Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

роман

Начало

Продолжение

Глава четвертая

Просыпаюсь и радуюсь, что вчера почти не пил. Голова ясная и желудок
в порядке. Анька еще спит. Заботливо прикрываю ее одеялом, встаю
и тихо выскальзываю из спальни. Посреди комнаты стол с остатками
вчерашнего пиршества. В два часа ночи, когда гости наконец-то
разошлись, сил мыть посуду уже не было. Совместили сразу два праздника
– наше новоселье и международный женский день. На журнальном столике
в тяжелой керамической вазе букет длинноногих лилий. Цветочный
аромат перемешан с запахами подкисших салатов и недопитого шампанского.
Соскребаю объедки с тарелок в одну пустую чашку и отправляюсь
на кухню мыть посуду. Как-никак восьмое марта отмечали – после
такого праздника не грех и помочь с уборкой.

В окно кухни, пронзая золотистыми лучами тюлевые занавески, заглядывает
весеннее солнце. Настроение отличное. И дело не только в новоселье
и остаточной праздничной эйфории – позавчера я наконец-то сдал
Хосе Мануэлю последние эскизы. К моему удивлению, деньги мне выдали
сразу же. Да еще мое агентство гонорар подбросило – давний долг
за фирменный стиль для одной строительной конторы. Все эти финансовые
вливания случились как раз вовремя, потому что ремонт совсем истощил
мой кошелек, а когда в нем «вместо хруста – пусто», я чувствую
себя неуютно.

Доедаю холодную курицу, облепленную размякшей картошкой. Разогревать
не хочется. У холодного мяса особенный вкус, навевает воспоминания
о поездах и турпоходах.

На кухонные звуки является Феликс. Весь вчерашний вечер он просидел
в спальне за ящиком с книгами. Мало того, что он пока не свыкся
с новой обстановкой, так еще был напуган громкоголосыми гостями.
Хорошо хоть не нагадил кому-нибудь в ботинок или сумочку. А может,
и сделал свое мокрое дело, да никто не заметил.

Великодушно отделяю коту часть куриного бедра. Он моментально
проглатывает весь кусок и начинает благодарно тереться о мои ноги.
Потом привстает на задние лапы, аккуратно цепляется передними
за мою коленку и тянет вверх урчащую морду. Подбрасываю в его
блюдце горсточку хрящиков и куриной кожицы – это тоже нужно кому-то
есть! Феликс не так быстро, но все же доедает новую порцию. Наверное,
вчерашний стресс благотворно повлиял на его аппетит. Кот у меня
вообще странный. К еде обычно равнодушен, может ничего не есть
целый день, даже от сырого мяса отворачивается. Но иногда на него
нападает такой жор, что удивляешься, как его кошачий желудок может
столько вместить. Хотя, от нескольких вещей он никогда не отказывается
– это куриная печень и соленая горбуша. Один запах этих продуктов
мгновенно превращает гордого и независимого кота в необычайно
ласкового попрошайку.

Вдруг слышу над собой странные звуки – как будто в квартире сверху
двигают мебель. Странные они потому, что я постоянно слышу их
в разное время дня и ночи с того самого момента, как мы сюда переехали.
Может быть глядя на меня, люди тоже затеяли ремонт? Или... Но,
что может быть еще? Даже и не знаю, что предположить. Линолеум
стелют? Или кто-то накачивает мышцы, перетаскивая мебель из угла
в угол? Надо как-нибудь сходить наверх, познакомиться да посмотреть,
что к чему. Вдруг там террористы складируют мешки с гексогеном?

Подхожу к холодильнику и замечаю на нем подарок Аньке от ее фирмы,
где она работает руководителем рекламного отдела. Не знаю, как
их мужчины додумались, но всем женщинам на восьмое марта кроме
стандартного трехглавого букетика тюльпанов подарили по газовому
баллончику «Коктейль Молотова». А на поздравительной открытке
написали, что запах тюльпанов для вас, милые дамы, а запах ядовитого
газа для ваших самых рьяных поклонников. Креативщики хреновы!

Разглядываю баллончик. Дизайн убогий. Грязно-зеленая этикетка
с красной звездой. Могли бы что-нибудь и поинтереснее придумать.
Например, нарисовать солдата с бутылкой зажигательной смеси перед
немецким «тигром». Хотя, если платят с гулькин нос, то еще и не
такую хрень сделаешь. По себе знаю. Какой смысл напрягать извилины,
если получки даже на нормальное питание не хватает?

Читаю технические характеристики:

масса вещества CS (динитрил о-хлорбензилиденмалоновой кислоты)
– 85 грамм;

МПК (морфолид пеларгоновой кислоты) – 500 грамм;

время действия – 5 секунд;

дальность действия – до 6 метров.

Действует на людей и на собак. Я вспоминаю псин, которых выгуливают
в нашей роще. Может быть, и пригодится, но, конечно, не дай бог!

В комнате звонит телефон. Мобильный, но не мой. Мелодия какая-то
попсовая, неуловимо знакомая, не раз слышанная по радио и в маршрутках.
Неужели Анька сменила своего любимого Баха на эту модную жуть?
Иду на звук и на журнальном столике вижу чужой дребезжащий мобильник
– кто-то из вчерашних гостей забыл. Жму на кнопку:

– Алло!

Слышу радостный выдох:

– Антон! Слава богу! Я уж думал, что сотик в тачке забыл! У меня
ж там все телефоны! Ты дома? А ну да – где же еще. Через час заеду!
Будешь?

– Буду. Приезжай.

Это Сашка. Мой студенческий товарищ. Но не однокурсник – просто
жили в общежитии в соседних комнатах, вот и подружились. Вместе
пили водку, вместе раскладывали девиц на скрипучих железных кроватях,
вместе ездили на барахолку за китайскими пуховиками и турецкими
джинсами. Конечно, с тех пор я сильно изменился. И пусть, все
еще хожу в турецких джинсах, но водку не пью и девиц в парке не
снимаю. А Сашка все такой же – бесшабашный и безбашенный. Серьезности
его хватило не надолго. Сразу после института женился, через год
развелся и вернулся к своему более привычному имиджу сибирского
мачо. Работает прорабом в какой-то строительной конторе, получает
хорошие бабки. Подружки у него меняются, как стеклышки в калейдоскопе
– одна ярче и крикливее другой. Но Сашка, ни с какой дольше месяца
не задерживается. Вечно возбужденный, радостный, восклицает: «Жить-то,
как интересно! Каждый день сиськи новые, письки новые!» Вот такая
активная жизненная позиция. И никаких тебе заморочек. Здоровье,
как у коня, морда, как у пивовара и наглости на целый эскадрон
гусар летучих.

В дверях появляется зевающая Анька в розовом халате и пушистых
шлепанцах.

– О, ты уже убрался! Какой хороший муж у меня будет!

– Почему «будет»? Я уже есть!

– Какой хороший у меня незаконный муж! – кокетливо поправляется
Анька, чмокает меня в щеку и проскальзывает в ванную.

Намекает, что пора уже о законном браке подумать. Хочет, чтобы
я был мужем «законным». Законный... Звучит, как закованный, заколдованный,
монотонный. Наверное, она права – гражданский брак, как стрельба
из лука в хлипкую мишень. Вроде попал в десятку, но пока эту мишень
до подружек донесешь, чтобы похвастаться, стрела из нее уже вывалится...

Под окном сигналят. Выглядываю. Вижу Сашкину «хонду» и его самого
машущего мне рукой. Хватаю мобильник, влезаю в куртку и спускаюсь
вниз. На улице прохладно, но после душной квартиры и вчерашнего
гульбища свежий воздух действует ободряюще. Вручаю Сашке телефон:

– Держи, Саша-растеряша!

– Я уж думал в такси выронил, – радуется Сашка, – Это был бы уже
пятый! Только все телефоны туда забью, бац! уже где-то посеял.
Заколебался записные книжки перетряхивать.

– А ты себе кабель купи. Телефон к компьютеру подключишь и все
туда сбросишь.

– Хорошо бы, но это же заморачиваться надо – покупать, разбираться...
Может, если у тебя кабель есть, поедем да сбросим, а то ведь все
равно рано или поздно телефон посею.

– Мой кабель не подойдет – у тебя Nokia, а у меня Siemens. А,
если тебе лень, давай я сам куплю да заеду как-нибудь.

– Давай! Может заодно это самое? – Сашка понижает голос и бросает
быстрый взгляд на мои окна, – Винца выпьем, да девиц каких-нибудь
потискаем?

– Винца можно, а девиц нет. Закончились, брат, былые времена!

– Ну, ты себя хоронить не спеши. Вот уедет твоя Анна Владимировна
в командировку и мы оторвемся по полной программе!

Сашка упорно именует мою Аньку – Анной Владимировной, хотя ей
всего двадцать пять, а выглядит она и того моложе. Когда при знакомстве,
она вручила ему свою визитку, он важно прочитал вслух имя-отчество
и с тех пор так ее и величает. Наверное, тем самым показывает
мне, что причисляет ее к иной категории женщин, отличной от той,
с которой привык общаться. Да и себя настраивает на более серьезный
лад, чтобы случайно не сорваться на пошловатые шуточки.

В ответ на Сашкин непрозрачный намек я неопределенно пожимаю плечами.
С тех пор, как Анька со мной, на других женщин я только заглядываюсь.
Анька меня во всем устраивает, хотя окружающую красоту трудно
игнорировать. Я считаю, что если голова сама собой не поворачивается
в сторону изящных женских ножек, и что-то внутри не пытается шевельнуться,
то можно ставить на себе жирный крест – ты уже не полноценный
мужчина.

С Анькой я познакомился в музыкальном магазине. Вернее, там я
ее впервые увидел и услышал, а познакомился потом на улице. Стоял
у прилавка, рассматривал новые диски. Вдруг слышу, девушка за
моей спиной интересуется у продавца: нет ли в продаже дисков со
звуками природы? Тот порылся в ящиках и развел руками: закончились!
Пока продавец искал диски, я рассмотрел девушку со спины и ее
задний фасад мне понравился. Но, что с того? Мало ли стройных
ножек притягивает на улице наше внимание? В тот момент я не придал
этому значения, подумал только: зачем этой девушке звуки природы?
Медитировать она что ли собирается?

Я тоже ничего не приобрел в этом магазине и отправился в другой,
расположенный неподалеку. Увлеченно просматривал каталог, пока
не услышал знакомый голос и вопрос: нет ли у вас дисков со звуками
природы? Повернулся и увидел ту же самую девушку, но уже в профиль.
Красивое ушко, точеный носик, длинные реснички... Продавец этого
магазина тоже ничего подходящего не нашел, а я подумал: может
быть вторая встреча уже не случайна? Вдруг это сама судьба подает
мне знак? В конце концов, терять нечего – с женой полгода как
развелся, самое время кого-нибудь заиметь для души и тела. Пока
соображал, девушка вышла. Догнал. Познакомился. Проводил до эзотерического
книжного магазина, где есть специализированный музыкальный отдел.
По пути разговорились. Оказалось, что она тоже работает в рекламе.
Так и завязалось наше знакомство. Прочным узелком завязалось,
уже четвертый год вместе.

Провожаю глазами Сашкину «хонду». Вместе с ней провожаю и воспоминания
о своей прежней жизни. Немного грустно, что уже не можешь вот
так запросто сорваться, уйти в маленький загул с водкой, девушками
и танцами до утра. Но, стоит ли об этом жалеть?

Как только я переступаю порог квартиры, Анька прикладывает палец
к губам:

– Тс-с-с!

Я вопросительно киваю. Вместо ответа Анька берет меня за руку
и тихонечко тянет в комнату. Феликс сидит на подоконнике и нервно
подергивает хвостом. За окном, на балконных перилах, расположилась
рыжая кошка. Откуда она взялась? Явно не с неба свалилась. Дом
спроектирован таким образом, что три квартиры имеют общий балкон,
разделенный перегородками. Этим то и воспользовалась неожиданная
гостья.

Кошка вытягивает шею, присматривается к нашей форточке. Но та
плотно закрыта – запрыгнуть не получится. Феликсу приходит в голову
та же мысль. Он издает пронзительное «Мяу!», подпрыгивает и цепляется
когтями передних лап за край створки. Его задние ноги бессильно
царапают стекло. При этом он продолжает истошно мяукать. Я снимаю
Феликса с форточки и выпроваживаю из комнаты. Собираюсь прогнать
кошку, но та уходит сама, осторожно ступая по узеньким перилам.

