Жизнь как есть

Текст содержит ненормативную лексику

Бывало, что весь день, там, у меня на севере – дождь и гроза идет. И ветер – будто метель, но только без снега. Хо-о-о-олодно – очень, жуть, как холодно, хоть и лето. Вот свет выключат ещё с ночи, пока мы спим – и целый день так дома и сидишь. Бабушка печь натопит, а мы с Витькой радио включим, на стене которое висит, рядом с фотографией мамочки нашей, из газеты «За строительные кадры» вырезанной, и играем солдатиками на диване. Весь день играем. На поветь нам не разрешали ходить в грозу, на улицу и самим не хочется: на севере небо и так низкое, а уж когда дождь с грозой, да ветер, то тучи совсем свинцовые, тяжелые, черные. И по крыше даже шаркают – так низко летят…

За дровами в сарай гонять было интересно: надеваешь дедову плащ-палатку огромную, военную ещё, брезентовую, намокшую и тяжелую, сапоги резиновые обязательно на шерстяной носок, на голову – платок шерстяной повяжешь, а сверху – кепку «Речфлот» синюю (были раньше такие, в моем детстве, круто это было неимоверно, здорово и замечательно), и бегом – в сарай за дровами. А сарай-то – пристройка, туда можно посуху добраться. Да только нам интересно туда побежать, под дождь, где гроза жуткая.

А на севере грозы серьезные, страшные. Правда, ребят, страшные. Мне уже почти 32, а я – боюсь. Херачит молнией с неба – жуть! Вот у меня бабушка и прабабушка с ней так на севере грозы боялись, что ни свет не включали, ничего, даже к радио не подходили (а что уж тут радио!?), лежали по кроватям под одеялами и молились, чтоб Господь пронёс. Куча соседей погорело. Помню, даже, как однажды баба Феня прибежала к нам в дом в самую грозу: к ней шаровая прилетела молния и в самовар на столе жахнула. Самовар, как консерва стал – мы с Витькой, братом моим, даже ходили потом смотреть. И как не сгорела тогда Федосия Николаевна? Бог пронёс. Только стол потом на истопку пошел, а так – ничего.

В общем, на севере грозы бывают дикие, и поэтому их все на свете боятся. А наступают, кстати, они, грозы эти северные, совершенно внезапно.

Жалко, что я уже как-то в жж тут, у себя, писал об этом, ну, да повторюсь-ка.

Я тогда телят пас на заливном лугу. Пастух, в общем, был. Ну, и пора уже и загонять их в телятник, вроде. Погнали мы с Колей и Андрюхой Зиновьевым их домой, покушать им надо, да и на ночлег тоже, поспать, а так вдруг тихо сделалось, ни ветерка, ни ветринки никакой. Ну, ладно. Ну, и ничего. Загнали их, вроде, нам уже и по домам идти, а тут: ветрище страшный! И небо тихое-тихое, вроде, было только что, а теперь – белье кипит в баке. Жуть. А ведь через весь луг бежать, да ещё и по полю потом! Ноги взяли в руки и помчались. Коля сразу свалил – у него мамка в клубе была тогда, полы мыла, прибиралась, а клуб-то близко: вот – телятник, а вот – клуб. А мы с Андрюхой помчались. Да как припустило водой с неба: дождь – с ладонь капли, и ветер рвет всё, что угодно. Ой-ёй! Тут и Андрюха добежал до дому, мне махнул и – в дом бежать. А мне ж дальше всех! Вот я побежал один, бегу – мокрый весь насквозь, а кругом – будто ночь наступила. А мне овраг ещё оббежать надо. Ветер, вроде, поутих немного. Я отдышаться только захотел: всё равно уже мокрый, что уж, да тут ка-а-а-ак, простите, ребят, ка-а-а-а-ак ёбнет в землю молнией. Совсем со мной рядом. Как упал я на землю. Ну, думаю, всё.

Потом ещё, и ещё с неба садит. А ведь бабушка меня ждет. На крыльце стоит – ждет, за голову только и держится. И видно её уже, если голову поднять. А молнии – в землю: бух! – бух! – бух!

Было мне тогда, ребят, страшно. Никогда не забуду. Как добежал – чудом только. Мокрый весь, грязный, как поросенок. Да и бабушка мне потом всыпала ремнем. Серьезно влетело… Ну, выжил – и то ничего.

А самое страшное – это в такую грозу в тайге оказаться! Там – всё, пишите письма. Не попадал, слава Богу. Но люди у нас, мужики – рассказывали. Это жуть, что такое! Это я в другой раз напишу, не сейчас. Я сейчас покурить пойду – навспоминался. Даже опять испугался.

Ну, пока всё. Такие, ребят, дела бывают.