Проза

(Приключенческий рассказ)

Не строй семь церквей, а пристрой семерых детей

(Русская пословица)

«Горизонт времени простирается в будущее, оставляя за собой грязные
следы на прошлом нашей совести. Но момент настоящего дает поэтической
натуре больше работы, чем фантастика будущего или раскопки просевшего
кургана прошлого, а следы бывшего истлевают в культурном слое
или оседают под стеклом музеев да на книжных полках библиотечных
хранилищ и архивов спецслужб», – так размышлял пожилой пассажир
междугороднего автобуса, сидя в ночной час в переполненном затемненном
салоне. Вокруг него расположились дремлющие люди, а за окнами
мелькали фары встречного транспорта. В проходе автобуса стояло
несколько человек, которых водитель подхватил по дороге, среди
них - нетрезвый молодой пассажир, на вид ему и двадцати не было.

«Студент», – предположил пожилой философ.

Студент уже два раза просил водителя остановиться «где-нибудь
возле кустиков» и каждый раз перед выходом произносил: «Не могу
же я делать это прямо здесь!».

За спиной пожилого пассажира беседовали две дамы. Не видя их,
он мог все же догадаться по разговору, что это были паломницы
– они делились друг с другом чудесными историями.

После очередной остановки «возле кустиков» молодой человек явился
в салон автобуса, покачиваясь сильнее прежнего, и встал в проходе
рядом с паломницами. На лице его было написано нескромное желание
найти в них собеседниц.

Тем временем пожилой пассажир (размышлявший о прошлом и будущем)
слушал очередную историю, что рассказывала одна из набожных дам
за его спиной.

Дело касалось некой старушки из дальнего зарубежья, которая на
склоне лет вернулась в Россию поклониться православным святыням
и могилам предков. Маршрут паломничества проходил через Петербург,
и ей не миновать было часовни Блаженной Ксении. Выйдя после молебна
из кладбищенской церкви, старушка прижалась к стене храма и заплакала.
Ее плач перешел в рыдания. Она не плакала так последние тридцать-сорок
лет и, не сумев взять себя в руки, дала волю слезам. Придя в себя
и вернувшись в гостиницу, пожилая дама обнаружила, что к ней вернулась
потерянная с возрастом острота зрения. Она убрала в чемодан ненужные
очки. Но сопровождавшие ее в поездке американские родственники
с ужасом обнаружили, что она забыла абсолютно, до единого слова,
весь свой английский язык, на котором изъяснялась последние годы.
Более того, старушка заговорила на тургеневском языке своих предков,
носители которого сгинули в ленинско-сталинских исправительных
лагерях.

Молодой человек в проходе, не зная, чем себя занять, слушал с
интересом одну историю за другой и отхлебывал из бутылочки. Внезапно
он обратился к беседующим дамам довольно громким голосом: «Вы
стихи пишете?».

Дамы с удивлением посмотрели на нетрезвого пассажира, а одна из
них решительно отрезала: «Нет!»

«А я пишу», – сказал молодой человек и, почувствовав прилив «есенинского
настроения» и не дожидаясь приглашения что-нибудь прочитать, протяжно
и на весь автобус затянул строчки:

Мой прах лежит под камнем этим,
Теперь душа за все в ответе.
Но если в сердце ты поэт,
Должно быть, знаешь ты ответ?

За миг в полсотню с лишним лет
Здесь нет награды – есть ответ,
Но если ты в душе поэт,
То знай ответ: ни «Да», ни «Нет».

Добра и зла оставив своды,
Мой прах под гнетом, дух – свободен.

– Не ори, здесь ребенок спит! – послышался хриплый окрик одного
из разбуженных пассажиров.

– Папа, я не сплю, я слушаю, – отвечал голос маленькой девочки.

– А у меня и для малышей есть, – воодушевился поэт, – вот, пожалуйста,
загадка в стихах для детей и взрослых.

И, заглушая ропот пассажиров и ровный гул мотора, студент продолжал
декламировать:

Гром гремит, земля трясется,
Борода из джипа вьется.
На колесах не ковчег – 
Мафиозник сунул чек.
Панихидка над братком – 
И поехал с ветерком.
Чтоб на требы за рублем,
Сам катался за рулем.
Что теперь ему потоп?
Кто в машине едет?

«Поп!» – зазвенел на весь салон автобуса голос маленькой девочки.

Но тут поэт принялся всматриваться в ночные огни за окном автобуса
и, набросив сумку на плечо, стал пробираться к водителю: «Командир,
прижмись в конце деревни, я уже, кажется, до дома докатил».

Автобус остановился, водитель открыл двери, и пассажиры с облегчением
вздохнули.

