Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Я заболел и остался дома. Проспал до пол-одиннадцатого, проснулся,
но легче не стало. Оказывается, я действительно заболел, а
думал — похмелье. За ночь в прихожей на потолке растеклось
пятно. Жена ходила к ненормальной бабке сверху, но у той всё в
порядке. Вызвала рабочего из ДЭЗа и уехала в магазины.
Пришлось вставать, одеваться, застилать кровать и т. д. Сижу,
плохо, жду слесаря.

Вдруг из-за окна женский голос: «СА-АНЬ!! СА-А-АНЯ!!!».

Спитой такой, старый.

Я думаю: во, мои пьянки по подъездам до чего довели! Кто-то меня
нашел таки... Выглядываю из-за шторы — точно! Баба какая-то
стоит, в куртке синей, а с нею мужик угрюмый. Смотрит она на
меня в упор и кричит: «СА-АНЯ!! ПАСПОРТ МОЙ
СКИНЬ!! И ВЕЩИ!! Я С НИМ УХОЖУ!!!». И этого угрюмого в бок
толкает, мол, покажись. Этот выходит натурально из-за её
спины, смотрит на меня, напрягается. У меня аж между ног
захолодело. Не помню ни хрена!! Думаю, пусть она с ним уходит, так
легче. Киваю головой, чтобы видела, сам думаю: лишь бы
поскорее ушла, пока жена из магазинов не вернулась! Только какой
же паспорт ей кинуть?!

Вдруг — бац! Паспорт с верхних этажей сам слетает. Потом вещи
женские: лифчики, чулки, комбинации всякие. Твою мать! Они кому-то
там наверху кричали, а я чуть свой паспорт не кинул
(другого-то нет), лишь бы она с ним от меня поскорей уходила!!!

Благо Наташка в магазинах была, не видела.

***

Гулял с Ваней в лесу. Там классно! Тепло — ветра нет, снег не идет.
И лыжники. При встрече с ними всякий раз стыдливо прячу
креплёное пиво и стараюсь, пока не проедут, сигаретой не
затягиваться. Молодые здоровые старики в трико и шапочках. Один
сегодня от избытка здоровья пизданулся прямо возле коляски. А я
иду, как разгромленный француз: трое штанов, два теплых
свитера, кепка с опущенными ушами, и куртка с капюшоном.

Выхожу из леса, а на встречу мне лыжница. Вся малиновая с ног до
головы, включая помпон. Лет шестьдесят.

— Ну как погуляли в лесу?

— Хорошо, спасибо,— чего привязалась-то? — Снега
много, дятла слышали с сыном.

— А видели?

— Его никто. Никогда. Не видел...

Качу коляску дальше, лыжница крутит у виска лыжной палкой,
привязанной, как водится, к руке.

А пиво, стыдливо убранное на время диалога в карман, пеной повыходило...

Зато там очень красиво и здорово. Дятлы почему-то стучат. Я думал,
они зимой улетают стучать южнее. Ёлки растут. И лыжники
ездят.

***

Сегодня ходили с Ваней за пивом к «кругу». Единственное место, где
его можно купить с улицы, не карабкаясь с коляской по
ступенькам и не затаскивая укутанного с ног до головы ребенка в
жару. Осенью Гольяновская Управа распорядилась снести все
уличные ларьки, где молодой отец мог бы купить пивка, не бросая
при этом коляску на произвол судьбы. После десятка намотанных
по району километров я таки нашёл один ларёк, который
затерялся, как пуговица за буфетом, в глуши дворов и помоек. Но
это я. А как же другие, измученные работой, бессонными ночами
и похмельем, молодые отцы?! Их исхудавшие сутулые тени
встречаются мне иногда в лабиринтах дворов. Тщетно бродят они,
гольяновские мученики колясок, потупив взоры и мусоля
невкусные с похмелья сигареты. И как жадно, как молниеносно
вспыхивают из-под потёртых капюшонов два огонька надежды, когда
кто-нибудь из них видит бодрого, молодцеватого меня с банкой
вкуснейшего «Бочкарёва»!..

Ещё две припасены на дне коляски. Отцы тянутся за мной, выстроившись
в длинную вереницу, как те несчастные крысы за дудочкой
крысолова. К исходу второго часа их строй редеет. Некоторые
падают в сугробы и тихо хрипят, намертво сжимая онемевшими
пальцами ручки колясок. Таких мы не ждём. Моисея для того и
мотало сорок лет по пустыне, чтобы отсеялись слабые. Или просто
несильные.

Я, конечно, лукавлю. Мне нельзя выдавать тот ларёк. Паломничество к
нему приобретет масштабы мусульманского хаджа. Будут горы
тел, хозяин-мулла будет радостно выть с крыши. Этот звук ни в
коем случае не минует зоркого карающего уха Управы, и мою
палатку снесут к едрене-фене. А я, посыпав голову пеплом,
присоединюсь к страшным понурым теням с колясками...