Поэзия

Эти скудные пожитки
Умещаются в руке,
Как болтается на нитке
Пуговка на пиджаке. 
Незаметное движенье, 
Взгляд беспечно отведешь
И почти без напряженья
Тихо ветошь оторвешь.
И прошествуешь, витая
Над невнятною судьбой.
Кто заметит, кто считает?
Дыркой больше? Бог с тобой! 

Когда, захлебываясь илом
и задыхаясь, из реки
взбираешься на луг унылый
и мнешь спиною сорняки – 
поверишь ли, что в эти воды
немыслимо опять нырнуть?
И облака продолжат путь
над одиночеством природы,
размыты синью по краям
и впитывая птичий гам. 

Отчего я запомнил так ясно
эту горку и редкий сосняк,
и в кустах ежевики опасной
под коленом набитый синяк,
где хурмы недозрелые чаши
с пробивающейся желтизной
и плоды шелковицы опавшей
за дубовою рощей резной?
Это там с облаков отдаленных
гром нырял, и над бурой хвоей
закружились сосновые кроны,
опоенные темной землей.
Видно, там, средь мальчишьих раздоров
и на кочках футбольных полян,
замышлялись и страсти повторы,
и судьбы одинокий обман. 

Сквозь ясеней желтую проседь
И бусины диких олив
Пушинки осенние носит
В невидимых токах земли.
И воздух с ночными дождями
Так досуха вытер рассвет,
Что встало стекло между нами
И миром, которого нет. 

           1
Барьеры кактусов цветущих
Что вырастают в наших душах
На травах и песках чужбины
Средь молчаливых рыжих дюн            
           2
В молчанье раскрывалось предо мной
Грядущее, как кактусов соцветья:
Старик-ученый с молодой женой,
Друзья и их взрослеющие дети.
И их потери, времени разлад,
И жесты неуверенные сына,
И все, что намечтаю невпопад,
И журавлиный переступ любимой. 

Колышется занавес. Снова на бис
Меж бархатных складок прошествуют примы.
И разум тревожит расползшийся смысл
Меж залом и сценой плывущего грима. 
Где чувство? Где творчество? Где ремесло?
В какой половине – любовь и горенье?
Зачем, заколдованный патиной слов,
Ты следуешь только завесы волненью?  

На грани сознанья и сна
полоска уютной истомы
где клонятся тьма и сосна
в размытые контуры дома
и в чащах несбыточных игр
в готической кирхе скалистой
ощерился маленький тигр
похитивший дочь органиста 
Но в день прорастает весна
лучистым стеклом канифоли
на грани сознанья и сна
полоска светящейся боли
и темная лава течет
с отрогов несбыточной страсти
в долину где скалятся пасти
осиливших время болот 

Кто ждет, замирая, что время 
фонтанами строчек забьет
и бронзовый мальчик, со всеми
в ватаге несясь, запоет;
кто ждет, замирая, что время,
журчащая в речи вода,
взрастит невесомое семя
и путь осветит в никуда...
Нескоро. Потом. Никогда. 

Кто складывал бумажных голубей,
Им сходство с самолетом придавая,
И запускал, и замечал себе, 
Как чертится незримая кривая
Полета, что зависит от углов,
И плотности бумаги, и старанья.
Кто мне велел еще одну любовь,
Забросив в пустоту, поверить знаньем? 

По эту сторону стены 
Иль призмы многогранной – 
Слова, сгущающие сны
В пласты самообмана. 
Кто призму изнутри вращал,
Как барабан молельный,
Гляделся в лабиринт зеркал,
От бытия отдельный,  
Где угнездилось мастерство
В удушливой неволе,
Высасывая существо
И душу обезболив. 

В развлеченье себе и друзьям
Пристрастилась швея к кружевам,
А потом закружилась сама
И исчезла, как в море корма. 

Пусть искры чувств слетают с круга,
Где сжаты страсть и долг, и честь – 
Чтоб легче жертвовать друг другом
Во имя тех, кто с нами есть. 

За большим вольером с ланями,
В клетке сумрачной и узкой
Бродят ибисы, как пламени
Свежеслепленные сгустки. 
Эти клювы – крючья длинные
Задевают осторожно
Камни, заросли картинные
И пучки травы подножной. 
И тоской внезапной схватится
Взгляд внимательно-унылый:
Невозможно птице спрятаться,
Неуклюжей, яркокрылой. 

Это бесы, наши бесы
На соломенных руках
Тащат неясыть по весям,
Треплют пламя в облаках.
Кабы знать, чего хотели,
Я б соломки подстелил
Удержать в дрожащем теле
Ливень стынущих светил.
Пусть под остью желтоватой,
Что впитала зелень звезд,
Прорастет полынь и мята,
Рухнет времени погост.
Пусть опять гончар голодный,
Раскрутив воздушный круг,
Жжет из глины слов немодных
Вазы для скупых подруг. 

Расставанье не дается –
Как разбитая бадья,
Все стучит о дно колодца,
Где вода уже ничья. 
И мальчишка с самокатом
Мчится в детские дворы,
Где любимая когда-то
Затерялась средь игры. 

Как мебель новая в квартире,
Удачный отпуск, долгий брак,
Любовь в функциональном мире,
В цепи распределенья благ. 
У всех оскомина от таинств. 
Здоровый смех, надежный труд – 
Умеренностью наслаждаясь,
Года спокойные пройдут,  
Не чуждые забот и страсти
И творчеством озарены.
И умудренные участьем
Сердца на нас устремлены. 

Горный ручей со спокойной речушкой,
Слившись, текли средь полынных лугов.
В солнечной ряби деревьев верхушки
Перевернулись у их берегов. 
А на закате достигли провала – 
Старая шахта, смещенье пластов.
И подземелье со всхлипом всосало
Мелкие воды и тени кустов. 

Это ты на картинах Шагала,
Синий веер приставив к бедру,
Неуклюже меня обнимала
И над Витебском делала круг. 
Это ты, по-еврейски сутулясь,
В белом платье ту свадьбу вела
По грязи неухоженных улиц,
Где стадами беременна мгла. 
Это ты, моя блажь, испытанье,
Прислонилась к перилам моста
В полутьме, где под шелест признанья
Подавилась судьбой пустота. 

Удальцу открылись дали,
Где сестренку поджидали
Блики солнца, птичье пенье
На ручьях порой весенней.
 
Чернецу открылись глуби,
Где свистит китовый ус,
И тунцы проходы рубят
Сквозь прозрачный вал медуз.
 
Беглецу приснились выси,
В осыпях крутой подъем,
Где сосняк и кипарисы
Колют синий окоем. 

И Вселенная с подругой,
Краткой правдой согрешив,
Завертелась звездным кругом
На подшипнике души. 

Когда судьба нас завела
в простенок меж умом и сердцем,
мы выбираем зеркала,
чтоб поудобнее глядеться,
всегда предпочитая те,
в солидной и тяжелой раме,
воде струящейся, мечте,
исполосованной ветрами.