«Какой странный молодой человек! Совсем не похож на современных
студентиков, что расставляют свечки под образами за день до экзаменов»,
– подумал пожилой мужчина.

Отец Игнатий осенял крестом все. Каждую тарелку и чашку в своей
маленькой квартирке, перед трапезой и после. Каждое приношение
своих духовных чад: сверточки, пакетики, баночки, коробочки, сумочки,
книги и иконы. Несколько раз в неделю он окроплял все углы своей
квартирки, молясь со тщанием – бесы всюду плетут свои мерзкие
козни. Выходя на службу или на требы, он старательно крестил дверь,
благословляя себе путь через пронизанную бесовскими злодеяниями
мирскую жизнь.

Переоблачаясь в храме после службы, батюшка крестил свое мирское
платье: свой неизменный серый плащ, темно-серую шляпу, большие
черные ботинки, - брал в руки зонт и небольшую дорожную сумку
и отправлялся домой. Ездил он только наземным транспортом. Метро
слишком низко опускалo его помыслы. Лезла в глаза отвратительная
реклама, а мысль о том, что он проносится c грохотом в вагоне,
под могилами и захоронениями своих предков, приводила его в ужас.
На требы его отвозили и привозили на такси. Отец Игнатий служил
молебны, совершал отпевания и крестил особенно долго. Мирской
человек, замороченный суетой московской жизни, понимал, что такой
долгий молебен или панихида отслужены для него на всю оставшуюся
жизнь.

«Зачем ты крестишь свои ботинки?» – спрашивал его настоятель храма,
где служил отец Игнатий.

«Сначала крестишь их, а потом суешь туда свои ноги в несвежих
носках и попираешь то, что благословлял».

Отец Игнатий не отвечал, а только ухмылялся и продолжал, одеваясь,
крестить свой плащ и шляпу.

В холодную погоду батюшка одевал под плащ свою теплую безрукавку
из добротного меха и отправлялся по делам. Однако он смущался
при мысли, что какой-нибудь нищий может попросить у него эту безрукавку,
и ему придется ее отдать вместе с плащом. Беспокоило его не расставание
с теплой удобной одеждой, а мысль о том, что ему было бы жаль
ее отдавать.

Однажды поздним зимним вечером, когда батюшка после всенощного
бдения говорил перед своими прихожанами тихую проповедь, в храм
ввалился пьяный майор в форме десантных войск. Несколько минут
он стоял спокойно и слушал. Потом он стал нервно поправлять свою
форму и, наконец, не выдержал: «Я расстрелял четырнадцать человек,
мне Бог простит?» – выкрикнул военный в сторону отца Игнатия.

Батюшка не смутился. Он закончил проповедь и объявил порядок служб
на следующий день. «Кто завтра хочет приступить к Причастию, может
остаться на исповедь. Вы, молодой человек, подходите первым»,
– батюшка указал на майора.

Принесли аналой с крестом и евангелием, и отец Игнатий начал исповедь.
Но алкоголь и взвинченное состояние несчастного вояки не давали
ему покоя.

– У меня с собой две гранаты, я могу их тут взорвать, – на весь
храм раздался голос пьяного командира десантников.

Оставшиеся на исповедь православные с ужасом смотрели на нервные
жесты военного.

– Ну и что? – отвечал отец Игнатий. – Мы станем мучениками за
Христа, а ты будешь орудием бесов.

– А за кого же тогда те четырнадцать погибли, которых я из АКМ
пришил, – почти кричал майор, – за Аллаха?

– Где ты их? – спросил батюшка.

– В Чечне, в горах. Они ночью без охраны спали, a мы их накрыли.
Я сам четырнадцать душ на тот свет отправил, мне Бог простит?

Петька Блондин попытался открыть глаза: звякнули на столе пустые
бутылки о стаканы. Крыса спрыгнула со стола на шаткий стул и с
коркой в зубах скрылась в углу. Петька понял, что проснулся дома.

Голова не поднималась с вонючего матраца, все нутро свело от тошноты
и боли. Какую гадость пили вчера под конец, он не мог вспомнить.

- Может, хоть чуть осталось? Без похмелки я подохну. Может, не
всю выхлебали?

Скосив глаза и не поднимая головы, он проверил под столом: «Может,
я Нюркину чекушку наутро заначил?». Но такого почти никогда не
случалось. Петька сполз с кровати и кое-как добрался на четвереньках
до печи. Прошарил все потайные места – пусто.

