Проза

(глава из повести)

В городе Таёжнодырске не было ничего примечательного. Жизнь текла
тихо и размеренно, событий никаких не происходило. Лишь в
средние века немного побурлила чернь, но, получив от властей
отступного в виде нескольких бочек браги, утихла и разошлась. В
память о событии был установлен монумент и заложен скверик.
С тех пор общественной жизни в Таёжнодырске не наблюдалось.

Через город несла тяжёлые воды река, и был её ход столь степенен,
что казалось, будто это само время замедлилось, протекая
здесь. Полуразрушенные церкви и часовни напоминали о былом
величии. Кое-где на разбитых улицах виднелись яркие рекламные
щиты, предлагающие испробовать то кока-колу, то новые прокладки.
Их можно было бы считать приметами нового времени, если бы
не козы. Они мирно пощипывали травку под щитами так же, как
их предки, которые паслись у афишных тумб, разглядывая то
манифесты царя, то ленинские декреты.

За самой высокой колокольней стыдливо пряталась телевышка. Ржавая,
на фоне церковных куполов она казалась скорее памятником
былым временам, чем вестником прогресса.

Центром таёжнодырской промышленности и её единственным проявлением
был деревообрабатывающий комбинат. Там работало почти всё
население города, поэтому Лёня, сидевший у ворот предприятия,
знал большинство горожан в лицо.

Его должность называлась «оператор шлагбаума». Когда к воротам
подъезжала машина, Лёнин начальник в будочке разглядывал взятые у
водителя документы. И, если они начальнику нравились, в
форточку просовывался красный флажок.

Тогда Лёня отцеплял от крючка верёвочку, удерживающую шлагбаум, и
под действием противовеса полосатая перекладина откидывалась
вверх, показывая то на чистое небо, то на облако.

По тому, сколько раз было показано «чистое небо» и «облако», он
научился предсказывать погоду. Когда Лёню спрашивали, будет ли
дождь, он прикидывал в уме: три раза «чистое небо» и семь раз
«облако», делал несложный подсчёт и выдавал ответ:

— Вероятность дождя — семьдесят процентов.

Проценты эти спрашивающему были ни к чему. Он хотел знать: брать зонт или нет.

Тогда Лёня делал «контрольный замер». Он откидывал шлагбаум и
смотрел, что тот покажет.

Если выходило «облако», следовало брать зонт. Если «чистое небо» —
зонт не нужен.

Конечно, можно было обойтись только контрольным замером, но тогда
вся проделанная с начала смены работа теряла смысл.

К шлагбауму Лёня шёл непростым путём: окончив местный пединститут (а
других вузов в Таёжнодырске никогда не было, не считая
духовной семинарии) и получив диплом преподавателя чего-то
гуманитарного, он с удивлением узнал, что специалисты его профиля
городу не нужны. И ещё, в Центре занятости была очередь для
преподавателей на несколько лет вперёд.

Мало того, что очередь была, так она ещё и не двигалась по
неизвестным причинам. Вернее, причины были известны, но о них не
говорили. Во всяком случае, в Центре занятости.

Ехать же преподавать в глубинку не хотелось (да-да, именно так: «в
глубинку» — даже если вы живёте в Таёжнодырске, для вас может
существовать ещё большая глухомань).

Немного поболтавшись по городу в поисках лучшей доли, Лёнин корабль
пришвартовался к деревообрабатывающему комбинату.

Молодой человек предпринял ещё несколько попыток изменить свою жизнь
и даже уехать из города, но судьба упорно возвращала его к
шлагбауму. Постепенно с этим удалось смириться, к тому же
работа не изнуряла, и полосатая перекладина продолжала бодро
взлетать, показывая то небо, то облако.

Со временем Лёня заметил, что мир сузился до размеров площадки, на
которой установлен шлагбаум. И тогда он начал мечтать.

Вечерами, укладываясь спать, Лёня уносился мыслями в неведомые
страны. Там он был могучим владыкой, отправлявшим легионы в бой
небрежным взмахом руки. А ночью луна, нет, две луны
отражались в глазах красавицы, с восхищением смотрящей на него.

Вот сейчас принц Лёня... Нет, «принц Лёня» — не звучит. Нужно
придумать себе имя посолиднее. Интересно, какие имена бывают у
принцев? В голове всплыло: «принц Чарльз». Звучит неплохо, но
как-то не так... Проклятье, ничего не приходит в голову.

