Проза

Зимою автостопом мало кто ездит, не распространен такой вид туризма.
Ездить предпочитают летом, когда под каждым кустом готов и
стол и дом. Спальник с собой берут, палатку, но мне-то было
пофиг, я об этом не думал. А, если что, собирался на
вокзалах ночевать.

Вообще автостопом на такое расстояние я первый раз поехал. Просто
так у меня сложились обстоятельства... После того как меня из
Матрицы выкинуло.

План у меня был такой: свалить из Тюмени безвозвратно, доехать в
Питер к родственникам, заехать в Москву к Тукеру, а потом
дальше в Финляндию. Потусоваться в Питере с продвинутыми
чуваками, если повезет свалить с ними в Европу, в сумасшедший дом на
работу волонтером. Ну, кукушку снесло... Смотришь на
сумасшедших и как-то останавливаешься.

Еще на работу устроился неудачно, надо ходить на компьютере с 9 утра
до 8 вечера, воскресенье — выходной. Ну и меня это
конкретно запарило. Работаю, а денег нет. (ни поесть в столовой на
работе, ни даже на работу приехать, а работаешь с 9-20, без
выходных.) Работа эта достала. Я еще две недели отсидел, сам
посиди перед телевизором 10 часов в день с одним выходным —
потом уволился.

А до этого у меня период жизни был, когда все как будто само дается.
Летом еще все было прекрасно, счастье, любовь — все само
появлялось. Нужны были какие-то деньги — тут же появлялись.
Был, короче, самый счастливый человек.

Ну и вот. Однажды, смотрю, возле порога моего дома валяются рубль и
десять копеек. Десять копеек меня конкретно преследуют года
два уже, например, сидишь, на скамейке возле песочницы,
ковыряешь каблуком в песке, и десять копеек выкапываются. Их
нельзя подбирать ни в коем случае.

Я Сереге об этом однажды сказал, а он не поверил. И заходим мы с ним
в магазин пиво покупать, как раз спичек у нас не было, а
там десять копеек валяются. Я говорю Сереге: «Вон десять
копеек лежат, мне нельзя подбирать, возьми ты, спички купишь».
Там прилавок такой, под откос идет, он бутылку на это стекло
ставит, сам наклоняется, бутылка тут же на голову ему падает
и разливается. «Коля, это ты меня сглазил! — с выпученными
глазами,- у меня никогда еще не было, чтобы бутылка на голову
падала!»

А возле моего порога эти рубль и десять копеек лежали — так я их
даже боялся. Соседи чурбаны, и то не подбирают. И так они
лежали неделю, пока мать не приехала и не подобрала. Я один раз
психанул даже, взял копилку с полтинниками, по полу рассыпал:
«Нравится тебе подбирать — подбирай, а на улице не подбирай
ничего!». Это как раз незадолго перед отъездом было. Я
говорю, за сумасшедшего сходить неохота: «Смотри, говно
намотаешь, если будешь подбирать!»

Вечером Серега звонит: «Пошли, поможешь купить плиту». Пошли,
купили, стали обмывать немножко. И зашли в кафе, там пиццу хорошую
продают. Взяли полкруга с ветчиной, полкруга с креветками,
и бутылку водки Серега купил. Я что-то расслабился, меня
малость развезло. Серега говорит: «Пойдем куда-нибудь еще, в
«Метро» или в «Осьминог». А я уж там давно не был и что-то
забыл, что это заведение уродское.

Ну и все, сотовый спиздили. Я уже пьяный был, помню, что к девчонкам
приставал, потом видимо охранники меня вывели, когда
протрезвел уже, смотрю, сотового нет. Не было у тебя сотового, и
все.

И понеслось после этого. Не в сотовом дело, из матрицы счастья вытащили...

Это декабрь был. Я выехал числа двадцать третьего, а двадцать пятого
собирался заехать в Москву, на собрание автостопщиков.

В общем, собрал я манатки и поехал. Сначала вышел не на ту трассу,
мужики мне объяснили, что эта дорога на Курган, а не на
Свердловск. Доехал в первый раз только до поста ментов, нам,
ебланам, карты не нужны.

Потом пошел на Московский тракт, простоял там до вечера и домой
пошел пешком в зареку. Знаешь, настроение — расслабься, отдохни,
подумай — видишь, даже не в ту сторону покатил. Типа, не
езди никуда. Думаю, врешь, меня не возьмешь.

