Поэзия

Стихотворение, написанное на работах
по рытью котлована под "Школу оперного
пения Галины Вишневской" на ул. Остоженка,
там, где был сквер

  Есть же повод расстроиться
  И напиться ей-ей.
  По моей Метростроевской,
  Да уже не моей

  Я иду растревоженный,
  Бесконечно скорбя.
  По-еврейски Остоженкой
  Обозвали тебя.

  Где ты, малая родина?
  Где цветы, где трава?
  Что встаёт за уродина
  Над бассейном "Москва"?

  Был он морем нам маленьким,
  Как священный Байкал.
  Там впервые в купальнике
  Я тебя увидал.

  Увидал я такое там
  Сзади и впереди,
  Что любовь тяжким молотом
  Застучала в груди.

  Где дорожки для плаванья?
  Вышка где для прыжков?
  Где любовь моя славная?
  Отвечайте, Лужков!

  Аль не вы изувечили
  Всю Москву, вашу мать,
  Чтоб начальству со свечками
  Было где постоять?

  Где успехи спортивные?
  Оборона и труд?..
  Голосами противными
  Здесь монахи поют

  Упокой да за здравие,
  Хоть святых выноси!
  Расцвело православие
  На великой Руси…

Баллада о большой любви

В центре Москвы историческом
Ветер рыдает навзрыд.
Вуз непрестижный, технический
Там в переулке стоит.

Рядом стоит общежитие,
В окнах негаснущий свет.
И его местные жители
Обходят за километр.

В общем, на горе Америке
И познакомились там
Соня Гольдфинкель из Жмеринки
И иорданец Хасан.

Преодолевши различия
Наций, религий, полов,
Вспыхнула, как электричество,
Сразу меж ними любовь.

Сын бедуинского племени
Был благороден и мил,
Ей на динары последние
Джинсы в "Берёзке" купил.

Каждой ненастною полночью,
Словно Шекспира герой,
Он к своей девушке в форточку
Лез водосточной трубой.

Утром дремали на лекциях,
Белого снега бледней.
Нет такой сильной эрекции
У пьющих русских парней.

Крик не заглушишь подушкою,
Губы и ногти в крови.
Всё общежитие слушало
Музыку ихней любви.

Фрикции, эякуляции
Раз по семнадцать подряд.
Вдруг среди ночи ворвался к ним
В комнату оперотряд.

Если кто не жил при Брежневе,
Тот никогда не поймёт
Время проклятое прежнее,
Полное горя, невзгод.

Как описать их страдания,
Как разбирали, глумясь,
На комсомольском собрании
Их аморальную связь.

Шли выступления, прения,
Всё, как положено встарь.
Подали их к отчислению,
Джинсы унёс секретарь.

Вышел Хасан, как оплёванный,
Горем разлуки убит,
Но он за кайф свой поломанный
Ох, как ещё отомстит.

И когда армия Красная
Двинулась в Афганистан,
"Стингером", пулей, фугасами
Там её встретил Хасан.

Русских валил он немерено
В первой чеченской войне,
Чтобы к возлюбленной в Жмеринку
Въехать на белом коне.

Сколько он глаз перевыколол,
Сколько отрезал голов,
Чтоб сделать яркой и выпуклой
Эту большую любовь.

В поисках Сони по жизни
Перевернул он весь мир,
Бил он неверных в Алжире,
В Косово, в штате Кашмир.

Так и метался по свету бы,
А результатов-то – хрен.
Дело ему посоветовал
Сам Усама бен Ладен.

В царстве безбожья и хаоса,
Где торжествует разврат,
Два призматических фаллоса
В низкое небо стоят.

Там её злобные брокеры
Спрятали, слово в тюрьму,
Но в эти сакли высокие
Хода нема никому.

Ёкнуло сердце Хасаново,
Хитрый придумал он план
И в путь отправился заново,
Взяв с собой только Коран.

Ну, а в далёкой Америке
Тужит лет десять уже
Соня на грани истерики
На сто втором этаже.

Пусть уже больше ста тысяч
Личный доход годовой,
Пальчиком в клавиши тычет
С непреходящей тоской.

Счастье её, на востоке,
Степи, берёзы, простор…
Здесь только жадные брокеры
Пялят глаза в монитор.

Горькая жизнь, невесёлая,
Близится старость и мрак.
Знай, запивай кока-колою
Осточертевший Биг-Мак.

Вдруг задрожало всё здание,
Кинулись к окнам, а там –
Нос самолёта оскаленный,
А за штурвалом – Хасан.

Каждый, готовый на подвиги,
Может поспорить с судьбой.
Вот он влетает на "Боинге"
В офис своей дорогой.

"Здравствуй, любимая!" – В ухо ей
Крикнул он, выбив стекло.
Оба термитника рухнули,
Эхо весь свет потрясло.

Встречу последнюю вымолив,
Мир бессердечный кляня,
За руки взялись любимые,
Бросились в море огня.

Как вас схоронят, любимые?
Нету от тел ни куска.
Только в цепочки незримые
Сплавились их ДНК.

Мы же помянем, как водится,
Сгинувших в этот кошмар.
Господу Богу помолимся…
И да Аллаху Акбар!     

Скинхедский роман
Ф. Балаховской

Из-за тучки месяц
Выглянул в просвет.
Что же ты не весел,
Молодой скинхед?

Съёжившись за лифтом,
Точно неживой,
Отчего поник ты
Бритой головой?

Парень ты не робкий,
И на всех местах
Ты в татуировках,
В рунах да в крестах.

Хороши картинки,
Как видеоклип,
Хороши ботинки
Фирмы "Getty grip".

