Искусство

Прилетевший
в Берлин из Хельсинки Алексей Борисов сообщил мне, что, похоже,
я приглашен на какой-то фестиваль в Финляндию. Может, в Швецию?
— переспросил я, так как перед отъездом получил приглашение на
какой-то танцевальный воркшоп в Мальмё. Решил все же в Мальмё
не ехать, а сыграть с САКС-МАФИЕЙ в Москве, на ДУДКАХ-2003.
Позже в «ДОМе» финский электронщик
Антон Никкиля вскользь упомянул о фестивале ANTI,
откуда он получил приглашение — играть в неприспособленном для
концерта месте. В какой роли приглашают меня, Антон не знал...
Я заколебался. Издатель журнала «Jazz-брат» Тоёки Окадзима прислал
из Японии «Энциклопедию джазовых инструменталистов», в которой
в числе 23 баритон-саксофонистов вместе со мной был упомянут англичанин Джордж Хаслом,
с которым мы встречались лет 5 назад в Крыму на фестивале духовой
музыки «Золотой Грифон». Так что, когда мне пришло письмо с приглашением
принять участие на ANTI — Contemporary Art Festival'е в Куопио
в jam session с Джорджем Хасломом и Полем Хезионом, а также финскими
музыкантами, я решил поехать и удивить Джорджа японскими письменами.

Куопио основан 350 лет назад шведами. Это городок с всего 86000
населения является центром Восточной Финляндии. Если темпы прироста
населения сохранятся, то догнать нынешний Тамбов или Смоленск
по численности он сможет лет через 400. В городе есть университет,
симфонический оркестр, театр с двумя сценами, крупнейший и старейший
в Северной Европе Танцевальный фестиваль, несколько музеев, фотоцентр
Виктора Барсокевича. В городе находится резиденция архиепископа
Православной Церкви Финляндии, Православный церковный музей. Город
очень чистый, цветы — как в Омске при Советской власти. На главной
площади здание Городского Совета, постоенное в1882 году. Одно
из русских зданий, которыми финны очень гордятся. Очень напоминает
омский горсовет, бывшую Пушкинскую библиотеку. Всего в Куопио
русскими было построено 79 каменных зданий, из которых сохранилось,
к сожалению, только 20 — сообщил мне директор общественных мероприятий
Куопио Паули Куркиринне. Может быть, поэтому этажи в Финляндии
считаются не как в Европе, а как в России, то есть первый — это
первый, второй — второй, и т.д. Кстати, у них та же широкая железнодорожная
колея, только выровненная, так что поезд идет, не трясясь и раскачиваясь,
как у нас, а словно на воздушной подушке. Поезда ходят идеально
по расписанию. В ресторанах — меню на четырех языках, включая
русский, иногда само слово «ресторан» написано кириллицей, в универмагах
таблички «Говорим по-русски!» (на память приходит сравнение с
положением дел у наших дебильных
латвийских соседей). Большую часть деревянной архитектуры,
как и старинных русских каменных зданий финны снесли в 60-70-е
(тогда же, когда у нас в Кремле возник Дворец Съездов, а в Архангельске
все деревянные шедевры в центре города уничтожили), на их месте
— безликие конструктивистские домики. В Куопио очень чистый воздух,
озера, прекрасное транспортное сообщение с остальным миром: поезда-экспрессы,
самолет, шоссе, и даже незамерзающий большую часть года водный
путь до Финского залива.

Город тихий, слышны только стрекочущие наподобие кузнечиков светофоры.
Полное отсутствие преступности. Казалось бы, что еще нужно для
райской жизни? Однако при всем при этом Финляндия занимает первое
место в мире по самоубийствам, по алкоголизму. Финны нередко страдают
осенней депрессией. Видимо поэтому, власти направляют значительные
средства на различные культурные мероприятия. В стране проходит
свыше 70 фестивалей — музыкальных, танцевальных, фольклорных,
театральных, литературных, изобразительных искусств. Особенно
финансируются фестивали на Востоке и на Севере.

