Литературная критика

(Репортажик)

Ужинаю. Звонит Басинский. Как всегда, весел:

— Лева! Ты хочешь замечательно провести время и увидеться с
выдающимися людьми?.. Со мной, с литературоведом Людмилой Ивановной
Сараскиной, с режиссером Владимиром Бортко, с актером
Евгением Мироновым и бу-бу-бу, бу-бу-бу?..

Жую. Думаю, что ответить.

— В общем, приходи в среду — Нижняя Радищевская, дом два. Это слева
от театра на Таганке!

Оказалось, не столько слева, сколько напротив. Я опоздал немножко.
Внизу милиционер вежливый стоит: можно вашу сумочку? А у меня
там огрызок колбасы, я стесняюсь — говорю, можно я её лучше
в гардероб сдам? Милиционер говорит: а, ну в гардероб
сдавайте, конечно, в гардеробе ничего, пусть взрывается.

Я немножко опоздал, поэтому сбоку у стены притулился, где
телекамеры. Оказывается, премию Солженицынскую вручают. В зале не
продохнуть — жарко. Кого Басинский позвал, а какие сами пришли.
В президиуме литературовед Сараскина, как обещано, слева
сидит, добрая и хорошая. А дальше — батюшки мои!.. Во-первых,
справа сам Басинский в пиджаке и галстуке элегантности
неописуемой. Во-вторых (это я приведённую тут картинку описываю),
рядом с Сараскиной пушкиновед Непомнящий, в еще более
неописуемом пиджаке и очень — не замечали? — похожий на Пушкина во
времена Александра III. Только повыше. В-третьих, как
обычно, чарующая Наталья Солженицына (стоит) и слегка
скособоченный Петр Струве. А в зале... ну зачем я буду перечислять? Все
там были. Включая Михаила Боярского в шляпе, на которую
смотрела, открыв рот, корреспондент Алёна Солнцева.

Телеоператоры, соседи мои, нервничают и руками наверх машут, чтоб
осветители софиты выключили. А то, показывают руками, у Бортко
голова светится. А я, открыв рот, смотрю в затылок Татьяне
«Три тополя на Плющихе» Дорониной. Я не люблю театр и,
поэтому, никогда раньше не видел живьём своего кумира. Не говоря
уж о Глебе «Начала» Панфилове. Он пришел вместо Чуриковой,
которая сыграла, кажется, лучшую роль в награждённом фильме.

Потом, правда, началась агорафобия. Я всегда, когда попадаю в
крупные собрания известных, знакомых и полу-знакомых людей,
цепенею и отчего-то скорблю. Если эти собрания литературные — ещё
и ненавижу собравшихся.

Но это, к счастью, было не литературным, потому что премию вручали
не писателю, и выгодно отличалось от литературных
осмысленностью и изяществом произнесенных речей. Вот только Доронина
поцапалась с Табаковым. Того назвали «отцом» Евгения Миронова,
а Доронина не преминула добавить, что у Мити Карамазова,
мол, тоже такой отец. Табаков в ответ наговорил каких-то
самодовольных и жалких пошлостей. Я стал впадать в кому. К
счастью, его выступление оказалось последним. Все задвигались и
куда-то пошли. А я прилип к стене, потому что, когда не знаешь
куда идти, лучше не шевелиться.

На удачу, подошел журналист из «Книжного обозрения» Андрей
Щербак-Жуков. Он, вообще-то, хороший. «Чего ты такой скорбный? —
говорит.— Или это у тебя имидж такой?». Я задумался, что б
ответить, но ничего не придумал. А Щербак-Жуков (всё-таки он очень
хороший) говорит: «Пошли водки выпьем!». И всё сразу как-то
определилось.

***

Нет. Не весело, его мать, не весело. И не правдиво, его мать, не
правдиво. Ангелы чарли, зачем вы меня покинули? Последние пару
месяцев у меня такое ощущение, что меня нет. Много проблем,
стресс... И никакого желания забавно составлять всю эту
проклятую требуху в слова. Если бы все писаки мира (а не только
избранные) вдруг заставили себя писать то, что они чувствуют
(а не, скажем, то, что требует от них профессиональный долг
и редактор), о какой вой бы раздался!.. Некрасову и не
снилось. Простите, нас всех тошнит... Так не задумано, в смысле
это не композиционный приём. Тошнит и колбасит. Спазмы.