Лёня зевнул и перевернулся на другой бок.

— Ладно, сейчас займусь красавицей, а имя придумаю завтра...

— Элеон,— позвала его красавица.

— Ну что ж, Элеон так Элеон,— не стал упрямиться Лёня.

Итак, сейчас принц Элеон допишет манифест... Нет, рядом с
красавицами манифесты не пишут. Лучше так: сейчас принц Элеон попишет
поэму, и... Лёня уснул: ничего не поделаешь, он не принц,
ему завтра на работу.

Лёнин начальник Василий Александрович Жёлудев был отставным
офицером. Выйдя на пенсию ещё полным жизненных сил, он рьяно занялся
домашним хозяйством, удивляясь тому, как недавно оставившая
его супруга всё запустила. Но через месяц заскучал, стал
поднимать рюмочку, чего за ним раньше не водилось.

Решив, что причина тоски — одиночество, Василий Александрович
заприметил двух продавщиц из магазина неподалёку и попытался
завязать отношения. Его выбор был неслучаен: Зиночка и Галочка —
так их звали — были дамами неопределённого возраста и
интересов, обручальных колец не носили. А самое главное, магазин
был рядом с домом и имел подсобное помещение для
романтических встреч.

Снова обзаводиться женой Василий Александрович не планировал, а вот
чтобы посидеть в подсобочке по-людски, поговорить душевно...

Наметив цель, майор Жёлудев провёл молниеносную операцию. Явившись к
закрытию магазина в парадном мундире с двумя букетами
цветов, он затребовал шампанское, две бутылки водки и шоколадку.

Пока товар упаковывался, бравый майор, источая запах дешевого
одеколона, посетовал на то, что не с кем выпить. Зиночка и Галочка
были неприступны.

Тогда Василий Александрович пустил в бой свой стратегический резерв.
Он извлёк из кармана томик Пушкина и начал артподготовку:

— Я помню чудное мгновенье... передо мной явилась ты...

Противник попытался рассредоточиться, бегая вдоль прилавка из конца
в конец. Но Жёлудев пустил в ход свое крупнокалиберное:

— Как мимолётное виденье, как гений чистой красоты,— все, противник
разгромлен, противник сомлел и капитулировал.

Подписание договора о дружбе и сотрудничестве проходило в подсобке
на деревянном ящике из-под помидоров. Накрыв ящик
предусмотрительно прихваченной газетой, Василий Александрович
расположил на нём напитки и угощения. Пушкин за ненадобностью был
отправлен в карман.

— Поэзия — это сила,— говаривал потом Василий Александрович,
рассказывая Лёне о своих похождениях.

Жизнь стала налаживаться, но это было всё-таки не то. И понял майор,
что для счастья ему нужны не подруги, а подчинённые и
чувство причастности к общему важному делу.

К счастью Жёлудева, директором деревообрабатывающего комбината
назначили его однополчанина. Узнав об этом, Василий Александрович
пригласил его на фуршет в подсобку и поведал план
реформирования производства.

Зиночка и Галочка, о которых господа офицеры забыли сразу после
второй, попытались возмутиться и даже выставить высокие
договаривающиеся стороны из подсобки, но извлечённый из кармана
Пушкин с фугасным «Я помню чудное мгновенье...» вновь произвёл
магическое действие — бунт был подавлен.

А когда директор комбината вручил дамам деньги, сказав:

— Ну пойдите, купите себе мороженое,— Зиночка и Галочка вышли, и
конструктивная деловая атмосфера была восстановлена.

Так на комбинате появилась должность «замдиректора по режиму». У
шлагбаума была выстроена будочка для Василия Александровича, а
Лёня со сменщиками стали именоваться контрольно-пропускной
службой, или КПС.

Майор Жёлудев где-то достал флажок с надписью «“Слава КПСС”»,
закрасил последнюю букву «С» и время от времени высовывал его в
форточку, отдавая команду открыть шлагбаум. В этом
дирижировании он находил упоение и строгую военную красоту.

Сегодня Василий Александрович не в настроении: к нему в будочку
принесли электромотор для шлагбаума и пульт управления с двумя
круглыми кнопками. Это значило, что завтра он лишится всех
подчинённых и, соответственно, перестанет быть начальником
службы.

— Схожу-ка я вечером в подсобку,— вздохнул Жёлудев и проверил
карман: на месте ли томик Пушкина.

В обед Лёня отправлялся пить чай в будочку начальника. Там они
разгадают кроссворд и обсудят местные новости. Да, и начальник
обязательно поинтересуется прогнозом погоды.

Сегодня было четыре раза «чистое небо» и... четыре раза — «облако».
Ну нет, предсказать дождь с вероятностью пятьдесят процентов
— всё равно, что вообще не предсказывать. И в глаз что-то
попало. Лёня потёр веко, и соринка, кажется, вышла. Так вот,
о чём это я?

Ах да, придётся делать «контрольный замер». Лёня поднял шлагбаум и
посмотрел вверх. Там, между клубящимися облаками, плыли по
небу две луны.

— Наверное, глаз надавил,— подумал Лёня и побрёл пить чай.

В будочке он узнал, что уволен: шлагбаум теперь будет открывать
электромотор, пульт управления которым уже установлен. И
начальник показал на чёрную коробочку с двумя кнопками.

Рассеянно доработав смену, Лёня пересчитал полученный из
начальственного кармана расчёт, и отправился, куда глаза глядят.

Ноги привели его к единственной достопримечательности города —
Таёжнодырскому вокзалу.

В годы войны его случайно разрушили чекисты: телеграмму с приказом
подготовить город к эвакуации не выспавшийся радист отправил
вместо Волоколамска в Таёжнодырск. Эвакуировать из города
было особенно нечего, да и некуда — за спиной сплошная тайга.
Поэтому чекисты, погрузив на телегу партархив и остаток
денег из банка, задумались: что бы ещё такого сделать? Сначала
решили взорвать рельсы, чтобы враг не проехал, но, прибыв со
взрывчаткой на вокзал, увидели, что рельсы в Таёжнодырске
заканчиваются. Но взорвать же что-то надо, чтобы врагу не
досталось... Вот здание вокзала и взлетело на воздух.

Вскоре ошибка выяснилась, но чекистское начальство было настолько
занято борьбой с диверсантами, что дело спустили на тормозах и
почти никого не расстреляли.

После войны отстраивать вокзал пригнали пленных немцев. А те взяли и
выложили на полу свастику, да так хитро, что увидеть её
можно было только сверху, из-под потолка. А когда на ней стоишь
— ничего не заметно.

Вот в этом все немцы: нет, чтобы слово какое выложить, как мы бы с
вами сделали, а они раз — свою свастику.

И всё бы ничего, если бы уже в наши времена не полезли менять
лепнину под потолком. Тогда и увидели, какую свинью подложили
фашисты.

Инструктора идеологического отдела обкома чуть кондрашка не хватила.
Вокзал закрыли и пригнали комсомольцев поверх старого пола
выкладывать новый, со звездой в центре.

Идеологический инструктор лично несколько раз пересчитывал лучи у
звезды, чтобы, сами понимаете, чего не вышло. А комсомольцы на
такое недоверие обиделись и выложили прямо у входа... ну
сами понимаете, какое слово. Да так, что под потолок лезть не
надо, чтобы его прочитать.

Тут перестройка грянула, и слова такие — не то, что на полу — в
газетах появляться стали. Поэтому на вокзал махнули рукой, и
половым вопросом больше не занимались.

Немного постояв на оставленной комсомольцами надписи, Лёня набрался
решимости и направился к билетной кассе.

Маленькое окошечко в ней было закрыто табличкой: «Билетов нету никуда».

Надпись содержала столько смысла, что для усвоения его требовалось
куда-нибудь пойти.

— Это нужно запить,— принялись нашёптывать демоны, но победило
светлое начало, и Лёня отправился в кино.

Выбор фильмов был невелик: эротика и Котовский. Пришлось вздохнуть и
выбрать красного командира. Немного посмотрев, как лысый
герой махает шашкой, Лёня плюнул и, купив по пути газету с
объявлениями о работе, пошёл домой.

Дома, даже не раздевшись, он бросился на кровать. Мысли снова унесли
его в неведомые дали.

Лёня, вернее уже не Лёня, а принц Элеон в своём дворце дописывает
поэму, и изящная красавица по-прежнему смотрит на него.

Потом появляются две луны, принц улыбается им и начинает подниматься
всё выше, к звёздам...