Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В сознании современного русского писателя просто нет причин писать
с точностью и изяществом Бунина или Набокова. У нас нет привычки
к художественному восприятию действительности. Масскультура -
с одной стороны, наукообразность - психологическая, социологическая,
аналитически-газетная – с другой. Если же автор пытается сделать
красиво, то у него получается натуральный лубок, который можно
продавать только на грязном рынке.

–

Среди современных малоизвестных писателей есть странная привычка
считать других современных малоизвестных писателей как бы само
собой присутствующими в русской литературе и очень удивляться,
когда кто-то их не знает и/или не имеет в виду.

У нас в Томске тоже так. Девочки-студентки из лито «Молодые голоса»
всерьез думают, будто издание местной писательской организации
«Сибирские Афины» – это настоящий литературный журнал и публиковаться
в нем весьма престижно; а писатели, которые работают у нас на
Всесибирском семинаре молодых писателей (самые известные из них
– Роман Солнцев и Вадим Макшеев) - настоящие мэтры литературы.

–

В России сейчас не просто нет новых литературных форматов, в России
нет новых национальных мифов и оформленных типических героев.

Вот какими темами пользовались, например, русские писатели раньше:

– лишний человек

– маленький человек

– народ-герой

Все это уже не катит, поскольку маленькие быстро становятся большими,
народ ничего героического не совершает, а лишними оказались, практически,
все.

Тем временем, в массовом сознании работают следующие мифологические
структуры:

– власть козлы, а жизнь дерьмо

– всем нужны только деньги

– страну развалили, гады.

Однако, эти мифы оправдывались только в начале перестройки, а
как оно сейчас на самом деле, никто не может сказать. Если же
писатель эксплуатирует мифы пятнадцатилетней давности, то, естественно,
его тексты получаются слабыми и не вызывающими особого интереса.

Единственный же возможный миф, который я вижу перспективным, и
который пока нигде толком не воплощен, это:

– Россия – странная страна (по принципу «эльфы - дивный народ»

Такой миф заставляет относиться к действительности с большим,
феноменологическим вниманием, т.е. без оценки, но с удивлением
и проскальзывающим сквозь удивление восхищением.

А в процессе исследования, может, и прояснится новая русская литературная
идентичность.

–

В России сейчас невозможна «новая» литература, поскольку никакой
отчетливой «старой» за последние десять лет не сложилось.

Системно противопоставить себя литературе коммерческой «серьезная»
русская литература тоже не может.

Поэтому выглядит смешным, когда критики (они же неудачливые пиарщики)
говорят, что мол, вот этот роман – «новое слово», а вот этот –
«высокая литература» (особенно, с тем учетом, что в литературе
«низкой», коммерческой, система приемов и вообще методология гораздо
более развита, чем в претендующей на «высокость». В сущности,
в любом «серьезном» совр.русском романе заметна некоторая неумелость
автора, то зажатость, то - наоборот - неспособность справиться
с наплывом подробностей)

Мне кажется, что оптимальный способ позиционировать серьезную
литературу – сделать это по отношению к аналогичной иностранной
(которой забиты читательские умы). Возможно, понять, как решать
«по-русски» те же проблемы, что, например, решает Уэльбек или
Паланик.

(в этот момент я начинаю запутываться. Русский читатель ассоциирует
себя с зарубежным героем, и пытается спроецировать образ действия
зарубежного героя на русскую действительность, которая этому образу
действия неадекватна. Вместо того, чтобы сопротивляться, она расползается,
поддается и засасывает точно болото. Поэтому читатели даже западной
литературой оказываются не удовлетворены. А современный русский
герой - сам как это болото, пассивен. Ну хоть бы реальность с
ним всякие штуки выделывала, только не тупые вроде внезапного
наследства)

В наших головах все настолько аморфно (потому как русские нынче
все еще боятся любой более-менее отчетливой концепции), что непонятно,
откуда бы могли сейчас вырасти Большие Русские Писатели. Вот такого
плана, что когда знакомый говорит – мол, иди такого почитай –
ты идешь, читаешь, и оно затягивает.

–

Загадка: почему в России нет молодых и известных серьезных романистов?

Отгадка: потому что все талантливые (в плане харизматичности)
молодые романисты ушли в коммерческую литературу.

Отсюда следует гипотеза: не будет ли «новая» русская литература
вырастать из коммерческой – по мере совершенствования приемов
и усложнения тем? А написать простой схематичный жанровый роман
будет вроде как написать цикл сонетов для поэтов - школьным заданием.