А на следующий день уже, да пошло все в задницу, рано вставать
неохота, решил поехать проверенными электричками. На вокзал
пришел, сразу электричка до Свердловска, сел да поехал. Как
только отъезжать стали, сразу такой кайф накатил, хрен меня этот
город увидит. Кондуктор-девушка посмотрела на меня и не
спросила билет.

Утром в восемь я уже был в Перми. По пути встретились парень с
девушкой и ребенок у них. Цыгане, чурбаны. Познакомился с ними,
когда ехал в электричке, рядом со мной однорукий оказался, мы
с одноруким сидели, базарили, а рядом сидела девчонка,
которая тех цыган знала. Потом она вышла, а мы вчетвером дальше
покатили.

Эти цыгане были из Новосибирска и они знали адрес центра социальной
помощи в Перми, мы все туда пошли. Просить консервы.

Нашли, четыре часа стояли, ждали на морозе, чтобы написать
заявление: «Я потерял деньги и билеты в Москву...» Ну и, короче,
выдали по две банки фрикаделек, две пачки заварной лапши, две
булочки и справку для контролеров, по которой можно доехать до
Горького. Девчонка там постиралась и сырые брюки одела. А в
тот день как раз мороз ударил, градусов тридцать, так она
шла и стонала на всю улицу. Я говорю ей, юмор такой, ты яйца
не отморозь, так она обиделась, короче.

А еще когда ехали в Пермь, эта девчонка-цыганка зло очень, с пеной у
рта рассказывала, как в Новосибирске ее какая-то бабка
обозвала чурбанкой. И она сильно возмущалась, что нам никто не
помогает, значит, надо все брать самим, надо их наказывать
всех. Нас теперь пятеро, мы можем все вместе делать. Я говорю:
«Я к богу пришел, и какое ты имеешь право наказывать
людей». Я чувствую, она обиделась. Она еще давай однорукого
подбивать, он, дескать, зазнался, ему давали шанс, надо и его
наказать, что-то такое... Однорукий вообще завелся конкретно,
да, он черный, темная лошадка, он нас кидануть может.

Ну, я чувствую, что-то не то. Да еще у меня какая-то внимательность
появилась, стал обращать внимание на какие-то вещи, слова,
которые меня сильно стали настораживать, может, потому, что
не спал два дня. И вот, мы пришли на вокзал, стали есть,
цыганка достала всю свою еду, нате, мол, ешьте, им дали в
Новосибирске сайру, горошек зеленый, а я чувствую, что нельзя
этого делать, что она это специально, с умыслом. У цыган есть
такое, отдать последнее, а если человек за это схватится,
возьмет еду, то если его обворовать, бог не накажет. Тот мужик
накинулся на их консервы, а я свое только съел и все, как
меня ни угощали.

А мужик этот в Ростов ехал, они тоже в Ростов. Вот они как-то
заговаривают, располагают к себе, хотя я чувствую, что она говорит
не то.

И тогда, я думаю, надо пиво пойти попить. Пошел аскать к
университету. Уже темно, под вечер. И там парень стоит один, я говорю:
«Добавь пять рублей на пиво»,— «А ты угостишь?»,— «Ну, еще
десятку если нааскаем...»

Короче, это оказался единственный автостопщик, который учится тут в
университете. Он такой здоровый, весь в шрамах, дерется со
всеми, что ли. Года двадцать два ему, мастер по экстремальным
видам спорта, но пьет очень сильно. Его боятся, а он ходил
там деньги попрошайничал. Дмитрий его звали. Он обрадовался,
что я тоже автостопом, сейчас, говорит, позвоню своим
знакомым автостопщикам, они тебя впишут. Но что-то ни до кого не
дозвонился. «Не переживай,— говорит,— сейчас возьмем денег,
поедем к моей подруге и напьемся, может она тебя и впишет».