На полу лежала недокуренная, почти целая сигарета, мокрая с одного
конца. Встав неуверенно на ноги, он взял с вьюшки спички и прикурил.
От первой затяжки Петькина голова поехала на стену, и он, присев
на корточки, положил вытянутые руки локтями на колени - так сидят
зэки перед только что растопленной печкой.

Уже больше десяти лет прошло с тех пор, как он «отпыхтел» семь
годков в Мордовии. Все эти годы после зоны он жил здесь, в полуразваленном
доме своей покойной сестры, на краю тихого лесного села, и пил
окаянную. Многие его кореша уже выпили своё и лежали неподалеку
на лесном кладбище. Каждому из них он копал среди деревьев могилу.
Опускал гробы из сырых сосновых досок в глиняную землю. Каждого
поминал по сельскому чину, если приглашали за стол, а если нет
– получал на всех забулдыжных друзей пузыри с самогонкой и нехитрую
закуску от родни. Оглушив по паре стаканов вонючей жидкости за
сараями, они расползались по своим избам-норам, чтобы утром явиться
за похмелкой.

Сегодня похмелки не светило, в магазине он был должен, у Нюрки
дрова не доколол, а деньги, взятые вперед, просадил. К отцу Григорию
– не подходи: он узнал, кто упер из колодца его насос.

Но тут Блондин вспомнил, что вчера бабы говорили про Михалыча,
что он приехал ночным автобусом из столицы продавать свой дом.
С ним у Петьки был контакт. В свое время Блондин продал ему две
старинные иконы, которые по пьянке снял в прокуренной избе Васьки
Хромого. Хозяйка икон – старуха мать – подняла шум и сказала батюшке.
Тот позвонил «ментам» – и участковый, приехав в село, сапожищами
выбил из Блондина имя покупателя. Но иконы далеко не ушли – Михалыч
пожертвовал их монашкам в Ниженский монастырь, что расположился
временно в бывшей помещичьей усадьбе. «Менты» нагрянули в монастырь,
забрали иконы, и больше эту красоту никто не видел – ни старуха,
ни сам батюшка.

Подойдя к дому Михалыча, Блондин увидел хозяина в палисаднике.

- Здорово, Михалыч, когда приехал?

- Вчера.

Петька придал голосу страдающий тон:

- Выручи, Михалыч, дай какую-нибудь работу. Башка раскалывается
после вчерашнего. Подохну.

- Какой из тебя сегодня работник? Иди лучше проспись.

- Копать, таскать, колоть – что хочешь буду делать, ты только
похмели.

Хозяин хотел уйти в дом, но потом, глядя в бесстыжие Петькины
глаза, предложил:

- Есть для тебя работа… Пса травить.

Блондин не понял:

- Это как?

- Очень просто. Получишь ватные штаны и телогрейку. Сначала будешь
пса злить – тряпкой по морде хлопать, а когда я его с цепи спущу
– беги от него и ногами отгоняй. Стакан за каждые полчаса работы.

Петька стоял в задумчивости.

- Ну ее на хрен, Михалыч, твою работу, - сказал Блондин и поплелся
к дому Нюрки.

В центральной школе города Волынин разразился немыслимый скандал.
Директора вызвали к главе администрации и кинули перед ним на
стол ученическое сочинение по литературе. На конкурсе одиннадцатиклассников
это сочинение, по мнению молодого преподавателя русского языка
и литературы, заняло первое место по школе. Смятение охватило
мужей города, когда выяснилось, что тему предложили сами ученики,
а учитель только поддержал их. Более того, учитель взял на себя
смелость объявить, что лучшее сочинение будет отправлено руководству
города и района.

И вот сочинение на столе, а ни директор, ни завуч об этом ничего
не знают.

Прочитав первые два абзаца, директор понял, что, скорее всего,
его с позором уволят.

«Город Волынин Долбенинской области расположился по пути на северо-восток
Империи. Население из смеси бывших славянских, мордовских и татарских
племен унаследовало от своих диких предков две яркие черты - постоянство
в оголтелости и невосприимчивость к трезвости.

В былые времена родовитые воеводы этих мест пытались высечь из
своих холопов все, что в них было человеческого, чтобы затем вместить
в их головах учение о небесном блаженстве. Люди духовного сана
много потрудились, чтобы премудрыми словесами с амвонов и умиленными
распевами с клиросов смягчить сердца строптивого народа, но в
основном их усилия остались почти без результата.

В окрестностях нашего древнего города архиепископ Мефодий (посланный
патриархом проповедовать Слово Божие) был избит непокорной толпой
и смертельно ранен копьем в сердце одним из местных язычников.
Разве это было до славного Крещения Руси? Нет, историки отмечают
это событие второй половиной 17 века».

