Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

роман

Начало

Окончание

Глава двадцать шестая

В субботу в квартиру под нами заселились новые жильцы. Прежние
соседи были тихими – никаких пьянок-гулянок, громкой музыки
заполночь, только телевизор иногда чуть слышно бубнит да на кухне
посудой гремят. А новые неизвестно какие будут.

Машина с вещами новоселов – под завязку груженый камаз – прибыла
только под вечер. До десяти ее разгружали, а потом до часу ночи
в квартире что-то двигали и колотили. Хорошо, что Анька не
слышала всех этих нервирующих звуков. Она снова уехала к
маме – повидаться с теткой и племянником, которые неожиданно
нагрянули в гости.

На этот раз я остался дома совсем один – не только без Аньки, но и
без Феликса, который все еще не оправдал возложенных на него
надежд. Кошка его к себе так и не подпускает. Я предложил
забрать Феликса, но Татьяна решила подождать еще несколько
дней – вроде бы кошка вот-вот должна сдаться под натиском
настойчивого ухажера. Но я и не горю желанием поскорее забрать
кота – после столь тесного общения с противоположным полом он
еще долго не угомонится. Будет бродить из угла в угол,
оставлять вонючие метки и выть от тоски по любимой.

Эти выходные, как и прошлые, я тоже посвятил живописи. Отгородившись
от соседского шума наушниками, писал почти всю ночь. В
четыре утра позавтракал яичницей с ветчиной, а потом принял
ванну и плюхнулся в постель. Но, очевидно, с живописью все же
переусердствовал. Не спал, а барахтался внутри гигантской
палитры – смешивался с другими красками, растворялся в скипидаре
и вновь оживал мазком на холсте.

Проснулся уже в обед, с чугунной головой. Хотел немного
подизайнерить, но немного пощелкав мышкой понял, что сегодня моя
производительность близка к нулю.

Включил телевизор и переместился на диван. Проглотил комедию с Луи
де Фюнесом, пару детективных сериалов, политическое ток-шоу,
а на ужин «Ганнибала» с Энтони Хопкинсом. Так это
воскресенье и закончилось. Погулять тоже не получилось – на улице
война. Весна сражается с зимой, а та не сдается, отбивается
порывистым ветром, отстреливается мокрым снегом.

Засыпая понял, что снова перетрудил свои глаза. На этот раз
телевизором. Спал беспокойно – просыпался, прислушивался к завыванию
ветра и проваливался обратно, в месиво телевизионных
образов воссозданных игрой возбужденного мозга.

***

Просыпаюсь от телефонного звонка. Нащупываю на тумбочке сотовый, жму
кнопку, но в ответ ничего не слышу. Соображаю, что это в
комнате звонит стационарный телефон. На часах полдесятого утра
– еще бы спал и спал, а тут этот проклятый звонок! Обидно
будет, если я попрусь отвечать, и выяснится, что это какой-то
олух ошибся номером. Если я кому-то очень нужен, то на
сотовый перезвонят, хотя, наверное, номер моего мобильного не у
всех есть. Значит нужно снять трубку, тем более телефон
продолжает настойчиво дребезжать.

Закутываюсь в одеяло и бреду в комнату. Надо бы купить аппарат с
двумя трубками, чтобы одна была в комнате, а другая в спальне.
А еще лучше с тремя – еще и для кухни. Надо посмотреть в
магазине, сколько стоят такие аппараты.

Срываю трубку и не говорю, а рычу в нее «да!».

– Ой, Антон! Здравствуй! Я уже думала, не дозвонюсь!

Сразу узнаю голос Веры. По телефону он у нее совсем другой –
по-детски стеснительный и беззащитный, хотя в реальности звучит
вполне нормально.

– Здравствуй, Вера! – говорю я, как можно мягче, стараясь сгладить
свое предыдущее рычание.

– Хосе Мануэль назначил тебе встречу в двенадцать. Ты сможешь
подойти к этому часу?

– Да, обязательно подойду.

Наконец-то сегодня я поставлю жирную точку в отношениях с Хосе
Мануэлем! Интересно, что он скажет? Сделает вид, что сожалеет о
моем уходе, а про себя порадуется, что избавился от ставшего
лишним сотрудника?

Плюхаюсь обратно в постель. Еще часик можно смело подремать. Хорошо,
что к увольнению не нужно так тщательно готовиться, как к
собеседованию при приеме на работу. О том, как понравится
работодателю пишут целые книги, а вот про то, как грамотно
расстаться упоминают лишь вскользь. Все рекомендации можно
свести к одной фразе – уходи достойно. Даже если очень хочется
напоследок хлопнуть дверью и прищемить ненавистному начальнику
самое болючее место. Слава богу, что у меня другой случай.
Ругаться с Хосе Мануэлем причин нет.

