсомолец», который отличался фрондой на фоне «Тюменской правды».
Еще иногда публиковался в Москве. («Собеседник», «Советская культура»). В Москве я бывал довольно часто, три часа лета, рядом. «Собеседник» мне как-то заказал большое интервью с Новодворской и я поехал в логово страшных демсоюзовцев, на улицу, которая называется Онежской, куда-то за станцию метро «Речной вокзал».
Мой разговор с Валькирией Контрреволюции я назвал поэтому, «Вечер на Онежской». Это было еще в начале 1988 года, тогда это был первый такой материал о Валерии Ильиничне.
Но в «Собеседнике» тогда испугались, потому что Горбачев куда-то за границу уехал и главным на время стал Егор Кузьмич. (Ой, да, уже надо уточнять кто такой. «Лигачев» – его фамилия) Решили тогда, что больше низзя. Пришлось везти материал домой, в Сибири его опубликовали без проблем.
Потом я организовал ЛИТО в редакции городской газеты.
Собирались в ее помещении. За подобную групповщину мне ничего плохого не сделали. Я ведь уже и так жил в Сибири, да еще на ее Севере.
Потом поплыл за Атлантическим туманом, т.к. запахом Тайги уже вроде надышался. Доплыл до Бостона. Чуток оклемался и снова начал крутить хвосты компьютерам.. Ну и опять понемножку шить, т.е. писать. Сначала для местных изданий на русском языке, хоть они довольно быстро захирели. Потом для «Нового Русского Слова», нашей американской русскоязычной «Правды», но не марксистской, а буржуазной.
Последней по времени моей публикацией для этой уважаемой газеты был разговор с моим сетевым знакомцем, который неожиданно для меня выбился в литначальники.
Еще публиковался в другой нью-йоркской газете, «В Новом Свете»; повесть свою опубликовал опять же в нью-йоркском журнале, который называется «Анна». Очень красивый журнал, много хороших фотографий и бумага глянцевая.
А мою повесть они опубликовали с репродукцией Кустодиева, «Русская красавица». Мне очень понравилось. В основном, Кустодиев, а не мой текст. Еще публиковался в израильском толстяке «22», писал там про южнорусскую школу по материалам сетевой дискуссии об этой уважаемой мною литературной школе.
И в тонком одесском журнале, который называется «Мигдаль». Там я писал про моего любимого Генриха Гейне.
Кроме того, я пытался издавать собственную газету, но деньги быстро кончились:
С 1996-го года запутался в Сети и до сих пор из нее выпутаться не могу. В Сети публиковался в «Лебеде», в «Сетевой Словесности», в «Вечернем Гондольере», в «Русском журнале».
Кроме того с подругами создал два литературных сайта.
Первый назывался «Молодая Америка».
Я его сделал в 1997 году вместе с восемнадцатилетней студенткой Fordham University из Нью-Йорка, Аленой Качуро.
Второй, литературный альманах «Леда», мы делали со Светланой Епифановой из Северодвинска.
Ну и по мере сил участвовал в сетевом литературном движении. Был номинатором и участником жюри сетевого литературного конкурса «Тенета»,
стартовал два собственных литературных конкурса:
«Сетевой Дюк»,
конкурс одесских авторов со всего мира. Его я стартовал со своим другом юности и земляком Геннадием Мальцером.
И «Русскую Америку». Ее я стартовал со своим новым другом из Бостона, Таней Марчант. (Вечная ей память!).
Сфера моих интересов это Жанр, Сетевая литература, Южнорусская Школа.
Меня неоднократно били по разным поводам в некоторых серьезных изданиях. Скажем, за то, что я люблю песенки и не признаю серьезную поэзию.
Хоть я ее признаю.
Ну и за другие прегрешения.
Но, нас бьют, а мы – крепчаем.
Все, пожалуй.

Поделись
X
Загрузка