Поехали к ней, взяли пятьдесят рублей и пошли взять чего-нибудь. Она
в него влюблена, а парень ее не любит. Потом поехали на
вокзал, а меня уже ищет однорукий, и такое ощущение, что все
уркаганы привокзальные. Выпили там пива, Диму, оказалось,
знают в этой привокзальной тусовке. Увидел кого-то: «Пора
сваливать, этот человек очень нехороший». Вышли на улицу, подходит
уркаган, с женщиной: «Дай прикурить», она ему: «Подстриги
его, как хотел бы меня». Димка сразу встрепенулся: «Что он
сказал? Валим отсюда».

Поехали по городу, потом поехали к нему, он, правда, сразу
предупредил, если мать дома — то не получится. Маму боится.

Так и вышло, пришли к нему, у него мать дома, поесть он мне вынес, а
ночевал я в подъезде, на рюкзаке. Хоть под крышей. И вот
подумал я ночь и решил, что поеду в Чебоксары, там у меня
родственники, я их давно не видел. Отдохну, а то уже что-то
устал.

Потом пришел к этим на вокзал, электричка в шесть утра, пакет лапши
им отдал. Цыганка у меня и спрашивает: «Тебе, наверное, бог
помог, раз ты сегодня с нами не едешь?» Посмотрела на меня
как-то особенно по-недоброму, и как будто что-то про себя
пробормотала.

В общем, дождался я вчерашнего автостопщика, от него позвонил в
Тюмень и попросил триста рублей перевести в Чебоксары до
востребования.

И вот замечаю, что над этим парнем как бы смеются, ты, говорю,
бросай пить, а то как бичи какие-то ходим. Он меня приглашал
поесть, пока матери нет, обещал атлас автомобильных дорог дать,
а мне что-то противно стало, и я решил этим жестом показать,
что ему нужно бросить пить. И даже не взял у него атлас.
Оказалось, зря.

Опять же, несколько раз услышал неприятные фразы, типа: «Если этот
урод завтра не уедет — отпиздим», и решил, что надо ехать
дальше.

Значит, иду я, сажусь на электричку в три часа дня, а все студенты
там меня уже знают. С утра мы ходили к университету, и этот
чувак у всех деньги под меня выпрашивал, мол, человек из
Тюмени приехал, автостопщик... Мне это не понравилось (что не
дают) (шутка).

Когда я поехал, это как раз была суббота-воскресенье, оказалось, что
на выходные все молодые из Перми куда-нибудь сваливают. А
меня уже весь университет знает, что я чувак из Тюмени. А тут
еще оказалось, что возле каждого вагона стоят контролеры и
не пускают без билета. Ну, я справку свою показал, меня
пропустили, и все мои новые знакомые студенты офигели, как это
стопщики везде пролазят. У них, как в деревне, скучно, и
любая ерунда становится новостью.

Потом ехал в электричке сколько можно было, допоздна, до ночи. Ночью
ехать мне понравилось, никого нет и так классно. Я там даже
кайфанул, только музыки не хватало. И так вот едешь,
смотришь, люди заходят, выходят... И пошел я в тамбур, короче,
сигареты стрелять. Спрашиваю у мужика, который там стоит, он
отвечает: «Блин!»,— он туда ссать пошел.

Коля и Ваня

А еще ехали двое глухонемых, мужик и женщина. И я смотрю на
глухонемую — красивое лицо. Внутренняя, что ли, красота, то есть
человек не обиделся, что он глухой. Я на нее даже залюбовался
как-то, а они же все это чувствуют, они чувствуют все очень
остро. А мужик глухонемой — он тоже лезет. И что-то так они
говорили-говорили, и потом эта женщина как-то определила
меня, и как будто позволяет себя рассматривать.

И так доехал до Кирова. С пересадкой, не помню, как местность
называется, но там я всю ночь просидел. Типа, Засеранск, какое-то
такое название. Точно не могу вспомнить, но место такое же
отстойное.

И вот, я в этом Захеранске потом сидел ночь, там пальма такая в
углу, под пальмой бомжи сидели, что-то пили. Не знаю что, но тут
один крякать начал, как будто вообще гремучая смесь,
прожигает, закашлялся весь, и вдруг раз — блевать начал. Подходит
к ним еще один бомж, только отпустили из ментовки. Сразу
достает тройной одеколон, прикладывается, а потом начинает им
по-местному, по-татарски объяснять, вы что, типа, себя так
ведете, вы что блюете здесь, громко так на них кричит. Ну,
смотришь на них и так понятно, о чем говорят. Подходит мент,
те, которые сидели, стали разбегаться все втроем, мент поймал
того, который за культуру поведения, и забрал его опять.

