Комментарий |

Старость

1973. Подмосковье, дача, лето.

- Бабушка, это кто был?

- Сорока. Она у нас мыло украла.

- Бабушка, а зачем сороке мыло?

- Она всё блестящее тащит. Понесёт в гнездо, сорочатам. Они будут
нашим мылом играть.

- А они его есть не станут? Мылом же отравятся?

- Они же не дураки, чтобы мылом травиться. Мы купаться идём? Скажи
Иришке, чтобы взяла полотенце.

1974. Москва, лето.

- Ихь бин. Ду бист. Эр ист.

- Бабушка, ну я всё равно не запомню.

- Учи. Я вот так диплома и не получила, без образования осталась.
Ихь бин. Ду бист. Эр ист.

- А Катина бабушка говорит, что английский проще.

- Катина бабушка четыре языка знает, а ты ни одного пока. Ихь бин. Ду бист...

1975. Москва, зима.

- А Екатерина Федотовна несправедливая! - Она мне четвёрку
поставила, а я всё правильно написал, только исправил одну цифру, а
она мне четвёрку поставила. А Насте она пятёрку поставила, а
у неё два исправления было, и поставила. Почему она
несправедливая?

- Потому что. Я тебе потом скажу. Давай переписывай домашнее.

- Ну сейчас скажи! Ну сейчас скажи!

- Тебе мама скажет. Понимаешь, Екатерина Федотовна хочет, чтобы наша
мама ей сделала одну вещь. А мама не может сделать эту
вещь. Поэтому она тебе ставит четвёрки.

- Несправедливо же!

- Зато мы с мамой тебя за четвёрки не ругаем. Переписывай домашнее,
у тебя там исправление есть.

1976. Москва, весна.

- Давай ещё раз. Соль-фа-ми-ми-соль-диез...

- Не могу я больше! Ненавижу эту музыку!

- А Валерия Михайловна говорила, что у тебя хорошо идёт. Ты же не
хочешь огорчать Валерию Михайловну?

- У меня пальцы заплетаются. Вот у Тельникова растяжка знаешь какая?

- При чём тут растяжка. Ты мизинец не туда ставишь, а потом замыливаешь.

- У меня это место не получается.

- Давай ещё раз, moderato. Ты на шестнадцатых мажешь.

- Ну её на фиг.

- Ещё раз. Ещё раз.

1979. Подмосковье, дача, лето.

- Этот зверобой дырчатый. Видишь на просвет маленькие такие чёрные
дырочки на листиках? Будем делать масло зверобойное, тебе на
синяки пойдёт.

- Бабушка, а эта ромашка лекарственная?

- Нет. Лекарственная вот на том склоне. Давай сначала эту куртинку закончим.

1981. Москва, весна.

- Колёсико у рейсфедера подкрути, линия жирная получается.

- У дедушки все линии чёрти какие.

- Ваня всегда чертил как курица лапой. Я за ним всю жизнь перечерчивала.

- А почему ему можно?

- Потому что он конструктор от Бога.

- Только про Ташкент не рассказывай, знаю. Ну, допустим, он все эти
штуки придумал. Чертит он всё равно плохо.

- Зато у него все ГОСТы в голове. Вот ты, допустим, чертишь ось, а
она не по ГОСТу.

- Бабушк, у меня упражнение. При чём тут ГОСТ?

- Если будешь чертить изделие, там всё должно быть по ГОСТу. Никто
тебе нестандартную ось вытачивать не будет. Пойдёшь ты к
мастеру, а он тебя матюгами обложит... Ничего, ничего. Промокни,
потом сотрём. Здесь штрих-пунктир...

- Сам знаю.

- Сам ставь, если знаешь.

1985. Москва, весна.

- Не нравится мне эта твоя девочка. Она на меня так смотрит, будто
презирает. У тебя с ней эти дела?

- Бабушка, это уж точно не твоё дело.

1990. Москва, осень.

- Костя, мне твоя тёща звонила. Знаешь, что сказала?

- Бабушка, не слушай Маришу.

- Она мне сказала, что я зря жила. Что я всю жизнь на советскую
власть работала, и поэтому зря жила.

- Бабушка, не слушай Маришу. Ты же знаешь.

- Я не зря жила! Знаешь, какие корабли мы проектировали? Я ей
сказала, а она говорит, что я работала на ГУЛАГ. Мы ничего не
делали для ГУЛАГа, между прочим. Она врёт. Она сама никогда не
работала.

- Бабушка, не слушай Маришу.

1992. Москва, зима.

- Я могла бы тогда взять инвалидность. Мне предлагали, инвалидом
первой группы делали. Я не взяла. Дура была.

- Бабушка. Зачем ты это нам говоришь?

- Нам бы льготы какие-нибудь дали.

- Бабушка, нет больше никаких льгот.

- Ну так же нельзя. Бедные должны жить как-то? Есть льготы какие-то.
Надо встать на очередь. Валентину Матвеевичу надо
позвонить, он знает.