Просыпаюсь, как и планировал – в двадцать пять минут одиннадцатого.
Пять минут даю себе на раскачку и ровно в половину встаю.
Чтобы взбодриться, включаю компьютер и запускаю Winamp. Под
руку попадается композиция Bohemian группы Deep Forest. С тех
пор, как я первый раз ее услышал меня мучает вопрос, на
каком языке поют? Какая-то цыгано-индейская смесь с африканским
акцентом и русской печалью. Даром что ли стиль называется
World Music?

Высматриваю в холодильнике, что бы такое вкусненькое съесть, и ловлю
себя на мысли, что нужно не забыть и Феликсу что-нибудь
дать. Но кота нет. И Аньки тоже нет.

Пока греется чайник, возвращаюсь в спальню и осматриваю свой
гардероб. Увольнение-увольнением, а выглядеть хочется прилично.
Решаю одеть костюм и белую рубашку с галстуком, а то все в
джинсах да свитерах хожу – хоть напоследок прикинусь
интеллигентом, Анька говорит, что костюмы мне к лицу.

Чтобы не выглядеть слишком уж официально, выбираю галстук повеселее,
с ярким абстрактным рисунком «а ля Кандинский». Рубашка, к
сожалению, мятая – нужно гладить, да и брюкам не мешает
стрелки подправить.

Только не замерзнуть бы мне в тонкой рубашке – погода уж больно
угрюмая. Тяжелые тучи заполонили все небо. Над лесом туман,
верхушку ближней горы совсем не видно, как будто ее и нет вовсе.
А, может, и впрямь уже нет?

Градусник за окном показывает минус девять. Ему я не особо доверяю,
поэтому включаю телевизор, чтобы сравнить с температурой,
которую показывают там. На разных каналах по-разному, разброс
от минус шести до минус одиннадцати. Значит, истина где-то
посередине и наш градусник, оставшийся еще от прежних
жильцов, скорее всего не врет.

Возвращаюсь в спальню. Утюг уже нагрелся. Не торопясь, глажу и вдруг
ощущаю легкое беспокойство. Как будто я забыл что-то
сделать... Да, точно – нужно чай заварить!

Завариваю чай и снова глажу рубашку, но беспокойство не проходит, а,
наоборот, усиливается. И тут до меня доходит – часы! В эти
выходные нужно было перевести часы! Весь вечер пялился в
телевизор, но даже не заметил сдвижку во времени! Хотя,
кажется, я смотрел именно те каналы, где не засоряют экран чепухой
вроде температуры и бегущей строки...

Черт!

Бегу к телевизору – без пятнадцати двенадцать!!!

Черт! Черт!! Черт!!!

Выходит, уже почти двенадцать, а я еще не в зуб ногой, вернее, – не
в куртку рукав! Бросаю утюг и торопливо одеваюсь. Застегиваю
рубашку и одновременно пытаюсь дозвониться до Веры –
предупредить, что опоздаю. Но телефон офиса, как назло, занят.
Звоню в такси. На мое требование подать такси немедленно,
диспетчер отвечает, что свободных машин пока нет, но, как только
какая-то освободится, он мне перезвонит. Понимаю, что нет
смысла тратить время на пустые звонки в другие конторы – проще
поймать попутку прямо на дороге.

Запихиваю галстук в карман и бегу в прихожую. В лучшем случае, я
опоздаю минут на двадцать. Конечно, ничего особо страшного в
этом нет, но все же хочется на прощание выдержать марку. Черт
бы побрал этот перевод часов! Ладно, раньше электричество
было вроде как общее и его нужно было экономить – работать
пока светло, спать, когда темно. Но теперь-то Чубайс должен
только радоваться, что люди лишние киловатты жгут! Подозреваю,
что время переводят просто по привычке – так сложилось – и
отменить эту дурацкую затею просто некому.

Слетаю вниз по лестнице, но на первом этаже резко торможу. Здесь
затор – два мужика, по всей видимости грузчики, пытаются
пропихнуть в подъездные двери большой диван. Рядом суетится
незнакомая рыжая тетка с лицом поросенка – есть такой тип
физиономий – пухленькие розовые щечки, вздернутый нос, узенькие
прорези бесцветных глаз. Даже несколько удивляешься, когда
вместо хрюканья слышишь от таких персонажей человеческую речь.

Терпеливо жду, пока грузчики затащат диван и освободят дорогу. Про
себя же чертыхаюсь и страстно желаю, чтобы диван не доехал
живым до квартиры. Словно в ответ на мое злорадное желание,
слышится треск – это один из грузчиков замешкался и зацепил
подлокотником за косяк.