А другие мужики напились там, и одного клинануло конкретно, ему
стало казаться, что он дома. Там мент по вокзалу ходил и всех
будил: «Не спать, не спать!». Кто более-менее прилично одет,
тех не дергает, а этих всех алкоголиков выкидывает на улицу.
Выгоняет, а они минут через двадцать обратно возвращаются,
рассаживаются. Холодно на улице. И вот мент подходит: «Не
спать!», тот ему: «А что такое?». Пошел он поссать на улицу, а
там у него кошелек утащили. И он даже не заметил.

А еще был там старый еврей. Рассказывал, Настрадамус пророчил конец
света через 12 лет (не помню, сколько он говорил), а он
пересчитал, что через три. Если будет война. Здесь рай на Земле,
природа, все есть для счастья, зачем Марс колонизировать.
Глупые люди теряют рай.

Мне понравилось, как он ел, я бы сказал — красиво. На коптильне он
взял целую сумку отходов, обрезков и ребер, в специально
сделанных из газеты пакетах была соль и приправы, разложив
газету, не торопясь, ел и спокойно, как сотрапезникам, давал
вокзальным собакам и кошкам обрезки чуть похуже. Потом взял
пластиковую бутылку, чинно насыпал в нее через воронку из
специально приготовленного газетного листочка заварку и сахар.
Сходил, по моей просьбе, в проходящий поезд и попросил кипятку.
Чинно и очень солидно попил чая, а потом завел приятную
беседу после ужина. Я даже кайфанул.

Так и дождался утра, скоро должна подойти электричка, думаю,
отосплюсь в ней, там теплее и спящих кондуктора меньше беспокоят. И
вот, возле меня сел мужик, тоже какой-то татарин из
Йошкар-Олы, зек бывший, видно по лицу, что лет десять отсидел. Он
что-то там кричал, дескать, я не виноват, почему бог такое
позволяет? И он сел рядом с моим местом. Я ему: «Что ты
мучишься, смотри, снег какой красивый».— Он говорит: «Мне все
равно, я умирать буду, я СПИДом болею, у меня там все течет. Мне
ехать надо, а денег нет».— «У меня тоже нет денег, я по
справке на электричке еду». Он показывает на каких-то мужиков и
говорит, что вон там уркаганы сидят и пообещали его
прирезать.

Ну, я по доброте душевной ему и говорю, сейчас, мол, электричка моя,
поехали вместе. Тут бабка, которая рядом сидела и молчала,
вдруг голос подала, точно, езжайте вместе. Он удивился, на
нее посмотрел: «Тогда я поеду».

Пошли мы на электричку, я по своей бумажке прошел, а он по справке
об освобождении. Сидим в электричке, тут садятся два мужика
рядом, один держит руку в кармане, другой ему: «Да не
торопись, не торопись, сейчас народ разойдется...» Думаю, ничего
себе, уже пасут. Семь утра, зимой темно еще. Бабулька рядом
какая-то подозрительная. Ну, думаю, ни фига себе, я помогаю, а
прирежут обоих, а если прирежут — мне это не понравится,
конечно.

Мимо бабушки прошли, которые молоком торгуют, одна остановилась и на
меня так смотрит, мне как будто говорит: «Что ты за него
заступаешься-то? Он же виноват, он убил кого-то, теперь за это
страдает, теперь его должны убить». Потом слышу, сзади
говорят: «Удавкой его придавить можно» — Другой: «А ты струной
не пробовал? Струной хорошо». Я смотрю на зека, он
поворачивается ко мне и взглядом как будто отвечает: «Ну, я же
говорил». Ну все, думаю, приехал. В общем, надоели мне эти взгляды
говорящие, и я спать лег.

Зек меня будит: «Вставай, пошли. Сказали, выходить надо». Я говорю:
«Кто сказал?» — «Да вон, камарад там». Там мужик сидит и мне
тоже кажется, что он сурово на меня так смотрит. Говорю: «Я
еду в Киров и мне все пофиг».— Он: «Ну, я тогда тоже с
тобой». Он: «На восемьсот десятом километре сказали выходить». И
диктор, который остановки объявляет: «Восемьсот десятый
километр, второе предупреждение...» Стали подъезжать, А это
последний вагон был, в последний вагон согнали всех
безбилетников, всю эту шелупонь...И там один мужик, видно, что зэк
закоренелый, уже банду сколачивает из этих...

Тут один мужик заходит — в руках у него ножки от стола, длинные,
черные, четырехгранные. Я думаю, сейчас они возьмут эти дубинки
и нас... Он, значит, встает, к этому с ножками подходит и
кулак ему показывает, и в глазах у него: «Ты что нас
предаешь, урод?!» Тот встал и ушел в другой вагон.

И вот приехали мы в Киров часа в четыре. Зек говорит: «Ты же меня не
бросишь? Положи меня в больницу». Делать нечего. Сходил на
автовокзал, билет до Чебоксар 300 руб., денег нет.
Электрички до Чебоксар вообще не ходят. В общем, я решил на трассу
выходить.

Потом пошли мы с этим инфицированным в медпункт вокзальный. Я
говорю: «Вот, СПИДом человек болеет. Положить-то можно?» — «А
деньги есть?» — «Нет»,— «Ну, нет, значит невозможно».— «Так у
вас же есть, наверное, центр реабилитации
ВИЧ-инфицированных»,— она не знает. Я ей посоветовал позвонить по справочному,
она стала звонить, а справочное не отвечает, занято или еще
что-то. Она говорит, сейчас суббота-воскресенье, никто никого
класть не будет.

Я зеку этому и говорю: «Вот, все что мог, я для тебя сделал, пойдем,
помогу тебе в очередь встать, бесплатный билет возьмешь по
своим документам». Он как-то быстро успокоился, ладно,
говорит, я тебя отпускаю, сам в Казань поеду. «А для чего?» —
спрашиваю. Он на меня посмотрел как-то: «Страдать!»

Вот единственный человек, который глазами говорит. Как будто
предложения читаешь. Я вот подумал — пятнадцать лет, там же они не
могут свободно разговаривать. Иногда. И он все что угодно
может глазами говорить. Вот там, наверное, он этому и
научился.

Ну и все, я на трассу вышел, а он на вокзале остался. У прохожего
спрашиваю: «Где у вас Московский тракт?» — «Вон туда иди, на
автобус сядешь...» — «А если пешком?» — «Ничего себе!» — «И
такое, мужик, бывает». В конце концов объяснил. Я туда шел
часа два, по трассе еще километров десять прошел вперед,
потому что там никто не останавливается. И «Урал» лихо так, как
джип, передо мной тормозит.

«Куда едешь», спрашивает,— я: « В Чебоксары». И сразу русский юмор такой...

Первый раз я с русским юмором в автошколе столкнулся, женщина едет
за рулем, а впереди поворот. Инструктор говорит:
«Поворачивай». На обочине дерево стоит, а она все равно поворачивает.
Две машины разбили в автошколе из-за этого юмора.

Другой вариант русского юмора мне один мужик в рок-центре рассказал,
такой, лет под сорок, с музыкантами они остались побухать.
Он моряк, они плавали на самоходной барже, и все пьяные.
Набухались, а потом начался шторм. Рулевой, который за штурвал
держится, вообще пьяный, так что поднять невозможно. А его
еще смогли разбудить: «Иди, вставай за штурвал, спасай нас!».
Он как рулевой ничего не знает, бухой в купель, башка
трещит, только ползет. За ноги притащили к штурвалу: «Спасай!»
Дали ему этой заварной лапши, больше ничего не нашли, он,
говорит, бульон выпил, и ничего, спас баржу.

И еще случай, парень ходил триппер лечить, врач ему укол поставил,
аппарат прицепил и говорит: «Сейчас все будет нормально, лежи
спокойно, пока яйца не потемнеют».

А этот водитель прикололся по-другому: «Вот эта дорога на Чебоксары
ближе, а вторая на Казань идет». Я говорю: «Ну, мне-то на
Чебоксары надо».— «Смотри, а то я до Йошкар-Олы поеду.
Хотелось с тобой, конечно, поговорить. Но раз ты в Чебоксары...»,—
«Тогда у поста ГАИ меня высади». Высадил.

А потом оказалось, что через Йошкар-Олу самая удобная дорога, а он
мне не стал ничего объяснять, видит, человек — дурачок, одет
вроде хорошо, автостопом едет, что-то тут не то.

И вот я опять по трассе — и ни одной машины с чебоксарскими номерами
не вижу. Простоял где-то час. Мужик один меня посадил, мы с
ним разговорились. Я ему книгу показывал, вот, говорю,
Аткинсон пишет, что можно взглядом заставлять человека
поворачивать налево, направо. И он меня провез практически полдороги.

Вылез я, иду дальше, и тут у меня драйв пошел. Тормозишь их вот так,
ладонью, и при этом внушаешь водителю мысленно, что я
крутой чувак, со мной будет классно.

Знаешь, есть такой прикол, берут драйвовых человеков. Вот если
человек идет, сгорбившись, сутулый — его точно никто не подберет.
Идешь и руками так резко машешь и водилам сразу наглядно
видно, что ты чувак драйвовый. А еще такой способ, вот так
руку ладонью вперед ставишь и направляешь водителю прямо в
голову: «Чувак, если возьмешь меня, то доедем очень хорошо!»

Времени было уже часов пять, под вечер. Остановился мужик на КАМАЗе
с прицепом, мы с ним хорошо так поговорили, он говорит, если
все будет удачно, то до Советска доедешь.

Остановился он в лесу, меня высадил, и я пешком пошел. Одного
затормозил — он пьяный был, видит, что я не девчонка: «Не, не»,— и
уехал. Но посоветовал, там, говорит, спустишься километров
пять, будет кафе и можешь затормозить. Пока спустился —
темнеть уже начало. И вот тут вообще драйв пошел, такое слияние
с природой, когда не боишься уже ничего. Только ты и
вселенная...

Я зашел в эту кафешку, кипятка попросил, обреченно так, и пошел
дальше по трассе. А после кафе идет километров пять подъем, это
значит — шоферу надо разогнаться и туда еще вверх пилить. И
никто точно не затормозит. Я пешком пока поднялся — вообще
стемнело, как раз гололед был и где-то с километр очередь. За
одним грузовиком все едут.

Тут смотрю, меня обогнала машина и водитель резко затормозил, так,
что его занесло, не заметил очереди. Я иду, поднимаюсь, сзади
едет машина, я на середину дороги вышел, торможу. Они
остановились: «Что такое?», я говорю: «Там очередь, если
разгонитесь, можете врезаться, сейчас вот занесло одного». Он
говорит: «Спасибо. Садись. Куда тебе?» — «В Чебоксары». Машина
ГАЗ-66, там лесорубы сидят. Да я сейчас из Кирова еду, удивил
их, короче.— Ну, ты крутой! — Да я вообще из Тюмени.— Ну, ты
вообще крутой! — Да мне пофиг, я чуть не отравился. И они до
поворота доехали, обогнали всю колонну, потому что ГАЗ-66
идет очень хорошо.

И вот я вышел опять на трассу, на этот раз самосвал остановился,
говорит: «Ты как обогнал меня?» — «На ГАЗ-66». И с ним мы в
сторону Советска часа два ехали, ночь уже, а автовокзал до
десяти работает — уже закрывался.

И я постоял-постоял, стал выходить, и охранник вышел тоже,
посмотреть, куда я пойду. Спрашиваю у него: «Эта трасса на Чебоксары
идет?» — Он, такой сперва: «Да я не знаю»,— а потом понял,
что фигню городит: «Да, да, туда точно».

В глубинке местные автостопщиков не особо любят. Они там самогон
пьют, три тысячи в месяц на своих тракторах зарабатывают, и у
них не укладывается, как так бесплатно ездить, что за
молодежь. Ты давай ассенизатором работай. Такая крестьянская
психология. И этот охранник тоже такой был. Он мне и говорить-то
не хотел, куда эта дорога идет.

И я по трассе этой пошел пешком до какой-то деревни, дошел до
сторожки, постучался, зашел к сторожу. Он меня чаем напоил. Решил
заночевать где-нибудь. Смотрю — стог сена. Подошел, собаки
лают, стог весь спрессовался, туда не залезть. Возвращаюсь к
сторожу обратно — он меня уже боится. Иди отсюда, я сейчас
стрелять буду. Ну, ночь уже, часов двенадцать, прикинь.

Окончание следует.