Проза

Я смотрел на мужчин и женщин в медицинских халатах и думал: «Когда
же я допишу рассказ?». А хирург следил за тем, как мутнеют
мои глаза, и ждал, когда подействует наркоз. Он был почти
уверен, что лежащее перед ним тело будет скоро передано
патологоанатому. Врачи знали мой неутешительный диагноз, но скрывали
его от меня. Я и сам боялся, что хирург может сделать
фатальную ошибку – например, дать смертельную дозу анестезии или
еще что-нибудь. Одним словом, мне не придется дописывать
рассказ после.

Я взглянул вверх и увидел себя в отражателе огромной лампы, висевшей
над операционным столом. Все было видно, как на большом
цветном экране. Картинка не была статичной. Вот я выхожу из
дома, на мне плащ. Напротив моего подъезда над детской
площадкой висит вертолет, и человек в камуфляжной форме энергично
машет мне рукой, чтобы я скорее поднимался по веревочной
лестнице на борт. Я решил, что сейчас должна случиться какая-то
очередная катастрофа и, бросив портфель и зонт, стал неумело
и медленно карабкаться вверх. Но вертолет уже не мог ждать,
он, набирая высоту, поднимался над домами, полетел вместе со
мной над улицами, парками, перекрестками и площадями.
Человек в камуфляже продолжал мне махать, призывая подниматься на
борт, но силы оставляли меня – руки слабели, дыхание
боролось со встречным ветром, ноги соскальзывали с перекладин
лестницы и…Боже мой! Да я же лечу!

И хотя в студенчестве я прыгал в море с высокой скалы, а в детстве я
летал во сне, на этот раз я почувствовал что-то другое. Как
и в молодости, подо мной открылась огромная площадь голубой
воды, и я уже не видел ни домов, ни улиц, ни горизонта –
только небо, солнце и море.

Но мне было жаль, что я летел не как ангел, а как завернутый в плащ
каскадер, все ближе и ближе приближаясь к поверхности воды.
Я ничего не боялся – ни удара о воду, ни возможности
захлебнуться и утонуть – все было захватывающе интересно! Еще
мгновение (но как долго оно длится!) – и вот-вот что-то
произойдет…

…откашливаясь, я почувствовал во рту вкус солено-горькой воды.
Дрейфуя на поверхности, я совсем не думал спасать свою жизнь –
плащ не давал мне утонуть, а земля виднелась на досягаемом
расстоянии, поэтому, через несколько минут, я уже снимал мокрую
одежду и раскладывал ее на каменистом берегу или моря или
океана.

Лежа на теплой гальке, и ожидая, когда высохнет моя одежда под
жарким солнцем этого края, я почувствовал, что меня окружил
необыкновенный покой. Я помнил всех и всё, но больше не терзался
заботами, сомнениями, стремлениями. Мне даже не было стыдно
лежать обнаженным.

Надо мной летала необычайно красивая бабочка. Жаль, что порыв
теплого ветра отнес ее в сторону, и я не успел хорошо рассмотреть
изысканного узора ее крыльев. Однако через мгновение она уже
сидела у меня на плече, как будто я был самый обычный
объект этого берега. Стоило мне повернуть к ней голову, как она
снова взлетела и стала описывать надо мной круги, явно
приглашая меня куда-то. Я вовсе не возражал. Бабочка поняла это и
устремилась ввысь, я был рядом с ней.

Тело внизу белело ягодицами, а рядом досыхала одежда.

Птицы разной окраски и величины пролетали мимо бабочки, но ни одна
не пыталась ее схватить. В детстве мне приходилось с
мальчишками ловить щеглов на окраине одного провинциального города,
в ту пору знаменитого своими садами. И я сильно
расстраивался, когда, дернув за длинную веревочку, чаще всего не находил
в силках ни одной птички. А здесь птицы были очень близко,
но я не хотел их ловить – мне казалось, что и они не боятся
меня.

Когда бабочка села на солнечной стороне высокой скалы, я оказался
рядом с ней, и мне было видно, как чудесно устроено все
вокруг.

Отвесные скалы окружали огромную плоскую каменистую равнину. Если бы
не обилие цветов, невиданных мною ранее, и покрывавших
светящимся ковром всю долину, я бы принял это место за
гигантский кратер вулкана. Удивительно было то, что цветы росли из
камней, не засыхая и не опадая. Под ними не было ни единого
сухого листика или опавшего лепестка. Но над ними совершали
свой замысловатый танец мириады бабочек. Они садились и
взлетали с цветов, снова садились и снова совершали свой танец
миллионами крыльев.

Однажды, когда древняя мать Параскева, уставшая от болезней и всей
жизни, говорила мне, что никак не может дождаться смерти,
чтобы увидеть всех своих родных и близких, я, маловерующий и
сомневающийся, вздыхал и недоумевал. Как она их там разыщет,
даже если они на самом деле живы в том непонятном другом
измерении?

Видя, как танцуют над цветами разукрашенные бабочки, я стал
подмечать, что это был не просто гонимый инстинктом лёт – грациозные
движения танца подчинялись сценарию. Определенная окраска и
рисунок крыльев на воздушных балеринах соответствовали
похожему узору на цветах. Они взлетали и садились, и в этом
сонме воздушных танцоров был для внимательного глаза виден
чарующий порядок.

Бабочка, сидевшая на выступе скалы, была немного печальна. Она
вздрагивала всем телом, сводила и разводила крылья, но давала
себя рассмотреть. Чувствовалось, что ее влекло вниз к
цветочному хороводу, но одновременно что-то удерживало здесь. Среди
замысловатых переплетений рисунка ее широких бархатных
крыльев, как мне показалось, был узор, очень знакомый моему глазу.
Да, я его где-то видел! Где же? Я не мог вспомнить.

Но тут мне представилось, что для совершения этого чудесного танца,
ей пока не хватает одного цветка, который, наверно, не
пробился еще через каменистую почву, но готов сделать это очень
скоро…

Хирург наложил последний шов. Велел отключить аппарат искусственного
дыхания и стал снимать перчатки.

– В морг? – спросила медсестра. Хирург кивнул головой.

Тело повезли по коридору мимо открытых окон к лифту. Но внезапно
через распахнутое окно с порывом летнего ветра влетела бабочка
и села на покрытое простыней тело. Никто не пытался ее
согнать – ее никто не видел.

У дверей морга за столом сидел служитель в форме охранника, тот
самый, который звал, размахивая рукой, на борт вертолета. Он
прикрепил к ноге бирку и покатил носилки с телом и бабочкой к
свободному топчану.