***

В водочных кулуарах (ненавижу себя за это надеюсь, чувство взаимное)
внезапно выяснилось, что решение о присуждении очередной
Солженицынской премии «Идиоту» было отнюдь не единодушным.
Странно, трое из четверых наблюдаемых членов жюри были
откровенно счастливы. Они стояли за одним столиком (это
композиционный прием — Сараскина не стояла за столиком, она носилась по
всему зданию и решала какие-то проблемы, за столиком же
стояли, понятно, мужчины — критик Басинский и литературовед
Непомнящий) и весело рассказывали, какого огромного
человеческого труда стоило им «продавливание» столь взвешенного и
душеполезного решения. (Я не иронизирую, меня всё устраивает,
кроме того, о чём позже.) Сквозь кого же? Сквозь оставшегося
члена жюри Петра Струве, мило улыбавшегося в сторонке? Или...
неужели САМ был против?.. Вот это был бы
сюжет: «Солженицын против премии Солженицына»! Мне бы проявить
журналистскую чистоплотность, злоупотребить
непринуждённостью обстановки и пропоить жюриспрудентов-победителей «до
сухого остатка», но я не повёл ухом. Дескать, ну их в одно место,
сюжеты такие. (На самом деле просто лень было, даже за
водкой для меня Щербак-Жуков ходил.) Ну, вручили и вручили —
слава Богу. То есть — какая разница.

Фильм-то по-любому хороший. Не то чтобы я был от него в восторге и
сильно разделял необузданную радость выступавших на вручении
выступающих, но думать о нём всё равно приятнее, чем даже о
сериале «Бригада». Хорошее «мыло» (если только мыло,
становясь хорошим, не перестаёт быть мылом), именно то, что
Достоевский и писал применительно к своему времени. Мыло он писал.
Так мне кажется. Вероятно, неправильно.

Ну, скажем, не было тогда ещё принято продавать исключительно гнилые
хомуты вместо хороших, вот кто-то их, хорошие, и валял.
Сдуру, конечно, и по недоразвитости. Потому что общество не
было ещё тогда экономическим, а собственник — эффективным.
Сегодня, в правильном обществе, разве стал бы тот же Достоевский
неэффективно пыжиться и сочинять «Идиота»? Нет, не стал бы,
а если бы попытался — эффективный издатель ему бы не дал.
Зачем, если можно поддельный гнилой хомут за те же деньги
продать? Причём без обмана, цена «реальная». Именно столько
этот гнилой хомут и стоит — потому что хороших (затратных и
малорентабельных) на рынке нету. Понимаете? Если уничтожить как
класс осетровую икру, то по цене шесть тысяч рублей за кило
можно будет продавать игрушечную «белковую». Не сразу,
конечно, но... дело воспитания и привычки. Так бы Достоевскому и
сказали:
«Не демпенгуй нам рынок замечательной
белковой икры и чудеснейших гнилых хомутов! Иди лучше сочини
сценарий для reality-шоу!». И пошёл бы. Кормиться-то
хочется.

Но расстроило меня, понятно, не это. А то, как прекраснодушно
праздновали собравшиеся «победу». Дело дошло до славословий в
адрес телеканала РТР, устроившего производство и показ фильма.
Знаете, на что это похоже? На то, как наивный хотя, в
общем-то, неплохой господинчик по уши влюбляется в шлюху и прыгает,
задрав штаны от счастья, по лужам, удостоившись её немытого
поцелуя. Или, если угодно, на то, как подхалим Лебедев
сносит плевки Рогожина и с восторгом целует отпихивающую его
руку.

Я бы рад увидеть в этом наивном торжестве радость просветителя,
сумевшего повлиять на тирана, но одно очень яркое впечатление,
засевшее в мозгах, мешает подумать так. Видели бы вы, как вся
наша литературная публика ринулась фотографироваться с
актёром Мироновым! Несчастного «князя Мышкина» превратили в
пляжную обезьянку. Думается, примерно этим роман русской
литературы с телевиденьем и закончился.

Выступление Владимира Бортко в «ЛГ».