Тема сочинения была дерзкой: «Почему стихотворение

М. Ю. Лермонтова "Прощай, немытая Россия" актуально и сегодня
на примере нашего края?».

- Как он смел без моего ведома устроить такой конкурс? Я уничтожу
этого отщепенца как педагога! – зарычал директор, имея в виду
учителя литературы.

- Вы читайте дальше! – приказным тоном выпалил глава района.

Глаза директора школы скользили по тексту, отыскивая самые крамольные
места.

«Во времена становления Русского государства наша местность была
окраиной (не зря в те далекие времена ее называли «Украйной»).
Сюда устремлялся беглый люд из центральных районов, спасаясь от
рабской крестьянской доли и нестерпимого гнета наглой московской
власти. Беглецов привлекали плодородные угодья, леса со зверьем
и дичью и полноводные реки, полные всевозможной рыбы. Вектор движения
переселенцев был ясен – прочь от ненавистного центрального закабаления.
Но вольнолюбивый народ не нашел здесь благополучия и спокойной
жизни: помимо ордынских поборов, местные князья, воеводы и помещики
висели сотни лет на шее трудолюбивого населения, как мельничный
жернов. В результате воровство и разбой происходили повсеместно.
На протяжении веков история нашего края изобилует описаниями разграблений,
убийств, поджогов, вооруженных бунтов и массовых восстаний. Скрытая
непокорность и ненависть к власть имущим стали навсегда плотью
и кровью жизни нашего народа. Люди двигались в леса и на выселки,
чтобы вскоре снова стать рабами ненасытных наместников центральной
русской власти».

Директор читал стоя, как нашкодивший ученик перед педсоветом.

- Разрешите присесть? - спросил он насупившегося главу района.

- Садись, - процедил начальник.

Директор опустился на стул вовремя: следующий абзац он не смог
бы дочитать стоя на ногах до конца.

– «Герб нашего города – дуб и три вороны - не отражает действительной
гордости нашего края - знаменитой волынинской водки и ее производителя,
ликероводочного завода, который десятилетиями трудится над пополнением
городского бюджета. Отцам города следует подумать, чтобы к очередному
юбилею внести изменения в геральдику нашего района. Бутылка знаменитой
на всю округу водки на фоне трех граненых стаканов - предмет наивысшего
почитания 99,9 процентов нашего мужского населения – могла бы
стать достойным символом нашего района и знаком великого изобилия
оной.

Но вернемся к истории. Первое Народное училище, состоявшее из
двух классов, открывается в нашем городе только в 1789 году. Но
детям от народа путь туда был заказан, так как в училище принимали
только отпрысков дворян, купцов и духовенства. Однако шесть трактиров
и множество питейных заведений усердствовали в формировании того
образа местного труженика, который мы имеем сейчас.

Дотошный летописец информирует нас, что в 1791 году училище закрывается
за ненадобностью и отмечает отсутствие в городе бани. Припоминаете
стихотворение Лермонтова?»

В кабинете раздался телефонный звонок секретарши. Было доложено,
что пришла завуч школы Раиса Семеновна.

- Разрешите? – открыла дверь очень полная женщина в тех годах,
когда о возрасте уже совсем неприлично спрашивать.

Начальник молча указал ей на стул рядом с директором школы.

- Дальше читай вслух, - последовал приказ из кресла под президентским
портретом.

«Недолгий светлый период истории нашего края связан с жизнью и
деятельностью архиепископа Феодосия Молчунова, который содействовал
открытию множества церковно-приходских школ и духовных училищ
для просвещения народа. В творениях плодовитого церковного писателя
часто встречается мысль о том, что высшей формой духовной жизни
является просветительская и образовательная работа с детьми. В
1869 году неутомимого просветителя переводят из наших краев на
Мировладскую кафедру, где он продолжает свою деятельность. Но
сытая церковно-бюрократическая среда того времени встретила недружелюбно
аскета и проповедника. Завистники строят козни. Молодого, энергичного
архиепископа обвиняют в блудной связи, скандал раздувают до немыслимых
размеров и парализуют деятельность владыки как архипастыря. У
владыки Феодосия не остается другого выбора, как уйти со своего
поста. Он пишет прошение в Синод.

«Прощай, немытая Россия …»

В воскресенье, 5 июля 1872 после литургии архипастырь обращается
к своим духовным чадам с последней проповедью на Мировладской
кафедре. Очевидцы вспоминают гробовую тишину в соборе, нарушаемую
иногда всхлипываниями и сдавленными рыданиями.

Куда же закатилась жемчужина Православия?