- Бабушка, Валентин Матвеевич умер. Льгот никаких нет.

- Валюшка изобретатель. У неё авторские...

- Нету никаких льгот больше ни для кого.

- Ну так не бывает. Всегда были льготы какие-то. Я Валюшке говорила,
пусть выяснит.

- Бабушка, маму уволили. И меня уволили. Мы безработные.

- Как без работы? У нас никогда безработицы не было. Это на Западе безработица.

- Так у нас теперь как на Западе, я же тебе объяснял.

- На Западе всё есть, а у нас ничего нет. Народу очень плохо
живётся. Я вот Тосе звонила, она мне говорит...

- Бабушка. Ещё раз. Этим сукам надо, чтобы мы все передохли.

- Ну я не знаю. Такого даже в войну не было. Карточки были,
талоны... А теперь что?

- Ну вот нам давали в прошлом году, помнишь. Ладно. Ты кастрюлю поставила?

- Поставила. Костик, я эти макароны тонкие... уже тошнит меня.
Бульончику бы куриного. Хоть лендлизовского.

- Гуманитарного? Нету пока. Может, тёща чего подкинет. Ладно. Как-нибудь.

1992. Москва, весна.

- Ну какая хорошая! Смотри, и лицо у неё умное такое. На Валюшку
маленькую похожа. Машка, она больше на тебя, а эта на Валюшку.
Как назовём?

- Юля.

- Юля? Хорошо. Юля.

1998. Москва, лето.

- Надя, не трогайте Ванин чемодан.

- Нина Степановна, он не нужен.

- Там его вещи. Там инструменты.

- Нина Степановна, мы всё ценное положили вот сюда, в шкафчик. Тут
уже барахло осталось.

- Куда-то всё девается. И чемодан, и портфель. Ванин портфель здесь
лежал, из свиной кожи. С чертежами.

- Нина Степановна, мы его выкинули.

- Там же чертежи... Ну ладно. Всё выкинули, всё раздали. Памятник
Ване так и не поставили. Всё ждём, будут деньги, будут деньги.
Так и останется без памяти. Как собака, что ли? Лучше бы я
умерла.

2002. Москва, лето.

- Ну какая хорошая! Смотри, и лицо у неё умное такое. На Валюшку
маленькую похожа.

- Бабушка, не надо про маму.

- Ну посмотри какая хорошая. И глазки умные. Костя, ты сам на могилу
не ездишь, хоть Наде скажи.

- Бабушка, мне надо зарабатывать деньги.

- Валечка там лежит. Ей там холодно.

- Бабушка, опять! Прекрати это. Ты всё прекрасно понимаешь. Мама
умерла. В могиле только тело. Её там нет.

- Ну как нет. Валюшка мне вчера звонила.

- Бабушка, прекрати это. Ты себе потакаешь. Этого нельзя делать.

- Валюшка мне вчера звонила, говорила купить творога для маленькой.
И дядя Коля звонил, спрашивал.

- Чего спрашивал?

- Чего надо, то и спрашивал. Он мне всегда звонит, когда вас дома нету.

- Бабушка, ты же всё прекрасно понимаешь. Мама умерла. Дядя Коля
умер. Все наши умерли. У нас больше никого не осталось.

- Ну да, знаю. Что я, дура, что ли?

2003. Москва, весна.

- Ты зачем повесила свои штаны ссаные сюда?

- Это... Я ничего не повесила.

- Это что?

- Я не знаю. Это та женщина принесла.

- Какая женщина? Ох... Какая женщина?

- Это... Женщина ходит. Такая женщина. Она мне всё рассказывает, что
вы про меня говорите.

- Мы про тебя ничего не говорим.

- Закрываетесь и говорите, что меня надо отсюда забрать. Я всё знаю.

- Бабушка, это твой дом. Ты никуда не поедешь.

- Я знаю. Я всё слышу. Тут всё время ходят всякие, говорят, чтобы
меня забрать, чтобы меня увести. Давайте я работать пойду. Я
буду зарабатывать, а вы будете здесь жить.

- Бабушка, перестань. Ну зачем ты штаны на лампу положила грязные?

- Я ничего не клала. Это вы положили. У меня паспорт пропал. Я вчера
его искала. Мне Тося звонила. Она мне всё рассказывает.
Теперь всем нужен паспорт, а то заберут. Вы меня без
паспорта... чтобы забрать. Давайте я...

- Бабушка. Выпей вот это. Это ноотропил. - Выпей воды. Вот так. Не
вешай больше штаны сюда. И не расчёсывай ногу. Тут же Катька
бегает. А ты грязь разводишь.

- Я соображаю. У меня шарики крутятся. Я вот читаю... читаю... у
меня книжка тут лежала. Та женщина унесла. Я читаю, как ты
велел.

- Бабушка. Ложись спать.

2003. Москва, весна.

- Костя, приезжай срочно. Бабушка.

P.S. На этот раз пронесло. «Все живы».

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка