Искусство

Фильм – инициация в постмодерн. Постоянные скачки-переходы из
одного состояния в другое: физиологические (менархия), социальные
(переезд из сельской местности в городскую), пространственные
(дом на земле – квартира в многоэтажном доме). Смена имён, маркирующая
смену ценностей. Первый переход: из мира традиционных ценностей
в мир деструкции как ценности: креативный акт возможен лишь там,
где разрушается личность. Существо, полагающее вокруг себя этот
мир (Казя), полагает его двояким образом: нарушая правила поведения
и мимикрируя тем, кто его нарушает. Идеальный объект – абстрактный
проводник, исторгающий из себя механическую речь, городская сумасшедшая.
В то же время свои визионерские эксперименты Казя сочетает со
стабильным социальным положением, потому что она «не цыганка,
а просто богатая девочка». Парадигматическая для её мира игра
в разрушение никогда не заходит слишком далеко, хотя достаточно
для того, чтобы напугать панну Никт и заставить её переметнуться
в другой мир.

В этом другом мире превалирующая ценность – власть. Парадигматическая
игра – «приказы». Приказы предполагают обмен ролями, то есть –
переменное созидание себя-другого как волеизъявляющего субъекта.
Но существо, задающее правила (Ева) само постоянно их нарушает,
если же его принуждают к исполнению, то мстит принуждающему, отдавая
приказы, ведущие к полной деструкции воли адресата.

В то же время установки первого мира меняются с деструктивных
на чисто созидательные, он становится более привлекательным, чем
второй, потому что больше не требует отказа от себя, панна Никт
готова вернуться в этот мир и отказаться от правил игры второго,
но сталкивается с прямым шантажом, причём под угрозу ставится
её статус не в мире номер два, а в социальном пространстве. Возникает
необходимость самоидентификации и выбора межу двумя мирами, один
из которых в данный момент характеризуется как положительный,
другой – как отрицательный, панна Никт готова сделать выбор в
пользу первого, но внезапно узнаёт, что никакого мира номер один
и мира номер два не существует, что те правила, которые предлагалось
принять в обоих мирах, существуют вовсе не для того, чтобы им
следовать, а для того, чтобы ими пренебрегать, и что существа,
которые позиционируют себя как миросозидающие, на самом деле являются
элементами единого (для данного повествования) нейтрального социального
пространства, по каким-то причинам вступившими в конфликт. Разрешить
этот конфликт можно двумя путями: либо один из участников признаёт
онтологическое первенство за правилами, полагаемыми другим, сведя
значимость своих собственных до простой игры, либо они должны
найти третьего, нейтрального, который, принимая те и другие правила
всерьёз, сам превратился бы в игровое поле, предоставив обоим
участникам свободно контактировать в нейтральном социальном пространстве.
Именно таким человеком-без-свойств оказывается панна Никт – это
последнее имя, которое она получает от примирившихся Кази и Евы,
одновременно узнавая о существования пространства, в котором они
равноправно существуют и о том месте, которое она сама занимает
в этом пространстве. В этот момент в руках панны Никт оказывается
письмо, подтверждающее способность Кази из своего частного мира
и из того нейтрального поля, которое они образуют вместе с Евой
перейти в социальное пространство более высокого порядка. Панна
Никт не раздумывая уничтожает это письмо, утвердив таким образом
нейтральное поле, но и (во всяком случае, временно) закрыв для
Кази выход из него, сознательно или несознательно присваивая себе
не условно-игровую, а действительную функцию деструктора и тем
самым признавая за собой имя – Никто и назначение – уничтожать.
Это, собственно, и есть окончательная инициация в постмодерн:
стать взрослым для человека значит стать ничем, т.е. не чистой
возможностью, а чистой негацией.

Все три девочки замечательно красивы. Не взирая на параноидальность
сюжета и чистую негацию, смотреть на них – одно удовольствие.
Кстати, девочки четырнадцати-пятнадцати лет, не имеющие материальных
сложностей, по жизни именно так себя и ведут, как щас помню.