В неоново-розовом ANTI-буклете сообщалось, что в Куопио оргкомитетом
было выбрано 12 мест. «Все местные жители знают почту или бензоколонку,
но не все знают, где находится бомбоубежище», — мотивировали организаторы,
— «поэтому было выбрано бомбоубежище». И т. д. Задачей ANTI-команды
было не столько принудительное кормление далеких от авангарда
обывателей современным искусством, сколько поэтизация самой местности,
вписывание ее в более широкий культурный контекст. Не какой-то
специально романтизированной Природы (водопады, горы, озера и
т.п.), а контор, универмагов, больниц... После того, как увидишь
танец буто в исполнении обнаженной японской танцовщицы в сопровождении
английских корифеев свободной импровизационной музыки на стройплощадке,
будешь этот торговый центр воспринимать как-то иначе.

Первым мероприятием, которое я лицезрел — было исполнение танцовщиком
Аксели Каукоранта 12-минутной композиции Пауволы
Туовинен на музыку «In Freundschaft» Карлхайнца Штокхаузена
(соч. 1977, тромбон соло — Тимо Кортесмяки). Исполнение
имело место в родильном доме/детской клинике, в коридоре. Среди
публики, видимо из университета я заметил и удивленную женщину
в белом халате. Там же был выставлен объект Калле и Паулины
Туракка-Пурхонен Tutitus — маленькая детская
кроватка, оплетенная сотнями сосок-пустышек. Такой автоматический
удовлетворитель-многочлен...

Немцы — Empfangshalle
организовали на автовокзале исполнение самодеятельным коллективом
песен по заявкам публики. Меня хватило только на прослушивание
«Дома восходящего солнца».

На втором этаже налоговой инспекции Вера Невалинна
представила Оду Лигети для 40 зайчиков-барабанщиков
Duracell и танцовщицы. В течение всего 5 минут
Марьё Лаакконен сначала включала построенных в прямоугольник
5x8 заек, потом прилегла рядом с ними в позу издохшей курицы,
посматривая на часики, а затем выключала разбежавшихся по залу
барабанщиков. Сзади на ее строгом черном одеянии модерн дансера
был симпатичный розовый хвостик в рифму к неутомимым зайчикам.
Финский memento mori... Интересно, что работа налоговой инспекции
с населением не прерывалась при этом ни на секунду. За перформансом,
как и в роддоме, наблюдали взрослые и дети.

Единственным знакомым мне артистом в программе фестиваля был Антон
Никкиля. Когда-то еще во времена Перестройки и Гласности он организовал
фестиваль Советского Авангардного Искусства в Иматре, благодаря
которому заграничные паспорта получили и впервые выехали за рубеж
Герман Виноградов, Константин Кедров и Елена Кацюба, «Мухоморы»,
«АВИА», Ольга Свиблова, Каспарян и Тихомиров («КИНО»), Сергей
Курехин и я. Антон представил свою электронно-шумовую композицию
на бензоколонке, недалеко от налоговой инспекции. Старенький ноутбук
«Тошиба», четырехканальный USB-интерфейс ТАСКАМ, дискман, четырехканальный
аналоговый пульт, маленькая MIDI-клавиатурка.

Звуки сначала напоминали стартер автомобиля или мотоцикла, а может
быть, это и были сэмплированные автомобиль или мотоцикл -> пилорама
-> электрические разряды -> ретро звучания.

Одна высокая финка начала целоваться с бородатым скинхэдом, рядом
с ними молодой парень качал коляску с младенцем, юный продвинутый
хип-хоппер иногда в такт ритму бил кулаками в перчатках без пальцев
по коленям, сидя на масляном пятне на асфальте. Водители, как
ни в чем не бывало продолжали заправляться, мотоциклист некоторое
время ездил по заправке и взаимодействовал с Антоном в звуковом
плане, создавая особо провокационный стереоэффект. Какой-то заехавший
на заправку дедуля в красном автомобильчике слегка подтолкнул
бампером меня сзади, видимо не желая сигналом мешать музыкальной
композиции. Через несколько секунд компьютер Антона завис, положив
техногенное окончание 30-минутному техногенному музыкальному перформансу.