Тетка начинает прыгать вокруг дивана и разражается угрожающими
возгласами: «Осторожней! Вы что мебель ломаете?! Не видите что
ли?! Да я сейчас от нее откажусь – обратно повезете!!!» Я же
улучаю момент и проскальзываю во внезапно освободившийся
проем. Вслед мне несется теткино: «Мужчина, вы-то куда лезете?!
Подождать не можете?!»

Ну вот, – не успели соседи заехать, а я уже с ними не в ладах!
Хорошо хоть, что не они надо мной, а я над ними живу. Бабка
сверху хоть и двигает иногда мебель, но все же не так громко, а
эти новоселы, я чувствую, еще долго будут стучать молотком по
моим нервам.

Пробегаю полпути до остановки и чувствую, как в кармане, словно
пойманная птица, трепещет сотовый телефон.

– Такси будете заказывать? – спрашивает меня презрительный диспетчерский голос.

Я молчу, не знаю что ответить. Пытаюсь сообразить: нужно ли мне
сейчас такси? Если нужно, то где мне его ждать? Возвращаться к
дому глупо, ждать такси у обочины, когда мимо одна за другой
проносятся пустые автомобили, еще глупее.

– Алло, мужчина! – нервничает диспетчер, – Такси заказывать будете?

Отвечаю «нет» и нажимаю отбой. Иду быстро, почти бегу. Спотыкаюсь и
чертыхаюсь. Нагоняю девушку. Миниатюрная фигурка,
полусапожки на остреньких каблучках, узенькие брючки, короткий
пуховичок. Худенький локоток боязливо прижимает крохотную сумочку.

Подошва у моих ботинок мягкая, поэтому предвигаюсь я практически
бесшумно. Только немного соплю от усилия. Девушка не слышит
моих приближающихся шагов. Только, когда я уже собираюсь ее
обогнать, вдруг понимает, что позади кто-то есть. Судорожно
оглядывается и шарахается в сторону, едва не свалившись со
своих неустойчивых каблучков. Представляю, как она напугалась,
если бы сейчас было темно и безлюдно. Наверное, описалась бы
от страха!

На ходу заглядываю в ее испуганные кроличьи глаза. Не бойся, детка, – не укушу!

Подхожу к дороге и собираюсь перейти на другую сторону, но замечаю
что слева приближается пустой жигуленок – как раз то, что
надо! Те, кто постоянно промышляет частным извозом, обленились
в конец – полтинник для них уже не деньги! Дремлют в своих
пузатых иномарках вдоль обочин, выжидают клиента побогаче. А
дедули на жигулях совсем другое дело. Всегда рады случайной
подработке, только подмигни – отвезут тебя куда угодно за
полцены. Может быть не так комфортно и солидно, зато выгодно.

Машу рукой и жигуленок послушно клюет носом в метре от меня.

– В центр! Двести! – сразу завышаю я цену, чтобы водитель меньше раздумывал.

В ответ молчание. Заглядываю в кабину и вижу сосредоточенную
физиономию пятидесятилетнего мужчины. Пытается сообразить – выгодно
ли ему разворачиваться и ехать обратно в город, чтобы
заработать лишнюю пару сотен.

– Двести пятьдесят, – выкладываю я еще одну козырную карту, так как
мне ни минуты не хочется стоять у обочины с протянутой
рукой.

– Садитесь, – наконец решается мужчина и распахивает дверь.

Давненько я не ездил в стареньких жигулях! А тут еще не салон, а
передвижной зал исторического музея! С зеркала свисает
сделанный из капельниц пластмассовый чертик, на приборной доске –
овальные наклейки, с которых бросают томные взгляды,
раскрашенные вручную модницы семидесятых годов. На сиденьях –
бордовые чехлы из потертого бархата с длинной бахромой. Если бы
бахрома была желтой, то я бы подумал, что чехлы сшиты из
старого советского знамени. Водитель тоже под стать интерьеру –
суровый ленинец с командирскими часами на плотном запястье.

Ну да ладно, слава богу, – еду! Спохватываюсь, что нужно
предупредить Веру. Сейчас уже двенадцать. Если водитель-ленинец не
сбавит темп, минут через двадцать я буду на месте. Офисный
телефон снова отвечает мне короткими гудками – занято. Ставлю
сотовый на автодозвон и пытаюсь расслабиться – все равно уже
опоздал!

***

– Хосе Мануэль будет минут через десять, – успокаивает меня Вера,
когда я врываюсь в приемную, – Просил тебя обязательно его
дождаться.

