Онтологические прогулки

Иногда спрашивают: почему в неблагоприятных социальных условиях
(тоталитаризм, зарядка по утрам, водка по три-шестьдесят две)
искусство получается замечательным, а в благоприятных
(девяносто шесть сортов сыра и в армию не ходить) — не очень?
Думается, всё просто. При так называемом «тоталитаризме» человек
обладает куда большей внутренней духовной свободой, чем в
самом распрекрасном обществе благоденствия. Как бы это
объяснить... Попробую из-за угла.

Недавно обнаружил старую дневниковую запись. Прочитал — прослезился.
Дело было после думских выборов зимой 2003 года, когда
эспээсовцы уступили свои места блоку «Родина», и средства
массовой информации взвыли по этому поводу, что «грядет
радикальное похолодание политического климата». И хотя блок «Родина»
не вызывал у меня аллергии, захотелось тоже поиграть в эту
игру — представить себе, что бы я делал при «тоталитарном
государстве».

Несколько замечаний. «Не надо умолять сестричку» — это про моих
строгих цензоров в «Независимой газете» Аллу Хемлин и Вику
Шохину. Ведь пока у нас номинально «свобода слова», многое
хочется напечатать — а на самом деле нельзя. Вот и мучаешься,
будто тебе палец режут. А нет свободы слова — и суда нет. Сиди
себе, как Довлатов в «Компромиссе», и водку пей. Чем, кстати,
давно уже занимается Женя Лесин, выведенный в образе
«брата». Ну а Егор Холмогоров в случае победы «тоталитаризма»
обязательно будет вести ежедневную аналитическую программу (если
только тоталитаристы не отменят к сучьей матери телевизор).

***

А хорошо, что установился теперь фашизм у нас. Не надо
умолять сестричку — ну пропусти еще страничку, не надо брата
умолять — ну хватит мне мозги ебать. Надо бежать из мест
опасного скопленья людей, забыть про всё и ступать в сад, то есть в
лес, где искрятся эти, как их, и пурга, метель, и эта, как
её. Бразды пушистые взрывая, по снежной целине, как нож по
кромке каравая. Хрустко и с ароматом. Слушать выстрелы
сучьев. Вдыхать неуловимый (а на самом деле уловимый вполне) запах
сосновых иголок и еловой смолы. Вдумчиво огибать лесной
хуторок с пилорамой. С неуловимым целебный запахом опилок,
коровьего навоза и прелой соломы. Жить не спеша и чувствовать
основательно — с толком, чувством и расстановкой. Домой
возвращаться затемно, под звездами, то есть, по городским меркам,
довольно рано. Доставать из буфета халву, с этажерки «Трех
мушкетеров» и много думать. Слушать треск сучьев. Оттаивать
варежки над печкой. По телевизору все равно один
Холомогоров... Хорошо, что у нас установился фашизм.

***

Вот как, оказывается, чудесно я бы жил при тоталитаризме. Говорят,
он регламентирует частную жизнь — ни фига он ее не
регламентирует! Он регламентирует жизнь общественную. А в свободное от
основной работы и общественных поручений время делай что
хочешь. Хоть водку пей, как те же Довлатов с Лесиным, хоть в
начальницу статистического бюро влюбляйся, хоть лети под
Новый год в Ленинград пьяненьким. Все равно живёшь себе живёшь,
а потом умрёшь — и когда всё везде у всех одинаково, оно
как-то понятней. После себя — что я оставлю миру? Кукушку —
летом, луну — зимой, красные клёны — осенью. По-моему, вполне
достаточно.

Разница между либеральным и регламентированным жизнеустройством —
это разница между возможностью и достаточностью. Если достаток
равный и желать нечего, в душе высвобождается масса
свободных валентностей, образуется масса «личного времени», которое
можно с толком израсходовать на мысли о вечности. А вот в
обществе «равных возможностей» человек занят — он постоянно
подвергается искушению. Прежде всего — искушению сменить свой
социальный и имущественный статус. Можно искать где глубже,
а можно — где выше, ведь официально доступны не только
материальные, но и любые духовные блага — надо только «очень
захотеть». Вот эта самая необходимость хотеть
— всего мучительнее в открытом обществе потребления равных
возможностей. Ибо желание есть источник страданий. А нас
ежеминутно принуждают желать.

Мысль о том, что желание есть источник страданий, часто понимают
неправильно. Якобы она подразумевает идеал тусклого и
бесстрастного скопческого существования –стремление во что бы то ни
стало избежать страдания как такового. Мне кажется, это не
так. Будда и Эпикур говорили не о том, что страдания следует
избегать, они говорили, что сквозь него надо прорасти,
освободиться. Есть разница между страхом перед
жизнью и действием (попросту говоря ленью) и
непотребительским, созерцательным отношением к жизни. Иметь — или
быть. Фромм написал об этом исчерпывающе, но его не
все правильно поняли.

Вопрос в следующем: все ли действия нам нужны? Вот вы приехали
(скажем, туристом или просто так повезло) в дивное, прекрасное
место. Если ваше кредо — «иметь», вы постараетесь овладеть им,
«накопить» его, присоединить к себе и будете суетиться с
фотоаппаратом, страшно волнуясь и переживая: всё ли
поместилось в коробочку? Ничего ли не пропустили? В результате так
ничего и не увидите, кроме картинок в видоискателе. А позже,
перелистывая глянцевые кусочки цветной бумаги, будете
вспоминать не мысли, звуки и запахи, которые прошли мимо вас, а лишь
то, как вы это фотографировали. Ну и что, спрашивается, вам
удалось присвоить?

Если же ваше кредо — «быть», вы будете просто дышать, смотреть,
слушать, запоминать ногами и жить единственным неповторимым
мгновением, думая о секунде с одного с нею уровня. А фотографии
— ну конечно, уж вы-то сможете насладиться ими как следует!
Если их сделает для вас кто-то другой... Созерцательность
обычно путают с праздностью. Может и правильно — не уверен. Во
всяком случае, эта праздность самодостаточна, она ни на ком
не паразитирует: если вы есть, то вы есть, и вам не нужны
фотографии, чтобы быть в этом уверенным. Вы и без фотографий,
в общем-то, обойдетесь. А вот тот, кто в своем
существовании не уверен и желает иметь его
доказательства — не обойдется. Он будет совать вам свой проклятый
фотоаппарат, ныть «нажмите на кнопочку» и всячески мешать
запоминать ногами или наслаждаться секундой.

Вот такие мысли отчего-то пришли мне в голову 10 мая 2004 (с ума
сойти) года по просмотру художественного фильма Петра
Тодоровского «Военно-полевой роман». Вероятно, неправильные.