Выхожу на балкон, чтобы проследить, откуда пожаловала рыжая гостья.
Оказывается, что не с соседнего балкона, а с последнего третьего.
Перегибаюсь через поручни и вижу, как она запрыгивает в открытую
форточку родной квартиры.

Феликс еще некоторое время возбужден. Сидит на подоконнике и сосредоточенно
высматривает свою потенциальную невесту. Хотя ему уже шесть лет,
но свои мужские потребности он удовлетворял только раз, когда
мы с бывшей супругой ездили к моим родителям. В то время у них
уже лет семь жила одна кошка – этакая мохнатая старая дева. Не
знаю, имела ли она в своей жизни хоть одного мужчину-кота, но
потомства у нее не было. На эту кошку и набросился Феликс сразу
после приезда. Может быть из-за его неумелости, а может из-за
старости кошки, но эти эротические упражнения остались бесплодными.

Когда мы брали котенка, нам говорили, что, когда он повзрослеет,
нужно обязательно приводить к нему кошку, а то будет метить углы.
На деле, все оказалось иначе. Когда кот подрос, то, действительно,
стал пачкать обои и громко требовать удовлетворения сексуальных
надобностей. А затем потихонечку приспособился к шерстяной кофте,
на которой спал. Пушистая, теплая – чем не кошка? Помнет ее минут
пять и порядок – и в доме тихо, и углы сухие. А вот если случайно
услышит мяуканье соседской кошки и учует ее запах, то сразу начинает
подвывать со всеми вытекающими, вернее выпрыскивающимися последствиями.

– Вот и подруга у Феликса появилась, – говорит Анька, разматывая
шнур брауновского фена.

– Да уж, верная примета: жди теперь обоссанных углов! – отвечаю
я, но конец моей фразы тонет в шуме сушильного прибора.

Глава пятая

Дизайн сайта я сдал, но моя работа с Хосе Мануэлем не закончилась.
Может, он почувствовал, что мне, по финансовым причинам, не хочется
с ним расставаться, а может с самого начала имел на меня далеко
идущие планы. Он позвонил мне и напомнил, что я обещал написать
для него новую картину, а заодно предложил должность заведующего
художественным разделом. Я тут же стал взвешивать в уме, стоит
ли расставаться с моим агентством, но испанец опередил меня. Сказал,
что не требует от меня постоянного присутствия в офисе и на мне
будет только поиск в интернете шокирующих художников для нашего
сайта. Финансовая часть, как всегда порадовала – неплохой оклад
плюс оплата интернета. Благодать!

***

Я сижу в кабинете, где Хосе Мануэль выделил мне рабочее место.
Здесь три стола, два компьютера, шкафы для одежды и документов.
Я делю этот кабинет с фотографом. Когда я в первый раз его увидел,
он произвел на меня неприятное впечатление. Низенький юркий мужчина
со стремительно бегающими глазками. Наверно таким и должен быть
настоящий фоторепортер – пронырливым, как лиса и скользким, как
угорь. Особенно неприятное впечатление произвело на меня его рукопожатие
– мягкая влажная рука, торопливо всунутая в мою ладонь. Словно
человек боится прикасаться к собеседнику, как будто что-то скрывает.
После такого рукопожатия хочется вымыть руки с мылом. Честно говоря,
я и сам недолюбливаю этот дурацкий ритуал, якобы свидетельствующий
о мужской открытости и солидарности. Кто знает, за что минуту
назад держалась рука, пожимающая твою ладонь?

Я раскрываю папку и просматриваю материал о новом художнике, которого
собираюсь показать испанцу. Хосе Мануэля как обычно в офисе нет.
Он весь в делах и разъездах, но я надеюсь его дождаться. Конечно,
материалы можно отправлять по электронке, но Хосе Мануэль попросил
все изображения и тексты обязательно распечатывать и складывать
в отдельную папочку. И он прав – так намного удобнее. Можно разложить
на столе и окинуть все одним взглядом без помощи компьютерных
программ. Копия на компакт-диске, конечно же, тоже имеется – размножать
и отсылать готовые файлы все же удобнее, чем бумажки.

Смотрю на часы. Уже конец рабочего дня, а испанца все нет. Секретарша
обещала мне позвонить, как только он появится в офисе. Боясь,
что она про меня забыла, я сам время от времени выглядываю в окно
и смотрю, не подъехал ли «геленваген» испанца. Решаю подождать
еще минут двадцать и уйти. Дома полно работы. Мое рекламное агентство
получило заказ на разработку торговой марки новой минеральной
воды. За мной дизайн бутылки, логотип, буклеты и проч. И хотя
наш копирайтер еще не придумал название торговой марки, заказчик
уже требует эскизы бутылки.

Решаю не терять время даром. Достаю из стола стопку бумаги, оттачиваю
карандаш. Конечно, вместе с рабочим местом меня снабдили и компьютером,
но лишний раз пялиться в монитор желания нет. К тому же, первые
наброски я всегда делаю от руки. Ощущение свободы, которое дает
обычный карандаш, компьютерные технологии никогда не заменят.

Настраиваюсь на поиск оригинальной идеи. Первая бутылка получается
вытянутой, по форме похожей на пулю. Слишком примитивно! Хотя,
если потрудиться над пропорциями, она может получиться очень даже
изящной. Разница между двумя похожими на первый взгляд бутылками
может быть такая же, как между пиджаком французского кутюрье и
китайским ширпотребом. Вроде, все то же самое, но, как элегантен
первый и как убог второй! Неуловимое чувство гармонии. Как его
ухватить, знают немногие.

Вторая бутылка получается похожей на стилизованный кувшин. Третья
на вазу для цветов... Продолжаю вычерчивать разнообразные формы.
Стараюсь уйти от стандартов и дать полную свободу воображению.
Рождается бутылка, напоминающая женскую фигуру. Такое уже было
– в рекламе кока-колы или где-то еще... Незаметно для себя начинаю
рисовать человеческие и звериные фигуры. Погружаюсь в пространство
собственной фантазии, где есть только сильные воины, красивые
женщины и звероподобные монстры, жаждущие отведать человеческой
плоти. Сверкают мечи, изгибаются луки, вонзаются копья... Вот
и готов эскиз картины для Хосе Мануэля – отважный мускулистый
воин попирает ногой поверженного дракона.

За рисованием совсем забываю о времени. Вместо двадцати минут
прошло целых сорок. Звоню секретарше. Хосе Мануэль еще не появился,
но вот-вот подъедет. Ждать больше не хочется. Ничего не остается,
как оставить папку секретарше и узнать решение начальника по телефону.
Окидываю прощальным взглядом пустой кабинет и иду выключать кондиционер.

Внезапно, дверь распахивается и в кабинет влетает фотограф.

– Привет, Антон! – как всегда торопливо, протягивает он мне свою
потную ладонь.

– Добрый день, Юрий Антонович!

При встрече с моим, взгляд фотографа как обычно ускользает куда-то
в сторону. Никак не могу вызвать в себе симпатию к этому человеку!
Таким людям я никогда не говорю «здравствуйте». Почему-то не хочется
желать здоровья тем, кто мне неприятен. Мне кажется, что желая
другому здоровья я отрываю его частичку от своего собственного.
Поэтому я говорю «здравствуйте» только очень симпатичным мне людям.
Все остальные слышат от меня «доброе утро (день, вечер)». Уверен,
что многие бы обиделись, узнав о таком разделении, но это моя
маленькая тайна.

Фотограф аккуратно ставит на стол кожаную сумку со множеством
кармашков и застежек. Щелкает кнопкой компьютера. Достает из кармана
носовой платок и аккуратно промокает лоснящиеся от пота лобные
залысины. На вид Юрию Антоновичу лет сорок. Стареющий некрасивый
мужчина, с увеличивающимся брюшком. Почему-то мне становится его
немного жаль. Может быть, я слишком несправедлив к нему? В конце
концов, ничего плохого он мне не сделал. Наоборот, всегда приветлив
и доброжелателен. Мне становится стыдно за свою необоснованную
ненависть. Вместо того, чтобы сбежать из кабинета, я решаю задержаться.
Этой своей задержкой я как бы извиняюсь перед собой за собственные
мысли.

– Ух! Ну и жарища на улице! Середина мая, а печет, как в июле.
Недаром синоптики говорят, что с климатом творится что-то неладное.
Хорошо у нас тут прохладненько! – Юрий Антонович косится на кондиционер,
а потом переводит взгляд на мою папку, – Кого-то новенького нашел?
Покажи!

Я покорно раскрываю папку и раскладываю на столе рисунки африканских
животных. Юрий Антонович внимательно, но быстро просматривает
распечатки и недоуменно морщит лоб, не понимает в чем загвоздка.

– Английский художник Peter Beard, – комментирую я, – Живет в
Африке, рисует кровью животных.

– Ясненько, – кивает Юрий Антонович, – А у меня все намного прозаичнее.
Тринадцатилетняя девочка выбросилась из окна. Поругалась с мамой
и, чтобы ей отомстить, бросилась вниз с восьмого этажа. Вечером
в новостях расскажут, а у нас на сайте фотографии уже через час
появятся. Сейчас покажу...

Юрий Антонович говорит об этом спокойно, даже с какой-то профессиональной
гордостью. Подключает фотоаппарат и скачивает снимки в компьютер.
Мне совсем не хочется смотреть на кровавые человеческие останки,
но какая-то сила – может быть любопытство, а может быть зачатки
мазохизма – заставляет меня дождаться, пока по на экране не появится
распластанное на асфальте детское тельце. Юрий Антонович безучастным
голосом следователя пытается комментировать, но подробности меня
не интересуют. К чему детали, когда жизнь маленького человека
так глупо оборвалась?

Я перевожу взгляд на фотографа. Он не замечает, что я за ним наблюдаю.
Юрий Антонович увлечен – сыплет словами, чуть ли не слюной брызжет.
Мне становится противно. Вспоминаю, что в прошлый раз он пытался
показать мне фотографии с места другого преступления. Какая-то
женщина выбросила своего грудного ребенка в мусорный бак...

Понимаю, что после нескольких лет работы криминальным фотографом
все эти мерзости воспринимаются несколько иначе. Или человек сразу
уходит с такой работы, или его душа отвердевает и становится невосприимчивой
к ежедневной кровавой атаке. Люди очень приспосабливаемые существа
– ко всему привыкают.

– Пойду я, Юрий Антонович...

Я торопливо отступаю к двери. Мне совсем не хочется прощаясь подавать
фотографу руку. Мне кажется, что я могу заразиться через рукопожатие
этой душевно-каменной болезнью. Юрий Антонович отрывается от экрана.
Я ловлю в его взгляде искреннее недоумение и слабый отблеск обиды.
Наверное, он все же почувствовал мою неприязнь.

– До свидания, Антон!

Успеваю заметить на его губах подобие легкой усмешки. Что он подумал?
Затаил обиду? Почувствовал свое превосходство надо мной потому
что он может спокойно смотреть на такие вещи, а я нет?

Чувствую внутри себя странное опустошение. Кажется, что стены
моей души раздвинулись образовав огромный провал, и в него с гулким
эхом падают камни, девочки, младенцы... Останавливаюсь в коридоре
и пытаюсь собраться с мыслями. Мимо проносится веб-дизайнер Герман
и на ходу протягивает мне руку. Молча пожимаю ее. Стою неподвижно
еще несколько секунд, пока не вспоминаю, что должен занести папку
секретарше испанца...

***

После прохладного кондиционированного воздуха и полумрака каменного
здания с удовольствием ловлю лицом ласковые лучи весеннего солнца.
Прохожу под темной аркой и вливаюсь в людской поток. Народ радуется
долгожданному теплу. Девушки демонстрируют голые коленки, а юноши,
накачанные за зиму бицепсы. Разглядываю прохожих и стараюсь отвлечься,
но вся эта жизнерадостность кажется мне ненастоящей, напускной.
Танцуй, пока молодой! Резвись на минном поле! Но, рано или поздно
пробьет и твой час.

Замечаю впереди безногую нищую. Интересно, как она лишилась ног?
Может быть, ее тоже выбрасывали в помойный бак?

Роюсь в кармане в поисках мелочи. Достаю десятку и усмехаюсь своей
жадности. Какой купюрой отмерить милосердие к другому? Достаточно
ли десятки, сотни, тысячи, чтобы откупиться от чужого несчастья
и обрести значительность в собственных глазах? Или лучше приберечь
измятую бумажку для себя? Купить новую рубашку или отложить на
черный день, когда сам будешь загибаться от тяжелой болезни? А
может и не нужно откупаться от чужого несчастья?

Зажимаю в руке сотню и иду вперед. Какая-то женщина впереди меня
останавливается напротив нищей и сосредоточенно роется в кошельке.
Выгребает горсть мелочи. Вижу, как она выбирает из ладони все
крупные «беленькие», а медяки ссыпает в кружечку попрошайке. Какой
хороший повод избавиться от лишней тяжести в кошельке! Я опускаю
сверху свою сотню и спешу скрыться за спинами прохожих. «Спаси
вас бог!» несется вслед то ли мне, то ли женщине, то ли нам обоим.
Наверное, для этой нищей все мы слиты в единую безликую массу.
Чужую массу... Интересно, а есть ли у нее семья? Вряд ли у нее
есть дети, но вполне могут быть брат или сестра. Такие же нищие,
как и она...

Упираюсь в грудь какого-то человека. Пытаюсь его обойти, но он
как будто нарочно не дает мне это сделать. Из глубин сознания
меня выводит странно знакомый голос:

– Антон! Ты что, не узнаешь меня?

Поднимаю глаза и вдруг признаю в толстомордом, облысевшем человеке
своего одноклассника Сергея. В школе мы дружили, а когда стали
студентами, то нас завертела каждого своя среда, и мы потеряли
связь друг с другом. Слышал от одноклассниц, что он вроде бы работает
биохимиком в исследовательском институте, занимается научной работой,
получает большущие гранты от зарубежных организаций. И это не
удивительно – Сергей всегда был примерным учеником и активистом,
но не презираемым всеми очкариком-отличником, а своим парнем в
любой, даже самой хулиганской компании. Потому что, хоть и учился
только на отлично, но был самым рослым и сильным в нашем и параллельном
классах. На физкультуре он бегал быстрее всех, в школьной баскетбольной
команде вся надежда была только на него, а на городских олимпиадах
по химии он всегда занимал только первые места. Надо ли говорить,
что все девчонки были просто без ума от него?!

Видно, что Сергей очень рад нашей встрече. У меня на душе тоже
светлеет от того, что я встретил человека, с которым связаны мои
самые лучшие школьные воспоминания. Но Сергей торопится.

– Извини, на встречу опаздываю! – извиняется он и, достав из кармана
визитку, начинает авторучкой что-то черкать на ней, – Тут мои
телефоны и домашний адрес, а чтобы нам снова не потеряться на
десять дет, давай договоримся о встрече прямо сейчас. В субботу
в семь вечера сможешь ко мне прийти?

Я киваю.

– Ну, и от лично! Только позвони, вдруг... Хотя, к черту! Никаких
«вдруг»! Приходи и все, а то так и не встретимся никогда. Приходи
и никаких гвоздей! О жизни поговорим, с семьей познакомлю... Все!
Убегаю!

Я растерянно беру его визитку, взамен отдаю свою. Он пробегает
по ней глазами: «Ага, мобильник есть... Ну, до встречи! Смотри!»
– шутливо грозит он пальцем, потом крепко жмет мне руку и теряется
в толпе. Я рассматриваю его карточку. Хорошая бумага, цветная
печать. Сразу видно, что организация не бедствует. Оказывается,
Сергей живет не так уж и далеко от меня. В субботу обязательно
пойду к нему в гости. Если не сейчас, то когда же? Если такие
встречи откладываются, то как правило навсегда. Встретишь вот
так же какого-нибудь давнего товарища, запишешь телефон и адрес,
а потом, или потеряешь эту бумажку, или найдешь спустя полгода,
когда уже и звонить вроде бы неудобно – может, человеку и не до
тебя уже.

***

Открываю дверь квартиры. Наконец-то я дома! Здесь хорошо и уютно.
Первым встречать меня выходит Феликс, а за ним и Анька.

– Что у вас новенького? – спрашиваю я, передавая ей купленный
в гастрономе пакет с продуктами.

– Да так, ничего особенного. Видеоролик сегодня отдала на шестой
канал. Вот сижу, рекламные блоки отслеживаю, а то не уследишь
– накосячат. А в новостях такой кошмар показывали! Девочка поругалась
с матерью и спрыгнула с девятого этажа. Насмерть. Ужас!

– С восьмого, – поправляю я Аньку, и иду мыть руки.

Глава шестая

Просыпаюсь от того, что какая-то назойливая муха жужжит прямо
над ухом. Еще находясь в полусне, пытаюсь отогнать ее рукой. Муха
улетает. Слышу, как она кружит по комнате, ударяется о стекло
и мечется по нему, издавая нудное жужжание. Мало того, что соседская
кошка каждое утро мяучет на балконе, и я встаю ее прогонять, так
еще муха привязалась!

Анька спит рядом, но муха почему-то пристает только ко мне. Может
быть в прошлой жизни она была противной стервозной бабой? Отравляла
жизнь мужу и коллегам по работе, а теперь, когда ее скверная душонка
вселилась в оболочку насекомого, она продолжает свою извечную
миссию.

Наконец, муха окончательно будит меня и я просыпаюсь в образе
разъяренного зверя. На часах еще только полдевятого. Рановато
для субботнего подъема, но выхода нет. Во мне закипает злость.
Я хочу поймать и отомстить этой летающей твари!

Сначала пытаюсь оттеснить муху к окну, за штору, чтобы прижать
к стеклу и раздавить. Но муха, словно прочитав мои мысли, кружится
под самым потолком и совсем не собирается лететь к окну. Чтобы
не разбудить Аньку, открываю дверь в другую комнату и полотенцем
выгоняю муху туда. Здесь-то я ее точно поймаю! Складываю в несколько
раз старую газету и держу свое оружие наготове. Но занудное насекомое
не желает садиться. Летает из угла в угол и противно жужжит. Терпеливо
жду, когда она устанет и сядет. Вдруг жужжание стихает. Села?
Осторожно подкрадываюсь к книжному шкафу, где только что-то мелькало
черненькое тельце, и приглядываюсь. Муха сидит на стеклянной рамке,
внутри которой наша с Анькой фотография. Несколько секунд раздумываю,
не пострадает ли рамка от моего удара. В конце концов, склоняюсь
к мысли, что с рамкой ничего не случится. Самое худшее – отлетит
в угол полки. Осторожно заношу газету, но, когда моя рука устремляется
к цели, муха внезапно взлетает. Пытаясь завершить удар, я слегка
меняю его траекторию, и он приходится на верхний угол рамки. Та
вздрагивает и, крутанувшись, отлетает в сторону. На мгновенье
замирает на краешке полки, а потом падает на пол. Слышу звук бьющегося
стекла. Ну вот – доохотился!

Наклоняюсь и вижу, что один угол у рамки совсем откололся, а всю
поверхность с угла на угол пересекает длинная трещина. Среди мелких
осколков различаю на полу и злополучную муху. Она еще жива. Взбрыкивает
своими многочисленными ножками. Живучая, сволочь! Придавливаю
ее к полу осколком стекла и превращаю в лепешку.

– Антон, что там у тебя? – доносится из спальни Анькин голос.

– Все нормально, так – кое-что разбил...

– Надеюсь, не мою любимую вазу?

– Нет.

Анька успокаивается и больше ни о чем не спрашивает. Осторожно
извлекаю фотографию из треснувшей рамки. Но видно недостаточно
осторожно, потому что на одном из пальцев набухает капелька крови.
Не очень веселое начало субботнего дня! Крупные осколки заметаю
на бумажку, мелкие собираю мокрой тряпкой. Фотографию прячу в
толстый словарь. Черт с ней, с рамкой, куплю другую. Главное,
что муха свое получила.

***

Пью чай и одновременно пытаюсь читать купленную накануне книгу
– «Каталог Латура» Николая Фробениуса. Повествование о человеке
нечувствительном к боли. А вот я чувствую. Палец, смазанный йодом,
слегка ноет. Герой книги, помешанный на анатомии, напоминает мне
своего современного коллегу Гюнтера фон Хагенса. Та же безумная
страсть к человеческим внутренностям. Откладываю книгу в сторону,
чтобы не испортить себе завтрак воспоминаниями о кровавых фотоснимках.
На обложке рисунок, который сыграл не последнюю роль при выборе
чтива – человек-бабочка, укрепленный на механическом колесе. Долго
ищу в книжке имя автора иллюстрации и нахожу на последней странице
обложки надпись: «В оформлении переплета использованы фрагменты...»
Имя художника заклеено бумажкой со штрих-кодом. Неужели продавщица
не могла прилепить эту бумажку на белое поле рядом? Она бы еще
название книги заклеила! Вот, как простой народ любит нас, художников!
Отскребаю ногтем краешек бумажки и дочитываю остальное: «...коллажа
Виктора Коэна». Хм, не знаю такого художника. Надо будет поискать
в интернете...

Пока Анька не проснулась, решаю немного потрудиться над картиной
для Хосе Мануэля. Вчера он одобрил мой эскиз. Дал предоплату с
словами: Rey es el amor, y el dinero, emperador. Увидев мое недоумение,
тут же перевел: «Любовь это король, а деньги – император» и добавил:
«Чтобы веселее работалось!». Вчера же я начал переносить рисунок
с бумаги на холст. Этот этап в создании картины для меня самый
нелюбимый. В нем нет никакого творчества, а времени требует уйму,
потому что я с особой тщательности подхожу к соответствию первоначального
эскиза рисунку на холсте. Этот этап мне всегда хочется поскорее
проскочить. Не терпится взяться за кисть и вдохнуть в безжизненный
контур живую масляную плоть. Вот и сейчас, с нетерпением завершаю
рисунок и стираю резинкой разметочные линии.

Совсем забыл, когда в последний раз писал маслом. Много времени
и энергии ушло на сайт для испанца, да и мое рекламное агентство
завалило работой. Одна возня с этой минеральной водой чего только
стоит! Слава богу, бутылку решили взять стандартную, а вот с эскизом
этикетки клиент никак не определится. Уже шестой вариант предлагаю.
Сначала им нравилась этикетка «Святого источника» и они хотели
подобную. Затем им на глаза попалась французская вода «Vitel»
и они загорелись новым желанием. В общем, сплошной бег по кругу
без финиша на горизонте. Но хорошо, когда работа есть, хуже, когда
приходится сидеть без дела. Тогда на меня накатывает чувство необъяснимой
тревоги. Вернее, вполне объяснимой – я сижу сложа руки, а мои
деньги зарабатывает кто-то другой. У одного из менеджеров моего
рекламного агентства над столом висит скромный самодельный плакатик
– «Пока мы отдыхаем, они зарабатывают НАШИ ДЕНЬГИ!». Для рекламных
менеджеров очень актуально, ведь их, как и волков, ноги кормят.
Ну и телефон, конечно.

Достаю из тумбочки флакончик с льняным маслом, коробку с разноцветными
тюбиками, набор кистей и кусок оргстекла, который служит мне палитрой.
Располагаю все это на столике рядом с мольбертом. Теперь можно
приступать! В начале я всегда тороплюсь, а потом, когда приходится
исправлять неудачные куски, ругаю себя за поспешность. Но ничего
не могу с собой поделать – руки чешутся! Скорее, скорее...

Приоткрываю окно, чтобы лучше проветривалось, а то Анька живьем
съест. Порезанный палец немного побаливает, но кисть держать не
мешает. Выдавливаю на палитру несколько красок и большую порцию
белил. Как учили еще в художественной школе, начинаю писать со
светлых пятен. Если начать с темных, то потом, когда будешь постепенно
выстраивать цвета от темного к светлому, может получиться так,
что твоя тоновая лесенка уже закончится на чистейшем белом, а
в твоей картине еще остались места, которые должны быть более
светлыми. И где тогда взять краску белее белой?

Наношу на холст несколько пятен, чтобы почувствовать взаимоотношения
цветов. Другое живописное правило – идти от общего к частному.
Сначала нащупываешь общую цветовую гамму в больших пятнах, а уже
потом прорабатываешь детали. В общем-то, в живописи я самоучка.
И хотя у меня за плечами детская художественная школа и курс живописи
архитектурного факультета, все же технике масляной живописи я
никогда не учился. Всегда только акварель или гуашь. Все это по
бумаге, которая легко мнется, пылится и коробится от влаги. Масляная
живопись на холсте – вещь гораздо более долговечная, поэтому и
ценится дороже.