Облегченно выдыхаю – уф! А я так спешил! Расстегиваю куртку и
опускаюсь на диван. Совсем упустил из виду, что начальники тоже
иногда опаздывают. Вернее, – задерживаются. Но все равно моя
гонка оказалась не напрасной – я прибыл первым, хотя и после
назначенного срока.

– Ты сегодня такой нарядный! – выглядывает Вера из-за монитора, –
Наверное, у тебя какой-то особенный день?

– Да, особенный, – отвечаю я и подхожу к зеркалу; поправляю галстук
и ловлю в отражении Верин взгляд – она ждет расшифровки, –
Увольняюсь!

– Что это вы один за другим увольняться вздумали? – удивляется Вера,
—Сговорились что ли?

– А кто еще увольняется? – удивляюсь я в свою очередь.

– На прошлой неделе Герман заявление подал, и еще два сотрудника из
нового корпуса... Я понимаю, что люди иногда меняют место
работы, но ведь не все сразу!

– Четыре сотрудника это еще не все, – ловлю я в зеркало
погрустневший Верин взгляд, – А, кстати, сколько у нас всего людей
работает?

– Постоянных сотрудников около пятидесяти и временных человек
десять, – с готовностью делится Вера и после секундной паузы
шепотом добавляет, – Но скоро будет вдвое больше!

– Неужели Хосе Мануэль задумал открыть еще один сайт? – усмехаюсь я.

Глава двадцать седьмая

Хосе Мануэль молчит. Его тонкие пальцы медленно вращают карандаш.
Обычный простой карандаш с остро заточенным грифелем. Я тоже
молчу. Только что я повторно озвучил испанцу свое решение –
теперь уже устно. Уверен, что он уже знает, что мне ответить,
просто ситуация требует паузы. Да и подходящие слова нужно
подобрать, вот Хосе Мануэль и медлит.

Вид у него сегодня неважный. Может быть он только что с самолета?
Лицо слегка затекшее, взгляд тусклый, но рубашка абсолютно
свежая и хорошо отглажена. Вспоминаю, что свою рубашку я так и
не догладил. Стараясь скрыть морщинки, непроизвольно
поправляю пиджак. Хосе Мануэль словно ждет этого движения, как
сигнала, и переводит взгляд на мою руку.

– Красивый у вас галстук, Антон, – кивает он в мою сторону.

Я пожимаю плечами. Да, галстук неплохой, но из уст человека,
который, наверняка, одевается в лучших бутиках Европы, этот
комплимент звучит слишком снисходительно.

Хосе Мануэль решительным жестом бросает карандаш на стол, встает,
подходит к окну. Оно как всегда плотно зашторено. Испанец
приоткрывает самый краешек и, как мне кажется, задумчиво смотрит
на небо. Не поворачиваясь ко мне, начинает говорить.

– Не знаю, насколько вы осведомлены, Антон, поэтому сначала немного
о главном: совсем скоро у нас будет свой телеканал и
ежемесячный журнал. Уже получены лицензии, отремонтированы новые
помещения, установлен передатчик и подписан договор с
типографией. Необходимое оборудование закуплено и уже в пути. В
данный момент идет подбор персонала. Признаюсь, что ваше
заявление об увольнении меня несколько обескуражило. Но, наверное,
я сам виноват – поручил творческому человеку такое скучное и
однообразное дело...

Хосе Мануэль отстраняется от окна, задергивает штору и начинает
прохаживаться по кабинету.

– К сожалению, у меня нет возможности целиком посвятить себя новому
медиа-холдингу. Я и так уже довольно долго здесь задержался.
Новые проекты в других городах тоже требуют моего внимания
и непосредственного присутствия. Обычно, я только начинаю
дело, а потом передаю его своему преемнику. И я хочу, чтобы
именно вы, Антон, возглавили местный медиа-холдинг. Понимаю,
что это предложение вас несколько ошарашит, но я говорю
абсолютно серьезно.

Хосе Мануэль останавливается, резко разворачивается на каблуках и
смотрит на меня в упор. Я лихорадочно пытаюсь переварить
только что услышанное. Мне предлагают возглавить медиа-холдинг?
Это Хосе Мануэль оговорился или я что-то недослышал?

– Что возглавить? – осторожно переспрашиваю я.

Хосе Мануэль доброжелательно улыбается и, продолжая пристально
смотреть на меня, с расстановкой проговаривает:

– Я предлагаю вам, Антон, возглавить местный медиа-холдинг, в
который войдет уже существующая интернет-дирекция и вновь
созданные газета и телеканал.

Я смотрю в глаза Хосе Мануэлю. Взгляд у него сегодня какой-то
странный, но я не могу понять почему – мои мысли переключаются на
осознание услышанного. Может быть, Хосе Мануэль так редко
меня видит и так замотался со своими делами, что перепутал
меня с кем-то другим? Если для нас, русских, все китайцы на
одно лицо, то может быть и для испанцев, пусть даже таких
русифицированных, как Хосе Мануэль, – все русские тоже выглядят
одинаково?

Я молчу. Переспрашивать еще раз – глупо. И без того, вид у меня
сейчас, наверное, наиглупейший. Стараюсь рассмотреть свое
отражение в стеклянной дверце шкафа за спиной Хосе Мануэля, но
вижу там только краешек своего плеча.

Может быть, Хосе Мануэль затеял со мной какую-то игру? Ладно,
попробую ему подыграть...

– Но ведь я простой дизайнер. Конечно, неплохо стать большим
начальником, но у меня нет никакого опыта руководства. Да и
организаторских способностей, наверное, тоже нет...

– То, что вы не отказываетесь уже хорошо! – воодушевляется Хосе
Мануэль и его глаза наполняются свежей энергий, – Значит, вы
себя уже представляете в этой роли! Просто пока она вас немного
пугает, как любого нормального человека пугают внезапно
открывшиеся перспективы, о которых он даже и не предполагал.
Что касается опыта руководства, то мы вас, конечно, подучим.
Как человек прилежный, я думаю, вы отлично усвоите все уроки!
К тому же, я не собираюсь бросать вас одного в водоворот
информационного бизнеса – бок о бок рядом с вами будет
работать команда опытных менеджеров.

– В таком случае, зачем вам я? – стараюсь я поймать Хосе Мануэля на
нелогичности.

– Нужен, Антон. Нужен! Я хотел бы иметь во главе медиа-холдинга
такого человека как вы. Не переживайте – вы справитесь!
Понимаете, Антон, – менеджеры, это только менеджеры – они управленцы
узкого профиля, которые, как хорошие породистые собаки
научены брать след и выслеживать дичь. Но спаниель не годится
для охоты на зайца, а гончая не способна выследить утку. К
тому же, все мои менеджеры скорее математики, чем художники.
Люди, которые способны сочетать в себе и то, и другое –
большая редкость. Как правило – «или – или». И, к сожалению,
математиков вокруг гораздо больше, чем художников. А вы, Антон,
как мне кажется, вполне удачно совмещаете в себе и то и
другое. У вас большой скрытый потенциал, и я хочу дать вам
возможность его использовать!

Как мягко стелет Хосе Мануэль! Не пришлось бы потом жестко спать!
Насчет, своего потенциала я нисколько не сомневаюсь – он у
каждого имеется. Создайте условия, и любой человек расцветет
таким буйным цветом – только успевай подстригать да окучивать!
Но погода не всегда бывает ясной. Набегут черные тучки и в
пять минут расстреляют ухоженную грядку ледяными пулями.

– Конечно, ваше предложение заманчиво, – пытаюсь я прощупать
серьезность намерений Хосе Мануэля, – Но, если я не оправдаю ваших
надежд, и вы через какое-то время меня спровадите, то я
окажусь у разбитого корыта. Никто из моих теперешних
работодателей не будет ждать, когда я наиграюсь в директора и вернусь
назад. Мое место быстро займут другие, и вернуть утраченные
позиции мне будет не так-то просто. А мне сейчас, как
никогда, важна стабильность.

– Антон, я верю в вас больше, чем вы сами в себя! – смеется Хосе
Мануэль, но мгновенно переключается и становится серьезным, – Я
редко ошибаюсь в людях и я уверен – вы справитесь! Ничего
сверхъестественного от вас не потребуется, а чтобы вас не
беспокоила скоропостижная отставка, то мы составим такой
контракт, что вы только выиграете материально, если я вас
преждевременно уволю. Хотя я искренне верю, что этого не случится. Я
не требую от вас немедленного согласия. Чтобы вам не
показалось, что я на вас слишком давлю – возьмите день для
раздумья. К сожалению, больше дать не могу – работа, что
называется, – горит!

Черт! Что-то Хосе Мануэль меня совсем заговорил! Я ведь сюда
прощаться-увольняться пришел, а не повышения зарплаты просить!
Попал из огня да в полымя! Не думаю, что телеканал и журнал
будут разительно отличаться от сайта, а у меня все эти зловещие
мертвецы уже в печенках сидят! Хотя, конечно, заманчиво
сделаться начальником! Глупо упускать такую возможность! Но и
послушно бежать за лакомым кусочком, как голодная собачонка
тоже не хочется. А за лакомым ли? Хосе Мануэль еще ничего
конкретного об этом не сказал.