(Причем заметьте: в коммерческой литературе оч.хорошо прижились
пафос и сентиментальность, которых «серьезные» современные литераторы
как бы стесняются. Но какая может быть литературная харизматичность
без пафоса автора и читательских сентиментальностей по отношению
к нему? )

–

Острота, драматизм и серьезность современной западной литературы,
как ни странно, обеспечиваются отражением в текстах достаточно
развитых представлений о реальных проблемах общества. Это только
русскому читателю порой может казаться, будто любимые им книжки
представляют собой «чистое искусство». Социален даже Гарри Поттер
(где герой из обывательски-потребительского мира попадает в магический,
который можно воспринимать как аналог «богатой душевной жизни»
. Но русский писатель (он же активный читатель западной литературы)
полагает, что создавать Большие Тексты можно, не задумываясь о
том, что происходит вокруг – просто по велению сердца. Получается,
естественно, туфта. Или не совсем туфта, а некое откровение для
очень узкого круга людей (друзей). А все потому, что сердца писателей
слишком малы и способны работать только локально. Понятно, что
любое расширение за собственные границы начинается с мысли, что
надо бы эти границы расширить. С мысли, что надо бы попрактиковаться
в расширении. С понимания – опять же, с помощью мыслей - как это
конкретно делать – расширяться. Например, пойти и посострадать
кому-нибудь чужому. Человеку, городу, стране, миру. И потом уже
- получив некий трансцендентный опыт – об этом писать. Но, поскольку
наш писатель думать не хочет в принципе, ему в голову не приходит,
что следует что-то сначала сделать с собой. Мелкие личности –
мелкие тексты (под мелкостью я понимаю озабоченность исключительно
собой и тем, что творится в пределах непосредственной видимости).
И отсутствие литературы как результат (с тем учетом, что литературу
как явление делает контекст: идеология или методология, комплекс
аксиом или гипотез, на которых она основывается, и т.д.).

Собственно, контекст для литературы – это система развитых представлений
о том, что должен сделать писатель, прежде чем начать писать.

–

Вот странно. Все понимают, что жанровому роману с хорошим сюжетом
не помешает хороший язык. Но далеко не все согласятся, что роману
нежанровому, написанному хорошим языком, нужен еще и хороший сюжет.

–

Современные русские писатели часто вызывают у взрослых читателей
не восхищение, а снисходительное сочувствие.

–

Что меня дико раздражало в романах Мураками – так это то, что
его герои считают всякие чизбургеры хорошей едой. Чизбургеры,
которые подавались в «ресторанах».

То же самое меня раздражает в некоторых русских читателях.

–

Современный русский литературный мэйнстрим – это, кажется, тема
тоски. Вкупе с нехваткой фантазии у авторов, чтобы от тоски избавиться.
Известны только два пути: пить и трахать. Иногда, правда, авторы
пытаются трахать мозги.

–

Новая искренность в романах: Эрленд Лу, Бегбедер, Гришковец.

Эмоции, повседневность, движение, события смешиваются с поверхностными
рассуждениями, думать и фантазировать некогда.

Такой стиль имело бы смысл освоить любому автору, читается и воспринимается
аудиторией на ура, но – более того – есть вероятность, что через
несколько лет восприниматься будет только такое.

Особо талантливые авторы, конечно, смогут выйти в процессе творчества
за пределы повседневности, описывая нестандартные ситуации и вставляя
в текст какие-нибудь точные афоризмы.

Стилизации, длинные абзацы и описания, игра слов и многослойные
аллюзии (в том тяжелом виде, в котором они существовали раньше)
остаются прошлому столетию.

–

Наукообразный, интеллектуальный метод русскому писателю не подходит,
поскольку русский писатель не склонен к исследованию - он склонен
к самовыражению. В лучшем случае к депрессивному выражению народных
обид.

–

Кажется, основной (дис)курс нежанровой русской прозы меняется
с чернушного на фантастический. Фантастический – в литературоведческом
смысле.

Возможно, это отражает глобальное переключение в современной русской
ментальности. Возможно – это русский путь в литературе. Возможно
– русские авторы смогут в этом зайти дальше, чем все остальные
– чем Роулинг, чем Коэльо, чем даже Павич с Борхесом.

–

Недавно у кого-то читала, что современные стихи настолько субъективны,
что ни для кого, кроме автора, значения не имеют.

Инволюция искусства: сначала оно в обязательном порядке содержало
духовное начало (и как-то же это культивировалось! верой автора,
что ли, и поддержкой этой веры со стороны ему подобных); потом
– социальное («народное» ; теперь осталось только прагматическое
– в плане украшательства или развлечения, благодаря чему предметы
искусства превратились в коммерческий продукт... завтра это будет
нужно только автору как интеллектуально-эмоциональный фитнесс.
Впрочем, арттерапия для широкого круга пользователей уже существует.