Вечером на пристани на берегу озера (оттуда отправляются гидросамолеты
и корабли) был устроен концерт местного биг бэнда Astro Can
Caravan, после которого в импровизированном джеме с финнами
и англичанами и я поиграл с часок. Молодежный биг бенд выпустил
недавно первую пластинку, музыканты играют вместе уже три года.
Весьма оригинальный состав, помимо обычных инструментов — гобой,
допотопные аналоговые синтезаторы, большая деревянная флейта.
«Астрологи» выступают босиком, в длинным специально спроектированных
и сшитых для них одеяниях и высоких войлочных шапках. Для английских
свободных импровизаторов это был первый опыт совместного музицирования
с, казалось бы, идеологически близким/неакадимическим электронно-шумовым
музыкантом (Антон Никкиля). По окончании концерта имело место
интернациональное общение музыкантов, дегустация напитков, посещение
пабов. Ночная жизнь Куопио оказалась довольно активной. Нелегко
было найти приемлемое для нас место.

Наутро мы опять переселялись — по непонятной причине, участники
фестиваля не проводили две ночи на одном месте, в одной и той
же гостинице, а должны были по какой-то кафкианской надобности
мигрировать. Неподалеку от гостиницы, куда мы вернулись из порта,
на первом этаже строящегося торгового центра, в подвале которого
состоялась 24-часовая экспозиция инсталляции английской художницы
Elaine Kordys (1975 г.р.), имел место перформанс японской
танцовщицы буто Саги Кобаяши.

«Ауру/белый лепесток» сопровождали
уже упомянутые выше Джордж Хаслом и Пол Хезион. Сага Кобаяши начла
выступать еще в 1969 году. Нет ничего удивительного, что когда
она появилась в облачении из чего-то пластико-рогожного золотистого
цвета, белой марли, под которой свисали еще какие-то темные ошметки,
то образ бабы Яги, страдающей артрозом, меня поверг в высшую степень
смущения и удивления. Как-то непривычно было видеть женщину более
чем бальзаковских лет, коряво задирающую ноги...

Практически в западном балете никогда не обращают внимания
на эту возрастную категорию. Эстетика европейского танца ориентирована
на молодое, спортивно-атлетическое изящество. Скрытая красота
югэн подразумевает манифестацию красоты в безобразном, в скрюченных
артритом пальцах, в венах, старческих гематомах на ногах.

Сага подчеркивала все особенности старушечьего тела, неуклюжесть
походки, жесткость, негнущееся, жестикуляции, узловатость... Из
этого кокона постепенно стала проступать как бы зрелая женщина.
После купания в пластиковом корыте (черное трико) появилось деланное
кокетство гейши. Когда приспускает трико, обнажаясь до пояса —
японская ныряльщица с гравюр укиё-э или со страниц Мисимы.

Следующее разоблачение -> Сага остается в мокрых прозрачных белых
трусах (вот он белый лепесток?) с просвечивающим черным треугольником
лобка. Рискованная поза на четвереньках — тазом к публике, резкие
конвульсивные движение-толчки в тазобедренном суставе...

Юная женщина...

В целом танец создает ощущение движения времени вспять: от старости,
укутанной и задрапированной в лохмотья к острой розовой наготе
девочки-подростка.

Эти не совсем связные слова курсивом я записывал в электронной
записной книжке на берегу небольшого очень красивого озера, куда
я отправился посидеть в ожидании перформанса Киры О'Рейли.
Не имеющий названия 10-минутный перформанс Киры проходил в загородном
бомбоубежище. На карте местонахождения бомбоубежища было указано
условно, адреса оно не имеет. Бредя в его поисках, я чертыхался
про себя: зачем финнам загородные бомбоубежища?!. Радость моя,
когда я его обнаружил, была слегка омрачена сотрудницей фестиваля,
которая объяснила мне, что перформанс могут наблюдать лишь записавшиеся
предварительно. Перформанс совершается для одного лица (как некоторые
акции «Коллективных Действий» — для Кабакова, для Рыклина, например).
Служительница продемонстрировала мне список: имена, времена. Все
расписано. Я начал потихоньку скандалить, мол, я из России, не
хотите, чтобы о вас узнали за пределами Куопио — в интернет-журнале
Топос — как хотите, я пошел... Мне вслед закричали: постойте,
не уходите! Что-нибудь придумаем!! Финнам свойственна высокая
степень неформальности. Все вопросы можно решить, если нужно.
Нет никаких непреодолимых препятствий, инструкций. Они никогда
не имели государственности, бюрократии, не были развращены ожиданием
приказаний далекого начальства. Может быть, поэтому им удалось
так быстро привести свою страну к такому процветанию?