– А можно подробнее узнать о журнале и телекомпании?

– Журнал – для семейного чтения. Телеканал – развлекательный
молодежный. Подробнее, только после вашего согласия и заключения
контракта, – улыбается Хосе Мануэль и, словно ставя точку в
разговоре, бросает в стакан с авторучками карандаш, который я
даже не заметил как, снова взял со стола.

Вот и покупай кота в мешке! Кстати, еще неизвестной насколько жирен
этот хваленый кот...

– Насчет денег не переживайте, – улыбается Хосе Мануэль опережая мой
вопрос о зарплате, – В этом плане я вас, кажется, еще ни
разу не обижал.

Я киваю, а Хосе Мануэль называет мою будущую зарплату, от которой
все сомнения отступают на дальний план, и только большие
неоновые цифры со знаком евро пульсируют перед мои внутренним
взором. Вот с этого и нужно было начинать! Всего-то и нужно
человеку для счастья – нормальную зарплату и чуточку уважения!

Замечаю, что Хосе Мануэль следит за моей реакцией. Наверное, ему
доставляет удовольствие наблюдать, как люди сдаются и размякают
от одной мысли о кругленькой сумме.

И снова меня что-то смущает в его взгляде!

Встаю прощаться. Жму испанцу руку и, улучив момент, еще раз
заглядываю ему в глаза. И тут с содроганием понимаю, что раньше у
него глаза были голубые, а сегодня зеленовато-карие!
Лихорадочно копаюсь в памяти – не ошибся ли я? Да нет, – точно! Я же
еще всегда поражался этому контрасту – смуглый брюнет с
голубыми глазами. Может просто освещение тусклое? Но оно тут
всегда таким было...

– Что-то не так? – спрашивает Хосе Мануэль, перехватив мой
растерянный взгляд и не выпуская мою руку из своей; я как в капкане –
хочешь не хочешь – отвечай.

– Кажется... у вас глаза были другого цвета... – выговариваю я и
осторожно высвобождаю руку.

– Контактные линзы, – просто отвечает Хосе Мануэль.

– Ну да, конечно, – киваю я и распахиваю дверь в приемную.

Она ярко освещена, жалюзи на окнах раздвинуты. Золотистым потоком в
комнату льется настоящее весеннее солнце. После
полуподвального освещения в кабинете Хосе Мануэля даже глаза немного
режет.

Веры нет, она куда-то вышла. Надеваю куртку и тихонько иду по
коридору, пытаясь собраться с мыслями. Никак не ожидал, что
разговор так обернется. Действительно не знаешь, где найдешь, а
где... посеешь и, что потом из этого вырастет!

Знакомые картинки на стенах возвращают меня к действительности, и от
этого предложение Хосе Мануэля начинает казаться
издевательской шуткой. Ну какой, к черту, из меня руководитель? Может
быть Хосе Мануэль действительно посмеялся надо мной, а я все
принял за чистую монету? Кто их разберет, этих иноземцев?
Позвоню ему завтра, как совершеннейший идиот, скажу, что
согласен, а он в ответ – да вы что, Антон? Не было никакого
предложения! Ваше заявление давно подписано. Поскорее получайте
расчет и не морочьте мне голову!

Автоматически останавливаюсь перед дверью своего кабинета. Надо бы
заглянуть, посмотреть, что там да как, но не хочется
сталкиваться с Игорем. Не дай бог, снова будет совать мне под нос
свои мерзкие фотографии!

Хм, а ведь, если я буду руководителем, то мне волей-неволей придется
купаться в этом адском котле! Не время от времени пробовать
водичку ножкой, а по самое горло вариться в кровавом борще!

Отступаю от двери и, ускорив шаг, быстренько выбираюсь на улицу.
Погода, как ни странно, разгулялась. Ветер не зря выл – тучи
проредились и даже немного побледнели. Мое настроение снова
меняется. Погода почти отличная, перспективы еще лучше. Хосе
Мануэль человек серьезный – не тот он человек, чтобы шутить
таким образом. А что? Может, я действительно себя
недооцениваю? Не так страшен черт, как его священники малюют! Помнится,
я и сам когда-то смотрел на человека, умело владеющего
компьютерной мышкой, как на полубога.

Чем я, скажем, хуже Татьяны? Почему она может жить в такой роскошной
квартире, а я нет? Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, но
если я действительно стану тем, кем меня видит Хосе Мануэль, то
я уже реально могу думать о расширении жилплощади!