Смиренно простив всем своим клеветникам, владыка Феодосий получает
от Синода разрешение поселиться в затерянной среди лесов и бездорожья
Волынинского уезда древне Ниженской обители, впоследствии перестроенной
немецкими архитекторами на бешеные деньги юсуповского потомка.

Здесь на нашей земле засиял талант духовника всей России, здесь
в монастырской тиши у слияния рек Цыть и Нижи были написаны его
многотомные духовные трактаты, отсюда до последнего дня жизни
отсылались письма духовных наставлений русским людей всех сословий.

Местное волынинское начальство никогда, вплоть до конца 20 века,
не интересовалось ни наследием великого проповедника, ни его личностью.
Книги архипастыря, печатаемые при жизни в центре России, здесь,
при полной безграмотности населения и невежестве начальства, никто
не читал.

Что же интересовало их, кроме винокуренных заводов?

После падения династии Романовых представители Временного правительства
продержались в городе недолго. Вернувшиеся с фронта солдаты под
руководством бывшего балтийского матроса О. М. Рокнилова создают
военно-революционный комитет, с оружием в руках захватывают учреждения
Временного правительства и закрепляют переход власти к большевикам.
Начинается разграбление усадеб, монастырей и церквей. Особый интерес
у новой власти вызывает Ниженский монастырь, но не в связи с деятельностью
покойного пастыря, а из-за слухов, что там хранятся драгоценные
пожертвования местных купцов, юсуповских потомков и дары великих
князей и княгинь, заезжавших нередко на богомолье в нашу глушь».

Директор школы остановился и посмотрел на бутылку с минеральной
водой в застекленном шкафу кабинета.

- А кто написал это сочинение? – заполнила паузу завуч Раиса Семеновна.

- Форин Иван, ученик одиннадцатого класса, - ответил директор
школы, не сводя глаз с прохладительного напитка.

- Ванька! То-то мне говорили, что он всю городскую библиотеку
перерыл, - сказала завуч.

- Продолжай теперь ты, Раиса Семеновна, читать, а потом решим,
что нам с Ванькой делать, - прогудел глава района.

«Райку, дуру, назначат на мое место, а меня выгонят, несмотря
на все заслуги», - подумал про себя директор школы.

Раиса Семеновна взяла из рук директора открытую ученическую тетрадь
и, откашлявшись, продолжила.

«В 2009 году исполнится 90 лет со дня расстрела в нашем городе
демонстрации православного народа, в основном женщин, пришедших
к зданию уездной ЧК выручать конфискованную Ниженскую икону Божией
Матери. Красноармейцы открыли по толпе огонь. Очевидец рассказывал:
"Я солдат, был во многих боях с германцами, но такого я не видел.
Пулемет косил по рядам, а они идут, ничего не видят... Матушка
Заступница, спаси и помилуй, все за Тебя ляжем! Страха уже в них
не было никакого".

В ответ на кровавую бойню в уезде вспыхнуло антибольшевистское
восстание. Из села Скотобеево восставшие крестьяне двинулись на
город. К ним присоединились крестьянские отряды из Серой Слободы,
из Антишевской и Камаринской волостей. Но, несмотря на отчаянные
атаки, город взять не удалось – ленинские опричники были лучше
вооружены, и на следующий день к ним присоединились чекисты из
Бобонова и Цыцова с артиллерией и пулеметами. Восстание было подавлено,
и покатилась песня «Яблочко» c припевом «Интернационал», оставляя
за собой кровавый след, по волостям уезда. Каратели считали, что
среди зачинщиков и подстрекателей восстания были и священники.
Последовали расстрелы духовенства, закрытия и грабежи церквей.

Но в Ниженском монастыре их ждала неудача. Казначею монастыря
удалось тайно вывезти на телегах, под мешками картофеля, несметные
драгоценности монастыря в село Присечное и спрятать их у своячениц.
Каратели арестовали и увезли из обители всех монахов, кроме отца
казначея, надеясь, что он впоследствии не выдержит пыток и укажет
им место клада. Но вскоре и свояченицы и казначей тоже бесследно
исчезли в подвалах ЧК, навсегда унеся с собой тайну сокровищ Ниженского
монастыря».

- До конца еще много читать? – спросил глава администрации, поглядывая
на часы.

- Почти восемь листов, - подсчитала Раиса Семеновна.

- Я вот что вам скажу, дорогие педагоги, – сказал глава, посмотрев
на часы еще раз, - времени у меня больше нет на исторические очерки,
а решение есть. Ваньку Форина – рекомендовать в университет на
факультет журналистики, а вы созывайте педсовет на следующей неделе.
Я приеду поговорить c коллективом и почитать сочинения других
учеников.