Сначала мне велели подождать, вдруг кто-то не придет из списка,
а потом велели подойти к половине четвертого. Я посмотрел на карту
и отправился к вышеупомянутому озеру.

В буклете предупреждалось, что работы Киры содержат материалы,
которые могут показаться кому-то вызывающими. На фотографии были
женские груди с медицинскими банками (теми, что ставят при пневмонии).

Подождав еще и еще, я наконец был допущен в бомбоубежище. Оно
представляло собой коридоры, вырубленные в скальной породе с вентиляционными
трубами, проводами, побеленными неровными пещерными стенами. Для
начала попросили выключить мобильный телефон и забрали рюкзачок
с фотоаппаратом и вручили конверт:

UNTITLED ACTION FOR BOMB SHELTER IN KUOPIO

You will be asked to
Walk down the track into
The heart of the shelter
In a little while.
We will spend some moments
Together, you and I.
I will ask you to mark me.
You will not do anything you
Do not want to do.
Put the gloves on now.
Bring the other contents of the envelope with you.
Wait here.

В конверте были медицинские перчатки и скальпель в упаковке. Напротив
скамеечки, на которой я сидел — DVD-плейер, демонстрирующий под
увеличивающуюся каплю крови, вытекающую из пореза на коже. После
казавшегося долгим ожидания мне вдруг просигналили, что пора идти
к Кире. Я повернул за угол и пошел по очень длинному коридору.
Вырубленный в скалах туннель был зацементирован и побелен. Направо
и налево, чередуясь отходили коридоры. Вдали — я увидел маленькую
белую сидящую фигурку. Пройдя шагов 100, я заметил, что фигурка
привстала — это девушка в белом купальном халате. Еще через сто
шагов — она сбросила халат и оказалась совершенно голой, с улыбкой
пошла мне навстречу с моей скоростью, кажется, даже повторяя мою
походку Меня поразили прежде всего ее горящие глаза, раскрасневшееся
лицо, очень эротичная улыбка. Она взяла меня за левую руку, сквозь
резиновую перчатку я ощутил пожатие ее ладошки, и мы пошли вперед
— к кушетке уже медленнее.

Уже сидя на кушетке рядом со мной, она спросила меня очень нежным
вкрадчивым голосом: ты знаешь, о чем я попрошу тебя? Пометь меня!
(mark me!)

Я отвел взгляд от ее экзальтированного лица, взгляд отвести было
трудно, и увидел, что ее бедра покрыты порезами, примерно по 2-5
см, некоторые кровоточили. Порезы были и на над грудью. Что меня
очень поразило и как-то немного успокоило — в сосках были колечки
— пирсинг. Я промямлил, что не буду этого делать, кратко мотивировав
почему. Она ответила: хорошо, не надо делать ничего, что бы противоречило
твоим убеждениям, но ты мог бы заклеить мне ранку. Какую ты хочешь?
Выбирай! Хочешь сзади? Я как-то поспешно ответил «нет», когда
она привстала с кушетки, чтобы повернуться. Стал распаковывать
пакетик с пластырем, в перчатках было неудобно, пальцы не слушались.
Левая перчатка у меня порвалась, еще когда я одевал ее. Я все
же заклеил самую большую и кровоточащую ранку на внутренней поверхности
бедра. Заметил, что и до меня некоторые ранки уже кто-то заклеивал.
Тогда она сказала: а на колени к тебе можно сесть? Обними меня!

Присела мне на колени она как-то очень грациозно (не так, как
на фотографии с девушкой), отклонившись для равновесия влево и
приподняв ноги, образуя как бы полудугу, как нереида в фонтане...
Надолго замерла у меня на коленях. Пока мы сидели так, мне вспомнилось
место у Lawrence'a, кажется в Lady Chattreley Lover (или Lovers
and Sons?), когда героиня после оргазма партнера просила его не
выходить из нее еще некоторое время, чтобы и она могла получить
удовлетворение. Из-за этого места книга была объявлена в Великобритании
и США порнографией и запрещена. Оден критерием порнографии считал,
вызывает ли прочтение эрекцию у 20 здоровых мужчин. Я посмотрел
на свое лицо в черно/белом мониторе: выражение было растерянным...
наверное, я слишком впечатлительный... Так и в «Поездках за город»,
и потом — на последней акции КД в снегу я слишком все близко к
сердцу принимаю...