Кстати, нужно позвонить Татьяне – может Феликс ей уже без
надобности? Останавливаюсь на краю тротуара и ищу в записной книжке
телефона ее номер. Только собираюсь нажать на зеленую клавишу,
как кто-то толкает меня под руку. Телефон выскакивает из
моих рук, делает сальто и падает на асфальт. Задняя стенка
корпуса с треском отлетает в сторону. Рядом пара длинноногих
девиц на мгновение замедляет шаг. «Ой, простите!» –
вскрикивает одна из них и, увлекаемая подружкой, спешит дальше.

Скандалить мне с ними почему-то совсем не хочется. Все мои мысли еще
там, в кабинете Хосе Мануэля. К тому же телефон старый,
давно пора купить что-нибудь поприличнее. Аккуратно поднимаю
его – вроде работает. Прилаживаю обратно корпус и снова
пытаюсь позвонить Татьяне. Компьютерный женский голос равнодушно
сообщает, что «абонент отключил телефон или находится вне
зоны действия...»

Иду по улице. Рассеянно разглядываю витрины магазинов. В одном из
оконных проемов есть и мое произведение – реклама отдела
кожгалантереи – милая голубоглазая девушка нежно прижимает к
бедру изящную сумочку. Останавливаюсь, чтобы присмотреться к
качеству печати и еще раз оценить свою работу.

За этот плакат со мной рассчитались кожаным портфелем. Пару дней я
просто нарадоваться на него не мог, а на третий у центральной
застежки отвалилась металлическая петелька. Никаким
особенным образом замок я не насиловал, просто хотел в очередной
раз застегнуть портфель, а эта штука взяла да отвалилась. Я
тут же позвонил заказчице. К моему удивлению, поменять
портфель она сразу же согласилась. Подозреваю, что я был далеко не
первый, кто предъявил подобную претензию. Точно такой же
портфель я брать отказался. Взял другой фирмы. Уже два года им
пользуюсь. Вернее, уже два года, почти безвылазно, он лежит
у меня в шкафу. Не любитель я отягощать свои руки подобными
аксессуарами. Лучше уж передвигаться налегке, а понадобится
что-нибудь донести, так всегда можно пакетик купить.

Бросаю прощальный взгляд на плакат и чувствую толчок сзади в плечо.
Потираю ушибленное место и с тоской смотрю вслед
здоровенному парню баскетбольной наружности. Он даже ухом не повел –
как шел себе, так дальше пошел, как будто меня и нет вовсе! Но
я сам виноват, раззевался тут посреди улицы. Стоит чуть
замешкаться, выбиться из общего ритма, как тебя тут же норовят
с ног сбить.

Глава двадцать восьмая

Маршрутку кидает из стороны в сторону – бесконечные гонки за длинным
рублем и упущенным временем. Автобус задерживается на
остановках на считанные секунды, пассажиры еле успевают забраться
на подножку, как двери тут же захлопываются и сумасшедший
пазик летит дальше.

Я сижу у самого выхода. Сердито посматриваю на сухопарого водителя,
который резко выкручивает баранку и, ничуть не смущаясь
пассажиров, отчаянно материт подрезающих его водителей. Напротив
меня кондуктор – совсем молоденькая девушка. Одной рукой
держится за поручень, а другой сосредоточенно набирает sms-ки.
Переписка с подружкой в самом разгаре. Раньше было
«поколение пепси», а теперь – «моби».

На остановке «Площадь Революции» входит молодая женщина с маленьким
ребенком на руках. Растерянно оглядывается в поисках пустого
сиденья, но свободных мест нет, а все пассажиры разом
ослепли. Никто не хочет уступать насиженное место, каждый
надеется, что совесть соседа сдастся первой, разогнется мощной
пружиной и шлепнет хозяина по пухлому заду.

Встаю я. Автобус резко трогается, но я успеваю схватиться за
поручень, а женщина удачно приземляется на мое место. Смотрю на нее
сверху вниз. Вернее, пытаюсь разглядеть ее ребенка. Вроде
бы мальчик. Точно не определишь – так укутан, что из шапки
только розовый носик торчит. Скоро и у меня такое же дите
будет! Только не хочется с ним в автобусах разъезжать, тем более
c таким диким водителем, как этот. Наверное, автомобиль
нужно одновременно с детской коляской покупать.

Вскоре женщина с ребенком выходит, и я снова занимаю свое прежнее
место. В голове все еще вертится разговор с Хосе Мануэлем.
Конечно, испанец абсолютно уверен, что я соглашусь на его
предложение – только дурак станет цепляться за ощипанную синицу,
когда рядом распускает хвост красавец-павлин, одно перо
которого уже дорогого стоит.