Когда работаю над картиной, большая часть мозга отключается. Если
начинаешь слишком задумываться над каким-то куском, то он обычно
не получается. Можно сказать, что рука сама пишет и знает, в какую
краску обмакнуть кисть. Чтобы мозг не мешал, я предпочитаю писать
под музыку. Конечно, пока Анька не проснулась, я работаю в наушниках.
Сейчас мне хочется чего-то мощного, энергетического, чтобы с головой
провалиться в звуковое пространство, оставив в этом мире только
кисть, кончики пальцев и пару глаз для надзора. Включаю один из
моих любимых альбомов – «Rtythm And Strealth» группы «LeftField».
Больше всего мне нравится шестая композиция «Afrika Shox». На
купленном мной аудиодиске, есть и клип – худощавый измученный
негр бредет по современному городу. Падает, ломает руку, которая
тут же рассыпается на мелкие осколки, потом ломает ногу и так
далее. К концу клипа от него не остается ничего. И никому нет
до этого дела. Все только косятся и проходят мимо.

Когда из спальни появляется Анька, я слушаю альбом уже в третий
раз. Приподнимаю наушники и киваю на картину:

– Ну, как тебе?

Анька трет свои слегка заплывшие глаза и ворчит:

– Еще ничего непонятно. Как всегда что-то страшное рисуешь. Нарисовал
бы лучше на кухню букет цветов. Фу, опять краской пахнет!

Пока Анька возится на кухне, я продолжаю трудиться над картиной.
Нужно спешить пользоваться накатившим живописным настроением,
а то бывают дни, когда абсолютно ничего не рисуется и даже не
хочется. Полная апатия к творчеству. Иногда это длится месяцами.
В такие моменты мне кажется, что вдохновение уже никогда не вернется.
Но, что удивительно – возвращается.

Когда сквозь запах краски начинает пробиваться аромат яичницы
с ветчиной, я бросаю кисть и снимаю наушники. Отхожу к противоположной
стене и любуюсь результатами. Не очень много успел сделать, но
самое главное, что начал. Есть за что цепляться дальше. Иду на
балкон, чтоб оттереть руки скипидаром и лишний раз не вонять в
комнате химикатами. На улице хорошо, погода солнечная. Во дворе
куча машин. Кто-то собирается на дачу, кому-то привезли новую
мебель, мамы гуляют с детьми...

После обеда мы с Анькой тоже идем проветриться. Сначала бредем
по широкой дороге вместе с дачниками, которые до верху навьючены
сумками и пакетами. В основном, это женщины пенсионного возраста.
Дачники-мужчины обычно пользуются личным транспортом. И неважно,
что это насквозь проржавевшие «москвичи» и «запорожцы». Главное,
что мотор работает, колеса крутятся, и не нужно ничего тащить
на своем горбу. А вот одинокие пенсионерки лишены этой «роскоши»
и вынуждены топать пешком от автобусной остановки. Понятно, что
не ради собственного удовольствия топают. Разве проживешь сейчас
на пенсию в полторы-две тысячи рублей, когда одна квартплата съедает
столько, что самим остается только на макароны и молоко? Вот и
приходится, чтобы обеспечить себе более-менее сносное питание,
выращивать картошку, помидоры, огурцы. Жалко людей. Всю жизнь
горбатились на родное государство, а оно в ответ беззастенчиво
высморкалось в их кошельки.

Сворачиваем с Анькой на боковую тропинку. Силуэты дачников исчезают.
Здесь господствует иной контингент – любители выпить и закусить
на природе. Со всего города съезжаются. Вместо пения птиц и зеленой
травы – пьяный гогот и черные проплешины выгоревших костров, разбитые
бутылки и прочий мусор.

Тропинка идет в гору. Дыхание сбивается, ноги дервенеют. Потихоньку,
с перекурами, поднимаемся на самый верх сопки. Здесь что-то вроде
смотровой площадки. Город отсюда, как на ладони. В самый центр
его воткнута здоровенная бетонная башня – памятник советскому
долгострою и гигантомании. Чуть левее – холм с часовней, символом
города. Правее – здание железнодорожного вокзала... А вот и наш
дом – крохотная серая коробочка в окружении своих братьев-близнецов.
Немного дальше по зеленому склону рассыпалась горсточка элитных
коттеджей. Что за люди живут в таких хоромах? – для меня большая
загадка.

Пытаюсь отыскать глазами дом Сергея. Ой! Надо же, наверное, позвонить!
Мало ли что? Вдруг дела или заболел?

Связь тут хорошая, станция сотовой связи прямо за нашей спиной.
Антон отвечает сразу. Все без изменений – ждет. Надо бы вместе
с Анькой наведаться, но она уже пообещала подруге посидеть с ребенком,
пока та отлучится по делам. Ну да ладно, один прогуляюсь.

– Хорошо здесь, – говорит Анька.

Она стоит, задрав голову к солнцу. Что-то напевает себе под нос
и даже слегка пританцовывает от избытка свежести и хорошего настроения.
Ее медные волосы развеваются на ветру, а на щеках выступил румянец...
Все-таки хорошо, что у меня есть Анька! Обязательно напишу какой-нибудь
красивый букет для нашей кухни! И Аньке приятно будет, и гости
порадуются. Вот распустятся на дачах цветы, куплю у какой-нибудь
старушенции букетик и напишу. Почему бы и нет, черт возьми?!

***

Не хорошо ходить в гости с пустыми руками. Я обычно покупаю бутылку
вина и коробку конфет. Первое – для установления более быстрого
контакта, второе – чтобы этот контакт заканчивался на приятной,
сладостной ноте. Или, скажем по-другому: первое – для хозяина,
второе – для хозяйки.

По дороге к Серегиному дому захожу в супермаркет. Тут я впервые.
Руководствуясь каким-то сорок шестым чувством, быстро пробегаю
лабиринт из покупателей и продуктов и выхожу к полке с конфетами.
Всем сладостям я предпочитаю конфеты «Птичье молоко» местной кондитерской
фабрики. Они куда вкуснее и свежее, чем какое-нибудь залетное
«Ассорти» с сомнительной начинкой наполовину состоящей из консервантов
и «искусственных ароматизаторов идентичных натуральным».

Из вина выбираю «Хванчкару». Приглядываюсь к бутылке. Настоящее
или подделка – кто его разберет? Пока не попробуешь – не узнаешь.
Да я и не знаток. Лишь бы приятно пахло, легко пилось, и наутро
живым проснуться.

Выхожу из магазина и осматриваюсь. Прикидываю, как лучше добраться
до Серегиного дома – дворами или по асфальтированному тротуару?
Дворами короче, но можно заплутать. В нескольких метрах от себя
замечаю бездомную собаку. Грязно-серая шерсть, печальные глаза,
ребристые бока, отвисшее худое брюхо с темными сосками. Наверное,
где-то в подвале или в яме под теплотрассой ее ждут голодные щенята.
Ждут теплого материнского молока. Чем я могу им помочь?