Когда она сказала мне, что это все, я попрощался и не оборачиваясь
быстро пошел к выходу, стараясь не смотреть, есть ли следы крови
на брюках.

Что меня больше всего поразило в этом перформансе, так это то,
каким образом можно было выносить все это на таком эмоциональном
подъеме в течение 4 часов и в таком конвейере — через каждые 10
минут!

Перформанс мексиканки Лорены Вольффер While we were
sleeping (The Juarez case). Проходил там же, где
и акция Киры О'Рейли. Перед началам многочисленной публике раздали
тексты на финском и английском — полицейские отчеты о 50 из 300
(за 90-е годы) случаев убийств девушек этого мексиканского города
на границе с США и предшествовавших им пыток. В буклете Лорена
заранее объясняла, что она будет делать в перформансе, который
уже демонстрировался в США, Канаде, Испании, Франции, Ирландии,
Шотландии и Мексике.

Когда публика расселась на полу, 2 софита осветили Лорену в позе
трупа на хирургическом столе. Из расположенных справа и слева
от нее динамиков пошли полицейские сводки на английском. Лорена
села и начала раздеваться: разула одну ногу, сняла носок, сняла
джинсы и трусы с одной ноги, задрала майку и сдвинула вверх бюстгальтер.
Интимность здесь была заменена на цирковую театральность. Жест,
с которым она предъявила перчатки, походил на жест ассистентки
фокусника в цирке. К тому же как-то не вязались со страшными текстами
полицейской хроники татуировка зеленой ящерки под (ОЧЕНЬ КРАСИВОЙ)
левой грудью, пирсинг в пупке... Может быть, новое искусство не
забывает щадить зрителя, не уставая напоминая ему, что все это
всего лишь игра? Таким же цирковым жестом Лорена предъявила публике
что-то блестящее (я знал, что это маркер, но испугался почему-то,
не стилет ли это?), сорвала обертку и стала МАРКЕРОМ отмечать
на голове, шее, животе, вокруг груди следы ударов, которыми были
убиты жертвы. Длилось это примерно 1 час. В конце перформанса
Лорена намотала на голову и шею 2 простыни, а тело укутала двумя
больничными одеялами, превратившись в кокон, мумию без лица. Свет
погас, она ускользнула. Когда за перформансом Лорены последовали
аплодисменты, я расстроился — можно ли аплодировать рассказу о
том, что 300 женщин были убиты, а перед тем подвергнуты глумлению
и пыткам? В самом начале мексиканского перформанса, когда стали
видны торчащие розовые соски Лорены и подбритое влагалище, я боковым
зрением увидел рядом со мной в темноте ту же пару, что целовалась
накануне во время выступления Антона на бензозаправке. Девушка
на этот раз что-то быстро поглаживала у парня в брюках... (вот
— «чувства добрые я лирой пробуждал...»)

Перформансы Киры и Лорены казались повторением друг друга, попыткой
поставить зрителя в положение интимной близости и обмануть его
в этой интимности. В британском перформансе (то есть с 300-летней
культурной традицией «демократии») ты сам выбираешь, как резать
жертву стерильным скальпелем, а в мексиканском — бодрые американские
голоса деловым тоном сообщают, как жертву порезали, а автор лишь
штриховкой отмечает, как женское тело колют и кромсают.

А может быть, шрамы и порезы — это новая форма красоты? Вот, мол,
шрамы украшают не только мужчин (лозунг для Маши Арбатовой!).
Не маркиз де Сад, а косметика?

Утром, в профанной обстановке гостиничного завтрака я заметил,
что Кира носит исключительно просторные брюки. Лорена была в тех
же джинсах, которые она приспускала с одной ноги в бомбоубежище.
Сидели они противоположных концах полупустого ресторана.

Джордж попросил меня поделиться впечатлениями от перформансов,
которые он не видел. После явления тайной красоты югэн в виде
голой японской бабушки, они с Полом отправились прямиком в паб,
где и провели весь день и вечер. Я сказал, что они много потеряли,
что перформансы были ОЧЕНЬ новаторскими и женщины показали то,
что они всегда показывают мужчинам, думая их этим почему-то очень
удивить. Джордж сказал, что я русский шовинист. Я возразил, что
девушки были очень симпатичными и лет на 20 моложе японки.

