Искусство

Околодогматический фильм – «Сын» братьев Дарденн. Грубая фактура,
доски штабелями, принципиальный отказ от любования разными
породами древесины при изобилии названий и характеристик,
вроде: орегонская сосна – мягкая. Грубые лица. Кожаный пояс со
многими застёжками. Очень могу себе представить, что смотреть
это будет тоскливо («что ты говоришь, Андрюша. Право, даже
слушать скучно» – из «Чёрного монаха»). Много пустоты,
комната – по характеру хозяина, мастерская, салон автомобиля – по
чисто функциональной природе этих помещений. Много тишины.
Много доброй воли и доверия требуется от зрителя, который
желает это досмотреть. Бледная мимика «сына». Помимо
определённой степени «догматичности» и французского происхождения
кое-что существенное связывает «Сына» с «Необратимостью» и
«Дьяволами». С «Необратимостью»: в определённом смысле события
также развиваются в обратном порядке, мы сначала видим отца и
его странное отношение к мальчику, потом узнаём о том, что
этот мальчик совершил, потом – каким образом и при каких
обстоятельствах, между моментами, когда мы получаем эти сведения
проходит достаточно времени, чтобы мы выдвинули гипотезы,
которые потом будут или не будут опровергнуты (имманентный
зритель этого фильма обязан выдвигать гипотезы, в противном
случае он и впрямь затоскует). Дело идёт о преступлении, но
совершивший его уже наказан. Собственно говоря, всё действие
заключается в том, чтобы примирить героя с тем фактом, что
преступник уже наказан. Это не обязательно значит, что герой
хотел переиграть ситуацию суда и изменить меру пресечения,
хотя по некоторым обстоятельствам можно предположить, что
изначально это было так. Может быть, он выбрал место работы в
надежде, что преступник рано или поздно попадёт к нему в руки,
но со временем смирился и чуть не отправил мальчика в
другой цех. А потом передумал. Потому что в любом случае он
обречён на то, чтобы жить в одном мире с преступником, который
уже наказан. И для того, чтобы смириться с этой мыслью, он
хочет быть ближе к нему. Хочет, чтобы он был рядом. Может быть,
это совершенно не так. В любом случае, скудный набор
событий, героев, аскетичный видеоряд вызывают работу мысли и
требуют огромной отдачи, зритель вынужденно оказывается
соавтором. Ну, скажем, об Андрее из «Чёрного монаха» мы вряд ли будем
фантазировать – в чём (кроме поверхностного ницшеанства)
состояла его «философия» или его «вклад в науку», что,
впрочем, и не нужно. (Кстати или некстати вспомнились разговоры
Бесс с богом из «Рассекая волны»). Видеоряд «Монаха» настолько
интенсивен, что пресекает мысли о прошлом и о будущем, хотя
в нём самом возникают отсылки и к прошлому, и к будущему –
но не выходя за пределы кино-текста. Время кино-текста в
«Сыне», напротив, абсолютно линейно. Это – две совершенно
разные, но, кажется, одинаково плодотворные стратегии кино-(и не
только)языка.

С «Дьяволами» общим является, пожалуй, только асоциальность
подростков (имхо – непривлекательных мальчиков), исправительные
заведения, в которых они оказываются. Асоциальность и инакость.
Девиантное поведение: задушить ребёнка из-за автомагнитолы
ничуть не менее странно, чем поджечь дом, потому что это
чей-то дом. В «Сыне» (опять-таки, имхо) отсутствует эротизм или
«яростная нежность» «Дьяволов», но присутствует некоторое
дружелюбие. В каком-то смысле зеркальная ситуация: в одном
случае асоциальный ребёнок стремится убежать как можно дальше
от людей, которые настроены к нему дружелюбно, в другом он
сам демонстрирует дружелюбие, тогда как первый импульс
человека, выбранного им для этого, как раз-таки убежать, как можно
дальше. Оба знают, что им следует делать. Оба, к слову
сказать, убивают человека, «защищаясь», при том, что нападают
первыми (в «Дьяволах» – не наверняка, но – стреляет, и
попадает).