Я растерянно оглядываюсь на супермаркет. Пойти, купить пару сосисок?
Но для чего продлевать существование несчастного животного? Для
того, чтобы оно смогло выкормить своих детенышей и обречь их на
такое же убогое существование?

Яростно обрываю свои мысли. Ведь это просто отговорки для самоуспокоения!
Лишь бы ничего не делать! Лишь бы пройти мимо, понадеявшись, что
поможет кто-то другой, более милосердный, более жалостливый. А
я?

Почему-то я стыжусь принародно кормить бездомных собак. Вроде
бы и жалко их, и деньги есть, но я стесняюсь осуждающих взглядов
и насмешливых мыслей – «Вот, чудак! Скармливает колбасу какой-то
облезлой лишайной твари! Тут людям есть нечего…» Но люди – это
совсем другое дело! Ведь, большинство из нас так или иначе, но
сами виноваты, что живут хуже, чем могли бы.

Собака не уходит. Чувствует, что ей может что-нибудь перепасть.
Я шутя грожу ей пальцем:

– Ладно! Жди!

Спешу обратно в магазин. Покупаю килограмм дешевых сосисок и возвращаюсь.
Собака, завидев меня, делает несколько робких шагов навстречу
и останавливается. Смотрит с надеждой и опаской. Я выдавливаю
одну сосиску из оболочки и бросаю ей под ноги:

– На! Ешь.

Боясь подвоха, собака внимательно обнюхивает розовую мякоть, берет
в зубы и, почти не жуя, глотает. Я оглядываюсь – не видит ли кто
моего диалога с этим позорным существом? Рядом никого нет. Я раздираю
ногтями тугие оболочки и бросаю собаке еще несколько сосисок.
Мои пальцы становятся скользкими и жирными, но я быстро очищаю
остальные сосисками и пока оставляю их в пакете. Вытираю руки
носовым платком. Глаза у собаки веселеют. Замечаю, что она даже
слегка повиливает хвостом. Но ближе все равно не подходит.

– Пойдем, – киваю я ей.

Иду в сторону ближайших кустов. Выворачиваю пакетик и сгружаю
сосиски в траву.

– Ешь, – приказываю я собаке и, не оглядываясь, спешу прочь.

Время почти семь. Нужно поторопиться, опаздывать я не люблю. Сворачиваю
за угол и вновь осматриваюсь. Прикидываю, в какой стороне дом
Сергея. Иду по какой-то подвернувшейся тропинке, но она приводит
меня к забору детского сада. Железная калитка закрыта на замок,
дырки в заборе нет – никак не пройти. Значит, все-таки придется
в обход! Чертыхаюсь и иду назад. Торопиться, в общем-то, некуда.
Ничего страшного, если опоздаю на десять минут.

Случайно замечаю позади знакомую дворнягу. Она явно сопровождает
меня, но по-шпионски, на безопасном расстоянии. Сворачиваю на
асфальтовый тротуар. Рядом снуют автомобили. Много их развелось
в последнее время, а дороги шире не стали. Особенно большие пробки
в центре города, в его, так называемой, «исторической части».
Такой ширины улицы были еще при царе Николае. Помню дореволюционные
фотографии, которые нам показывали в институте на «Истории архитектуры».
Каменных домов тогда было совсем немного – раз-два и обчелся.
Теперь все они – архитектурные памятники, так просто не снесешь,
дорогу не расширишь. Вот и приходится горожанам мучиться.

Вдруг собака вырастает прямо передо мной. Она появляется из-за
кустов и в упор смотрит на меня. Наверное, решила попытать счастья
еще раз. Какими-то ей одной известными путями она обогнала меня
и нарисовалась – фиг сотрешь! Хитрющая, зараза! А хлеба ей дашь,
так, наверное, будет нос воротить! Но у меня нет ни хлеба, ни
сосисок. Извини, дорогая, но на сегодня твоя кормежка закончена!

Я аккуратно обхожу собаку и иду дальше. Говорю себе: не оглядываться!
А то подумает, что я ее подзываю. Тем более, повод не оглядываться
есть. Навстречу мне идет стройная симпатичная девушка. Стараюсь
еще издалека оценить ее затянутый в джинсы силуэт. Жду, когда
она поравняется со мной, а пока отвожу глаза в сторону, чтобы
в нужный момент выстрелить взглядом и мгновенно сосканировать
девичью внешность.

Девушка приближается. Я сосредотачиваюсь. Поднимаю глаза. Скольжу
по ее ногам, оголенному животику с запирсингованным пупком, робко
оттопыренной груди. Дерзко заглядываю в зеленые глаза... Одновременно
слышу за спиной звук стремительно приближающегося автомобиля.
Девушка смотрит куда-то за мое плечо. Глаза ее округляются и становятся
испуганными. Я инстинктивно поворачиваюсь. Слышу визг тормозов
и глухой удар. Вижу, как, отскочив от бампера машины, под ноги
мне летит что-то бесформенное. Воздух раздирает пронзительный
вой. Едва, успеваю отпрыгнуть в сторону, как на мое место шмякается
разодранное собачье тельце. Из-под него быстро растекается темно-красная
лужица. Лапы у собаки переломаны, из распоротого брюха торчат
осколки ребер. Ее резкий прерывистый скулеж полосует воздух острой
бритвой. Собака дергает головой, очевидно пытаясь подняться, но
лапы не слушаются. На мгновение я встречаюсь с ее обезумевшими
глазами. Не в силах вынести зрелища отворачиваюсь. Вижу перед
собой спину девушки. Похоже, ее тошнит. На меня же накатывает
какая-то густая пустота, в которой беспомощно мечется собачий
вой.

Через несколько секунд он стихает. Я поворачиваюсь. Рядом с собакой
стоит мужчина. С трудом соображаю, что это водитель припаркованной
неподалеку «тойоты», виновник происшествия. Из открытого окна
автомобиля выглядывает встревоженное женское лицо. Мужчина переминается
с ноги на ногу, нервно кусает губы, в поисках поддержки оглядывается
на женщину в машине. Женщина, очевидно супруга, выходить не собирается,
а только машет ему рукой – поехали скорей отсюда!

– Извините, торопился, – разводит мужчина руками и, бросив на
меня быстрый виноватый взгляд, спешит к машине.

(Продолжение следует)