Фирма без обмана.
В этих башмаках
Вставки из титана
Спрятаны в мысках.

Чтоб не позабыл он,
С гор кавказских гость,
Как с размаху пыром
Бьют в бэрцовый кость…

Почему ж ты в угол
Вжался, как птенец,
Или чем напуган,
Удалой боец?

На ступеньку сплюнул
Молодой скинхед,
Тяжело вздохнул он
И сказал в ответ:

– Не боюсь я смерти,
Если надо, что ж,
Пусть воткнётся в сердце
Цунарефский нож.

Иль на стадионе
Пусть в любой момент
Мне башку проломит
Вражий элемент, –

Страх зрачки не сузит.
Нас бросала кровь
На шатры арбузников,
На щиты ментов.

Но бывает хуже
Чёрных и ментов,
Есть сильнее ужас –
Первая любовь.

Та любовь, короче,
Это полный крах,
Это как заточкой
Арматурной в пах.

Это как ослеп я,
И меня из мглы
Протянули цепью
От бензопилы.

Русская рулетка, –
Шанс, как будто, есть,
Ну, а как брюнетка
Из квартиры шесть?

С книжками под мышкой
В институт с утра
Шмыгала, как мышка,
Поперёк двора.

С ней, как в пруд подкова,
Я упал на дно,
Не видал такого
И в порнокино.

Тел тягучих глина,
Топкая постель.
Что там Чичоллина,
Что Эммануэль.

Липкие ладони,
Рта бездонный ров.
Вот те и тихоня,
Дочь профессоров.

Называла золотком,
Обещала – съест,
На груди наколотый
Целовала крест.

А потом еврейкой
Оказалась вдруг,
Жизнь, словно копейка,
Выпала из рук.

Любишь ли, не любишь,
Царь ты или вошь,
Если девка юдишь,
Значит, пропадёшь.

Мне теперь не деться
Больше никуда,
Обжигает сердце
Жёлтая звезда.

Как один сказали
Чисто пацаны,
Из огня и стали
Грозные скины:

– Ты забыл обиды,
Боль родной земли.
Видно, еврепиды
В сети завлекли?

Никогда отныне
Пред тобой братва
Кулаки не вскинет
С возгласом "вайт па".

Чтоб твоей у нас тут
Не было ноги,
Шляйся к педерастам
В их "Проект О.Г.И."!..

И убит презреньем,
Хоть в петлю иди,
Я искал забвенья
На её груди.

Но вломились разом
К ней отец и мать
И, сорвав оргазм,
Начали орать:

"Прадеды в могиле!
Горе старикам!
Мы ж тебя учили
Разным языкам!

Чтоб не видел больше
Я здесь этих лиц!
Ты ж бывала в Польше,
Вспомни Аушвиц!

Где не гаснут свечи,
Где который год
Газовые печи
Ждут, разинув рот,

Где столб дыма чёрный
До безмолвных звёзд,
Вспомни, вспомни, вспомни,
Вспомни Холокост!

Жертвы Катастрофы!
Похоронный звон!
А тут без штанов ты
Со штурмовиком!

И не вздумай делать
Возмущённый вид,
Если твоё тело
Мял антисемит.

Плакать бесполезно,
Слушайся отца:
Это в тебя бездна
Вгля-ды-ва-ет-ся.

Не гуляй с фашистом,
Не люби шпаньё…"
В США учиться
Увезли её.

И с тех пор один я,
Три недели пью,
Страшные картины
В голове встают.

Сердце каменеет,
Вижу, например,
Как её имеет
Двухметровый негр.

Весь как Майкл Джордан,
Чёрен его лик.
Детородный орган
У него велик…

А я не согласен,
Слышите, друзья!
Будь он хоть Майк Тайсон,
Не согласен я!

Gцtterdдmmerung
(из цикла «Смерти героев»)

Канонады раскаты,
На передний наш край
Сорок пятый – проклятый
Надвигается май.

Окружили наш бункер,
Сыплют мины на нас…
Что ж, разлейте по рюмкам
Остающийся шнапс.

Выдать фауст-патроны,
Пьём под "Гибель богов"
За витые погоны,
За штандарты полков.

За двойные зиг руны,
За здоровье коллег.
Не грусти, Кальтенбруннер,
Выше нос Шелленберг.

За последний пьём выстрел,
За неведомый страх,
За дубовые листья
На железных крестах,

За Париж и Варшаву,
За оружия звон,
За бессмертную славу
Всех германских племён.

Может, через минуту
Наш окончится бой.
Ах, Германия муттер,
Что же станет с тобой?

Твои нивы измяты,
Твои вдовы в слезах,
Тебя топчет пархатый
Большевистский казак.

И заносит заразу
Твоим девушкам гунн,
И киргиз косоглазый
Гонит в кирху табун.

Смерть стоит на пороге,
И, вошедший в кураж,
Маршал их кривоногий
Тычет пальцем в Ла-Манш.

И, как ужас Европы,
На горящий Рейхстаг
Забрался черножопый
И воткнул красный флаг.

А назавтра под утро,
Хохоча и грубя,
В комиссарскую юрту
Приведут и тебя.

Там заждался лежащий
На кошме замполит,
Пучеглазый, как ящер,
Толстогубый семит.

Он в предчувствии ласки
Ухмыльнётся сквозь сон
И распустит завязки
Своих ватных кальсон…

Для немецкого ж воина
Лучше гибель, чем плен.
На секундочку, фройляйн,
С моих встаньте колен.

Упирается дуло
В поседевший висок,
Сердце сладко кольнуло,
Палец жмёт на курок.

Пусть забрызгал я скатерть,
И пропала еда,
Но меня не достать им
Никогда, никогда.