— Что, совсем раздевались? — спросил он меня, понизив голос.

— Да,— я описал, как именно выглядела Кира, и как у Лорены на
одной ноге гармошкой висели джинсы и черные кружевные трусики,—
и они здесь.

Джордж начал вертеть головой. Напротив него за соседним столом
сидела улыбчивая Кира. В противоположном углу ресторана — гордая
сосредоточенная Лорена. Джордж посоветовал мне сходить посмотреть
видеодайджест о фестивале в офисе ANTI, заинтриговав тем, что
меня в нем несколько раз показывают. Я вспомнил про видеокамеру
в бомбоубежище и пошел в ANTI-клуб.

Некоторые работы я смог увидеть только на видео.

Юха Валкеапяя выступал в парикмахерской. Индивидуальный перформанс:
клиент усаживался в кресло, на глаза ему одевали маску, и Юха,
пританцовывая вокруг него и напевая, создавал ему некую импровизированную
вокальную звуковую среду. Что-то типа личной песни у народов Севера.
Когда я провожал его и Антона Никкиля на вокзал, выяснилось, что
он местный — из Куопио, а сейчас естественно живет в Хельсинки.
Бывал в Ханты-Мансийском округе в Сибири, изучал искусство хантов
и манси для большой хельсинкской этнографической выставки.

Ева Дент (Eve Dent, Великобритания) декларировала в
буклете, что ее тело — это якорь, взаимодействующий с окружающей
средой. Ее выступление продолжалось 3 часа, и видеть его могли
не более 3-4 человек одновременно. Время зрителей не было ограничено,
поэтому у входа в дом престарелых, где она показывала перформанс
Anchor series: Last One Home, собралась очередь. Видеокамера обнаружила
Еву на кухне, где та разоблачившись до черного топика, сидела
на электроплите, голову спрятав в кухонный настенный шкафчик,
и громко била по плите половником, таким образом «делая поэтические
качества пространства видимыми» (и, добавим от себя, слышимыми).

Имел место и один скандал. Пентти Отто Коскинен продекларировал
в буклете: «Нет Бога без Человека и Мира. Нет Человека без Бога
и Мира. Нет Мира без Бога и Человека». В развитие этой идеи или
для иллюстрации ее он разулся, перешел через улицу в неположенном
месте и прилег на тротуаре у здания налоговой инспекции. Через
некоторое время 2 сердобольные финки попытались оказать ему первую
помощь, полагая, наверное, что, как это бывает нередко и у финнов,
парень перебрал. Однако увидев на противоположной стороне улицы
толпу зрителей, видео и фото камеры, сотрудников фестиваля с неоново-розовыми
буквами ANTI на груди, застеснялись и ретировались. Мне это несколько
напомнило дурацкие розыгрыши по московским телеканалам СТС или
M1. Вскоре прохожий рейвер в штанах типа «Что ТЫ сделал для хип-хопа?!»
и соответствующей шапочке широким жестом вынул из этих штанов
мобильник и позвонил куда-то. Подошел скинхэд и начал будить Пентти
Отто Коскинена, проверил его пульс. Продвинутая дама стала растирать
ему босые ступни. Рейвер продолжал говорить по телефону, пока
не подъехал, вызванный видимо им микроавтобус полиции. Тут Пентти
Отто Коскинен встал и что-то стал объяснять здоровенным полицейским.
Однако те не вняли, взяли его под руки, погрузили в машину и увезли
в неизвестном направлении к вящему ликованию фестивальной тусовки.

На видео я увидел и того, кто и как Киру резал. Светловолосая
миловидная молодая финка (не та, что на фото), спросив: «можно
вот здесь?», ничтоже сумняшеся стала аккуратно резать ей кожу
на бедре. «Красиво получилось, а?» — закончила она. А позирование
с Кирой у нее на коленях выглядело как туристический снимок на
память. У выхода из кинозала я встретил Киру, разговорился с ней,
обменялся контактами. Она была опять в очень широких джинсах.
Мне почему-то пришла на ум аналогия с русалкой, ножки которой
кровоточили на суше.

На пересадке в Коувола мне попалась навстречу финская старушка
с надписью «Франц Кафка» на майке. В ожидании московского поезда
я взял пиццу с ананасами в привокзальном кафе и начал писать эти
заметки.