–

Искусство вообще внедряет в психику аудитории способы взгляда
на мир. Показывает, на что, собственно, имеет смысл обращать внимание,
как обращать, и как интерпретировать. Реклама, политика, психология,
философия и проч. делают то же самое, но они не предлагают (почти)
аудитории возможности сопереживания обозначенному опыту. Т.е.
рекламно-политико-психолого-философские установки принимаются
на рациональном уровне, а установки, транслируемые искусством
– на иррациональном, полусознательном, и поэтому могут внедряться
глубже. Естественно, если в искусстве доминирует какая-то хорошо
оформленная традиция – разовые акты не в счет.

Вроде бы литература и кино делают одно и то же – показывают некий
человеческий опыт. Но: кино картинками транслирует некий набор
ситуаций, которые зритель мог бы в своей жизни воспроизвести;
а литература – в дополнение к ситуациям – транслирует еще и способы
их осмысления. Или даже способы переживания. Проще говоря, литература,
помимо внешнего опыта, показывает еще и внутренний – более отчетливо
и более полно, чем это возможно в фильме.

Соответственно, зритель следом за кино может выстраивать свою
внешнюю жизнь, а вслед за литературой – еще и внутреннюю.

Национальная литература (которая определяется, естественно, языком),
фактически, предлагает способы национальной внутренней жизни,
с которыми читатель себя соизмеряет, и, в общем-то, под которые
подстраивается. Если у народа есть целостная литература, то общество
живет и воспринимает мир довольно-таки согласованно. Если нет
– то никакими другими методами это не организуешь. Что массово
будет в книгах – то массово будет и в человеческих душах. Манипуляции
и идеологии тут не причем, все получается достаточно спонтанно.
Человек измеряет реальность вербальными формулировками. Собственные
формулировки ему сочинять лень. Поэтому он берет на вооружение
то, что где-то прочитал.

–

Прихожу к мнению, что в наше время деление на настоящую и ненастоящую,
хорошую и плохую, вечную и одноразовую литературу уже неуместно.
Наиболее интересные писатели используют дешевые приемы в сложных
вещах (что обеспечивает разнообразную аудиторию и разнообразные
интерпретации). Другое дело, что высказывающимся о литературе
хорошо бы отходить от дешевых интерпретаций в сторону более сложных.
А если уж нужна какая-то система оценок, то лучше бы обращать
внимание на чисто техническую сторону: выстроенность, уравновешенность,
целостность произведения. Что касается транслируемых смыслов,
то достаточно их просто безоценочно перечислять, ведь при нынешнем
плюрализме все имеет право на существование.

–

Типичная проблема современного серьезного романа – герою нечего
делать. Нет занятия, которому он хотел бы уверенно посвятить жизнь.
Если Печорин-«лишний человек» как-то свою бессмысленность преодолевал,
создавая сложные ситуации, то современный герой в сложную ситуацию
может только попасть. Однако, все сюжеты со сложными
обстоятельствами уже давно присвоены жанровыми романами, и надо
обладать недюжинным талантом, чтобы обратить какую-нибудь мелодраматическую
историю в достойное серьезное произведение (Кутзее, «Бесчестье»
. Однако, чаще сюжет распадается из-за того, что ни герой, ни
автор не могут сделать отчетливый выбор, заключающийся, конечно,
не в сосредоточении на одном из известных вариантов, а в некой
новой оформленности жизни/романа.

–

Забавная вещь: когда наши критики ругают наших же писателей, то
легко согласиться. А когда те же критики предлагают в качестве
положительного примера других писателей, то соглашаться не хочется:
все это так же скучно и одномерно. Хитами в современной русской
литературе становятся книги, в которых полтора измерения.

Проблема, кажется в том, что наши писатели читают, главным образом,
друг друга – потому все так и беспросветно.

Очень странно также списывать все проблемы на общество. Это ведь
дело литературы – соответствовать общественным актуальностям,
а не наоборот. Писатель может себя контролировать, писатели могут
между собой обсудить, куда ж нам плыть и более-менее следовать
этому. Общество - нет, оно такое, какое есть. Если писатель видит
в нем одно дерьмо, то это проблемы писателя (реально, ведь трудно
утверждать, что наша жизнь предельно безрадостна и поверхностна).
Если вы чего-то не понимаете, это не значит, что это не существует.

–

В России так хорошо развивается примитивная массовая литература,
потому что она наилучшим образом отражает общественные мифы. Пока
среди умных авторов принято скатываться либо в иронический абсурд,
либо в неструктурированную чернуху, за которыми не стоит никакого
исследования действительности, заметной серьезной литературы у
нас не будет.