Рассматриваю в окошко дорогие иномарки. Каждая третья машина – джип,
пусть даже и не очень навороченный. Может быть и я скоро
буду рассекать на шикарной машине. Сначала на служебной, а
потом на своей. Хотя, наверное, еще рано мечтать. Пока
неизвестно, чем будет заниматься этот медиа-холдинг. Вдруг меня
хотят использовать, а потом сдать, как разыгранную карту? Ведь
большая должность это не только бутерброды с черной икрой,
но, при определенном стечении обстоятельств, и люди в черных
масках, которые дулом автомата вдавливают тебя в мраморный
пол.

Выпрыгиваю на своей остановке. Именно выпрыгиваю, так как боюсь, что
торопливый водитель захлопнет двери раньше, чем я ступлю на
землю. Привычной тропинкой направляюсь к дому, а в голове
продолжают вертеться разные мыслишки. Кажется, что это не я
думаю, а они сами, без моего участия, плетут нескончаемую
паутину в моей голове – то возвращаются к разговору с Хосе
Мануэлем, к его острому карандашу и белой рубашке, то рисуют мое
близкое будущее, где я сижу за столом в кабинете испанца,
уже в роли полноправного хозяина. Забавно ощущать свое
близкое возвышение. Наверное, похожее чувство испытывают те, кто
что вот-вот получит наследство.

Краем глаза замечаю, что люди идут навстречу какие-то возбужденные.
Пытаюсь ухватить обрывки фраз, но не могу понять смысл
разговоров. Замедляю шаг и старательно осматриваюсь. Затертый до
дыр снег, сквозь который проглядывают ребристые бетонные
плиты. Цветастый оберточный мусор по краям тропинки. Хилые
сосны стремящиеся унести зеленую крону подальше от грязной
земли. Но небо не такое уж и чистое. Из-за дома, где
располагается супермаркет, поднимается столб дыма. Наверное, помойка
горит. Или чья-то квартира. В холодное время года вообще много
пожаров. Почти каждый день в новостях показывают репортажи о
«возгораниях».

Пытаюсь определить, какой именно дом горит, и останавливаюсь, как
вкопанный. По спине пробегает дрожащая холодная змейка. Это же
я горю! Я же утюг не выключил!!!

Словно кадры киноленты в голове проносятся кадры моего торопливого
сбора на встречу с Хосе Мануэлем. Вот я глажу рубашку,
вспоминаю про перевод часов, ставлю утюг и бегу к телевизору
удостовериться. Возвращаюсь в спальню, хватаю рубашку...

Кадр в моей голове увеличивается, и я четко вижу утюг, от которого к
розетке тянется серый матерчатый провод – утюг включен! Но
ведь у него есть терморегулятор! Включился-выключился,
остыл-нагрелся... Если только терморегулятор сломался?! Утюг-то
уже далеко не новый...

Кадр с утюгом продолжает увеличиваться, как в каком-то дьявольском
клипе. Камера заглядывает внутрь корпуса, и я вижу какие-то
проводки, реле... Вот проскакивает искра. Вспышка. Хлопок. Из
почерневшего корпуса вырывается красно-синее пламя.
Загорается покрывало, которое я подкладывал под рубашку, потом
штора...

Не знаю – бегу я или лечу? Замечаю только, как мимо проносятся
деревья и лица прохожих. Наверное, они чувствуют облегчение, что
несчастие случилось со мной, а не с ними. Сворачиваю за
супермаркет и вижу фасад своего дома. На нем, как пустые
глазницы, – два моих окна. Оттуда валит дым. Огня уже не видно. Из
пожарных брандспойтов в мою квартиру хлещут две тугие струи.
Похоже, что пик пожара уже миновал. Квартира выгорела и
теперь остается только залить водой его остатки.

Перед домом толпа народа. Такое впечатление, что сбежался весь
Академгородок. Поверх толпы мелькают белые каски пожарных.
Кое-кто уже расходится, поняв, что ничего интересного уже не
будет. Я останавливаюсь поодаль. В двух метрах от себя замечаю
лавочку и опускаюсь на нее. Заворожено смотрю, как догорает
моя квартира. Спасать какие-то вещи уже бесполезно. Хорошо,
что Феликса не успел забрать, и Аньки дома не было... Или
была? Вдруг она решила приехать самостоятельно, не дожидаясь
меня?!!

Торопливо выхватываю сотовый и набираю номер тещи. Каждый гудок
отдается в моей голове долгим эхом. Наконец, трубку снимают, и я
слышу Анькино «алло». Открываю рот, но не нахожу слов. Как
сказать беременной жене, что наша квартира только что
сгорела? Нажимаю отбой – позвоню позже. Слава богу, все живы! На
душе немного светлеет, но что же мне теперь делать?

Смотрю на свои окна с выбитыми стеклами. Дыма уже почти нет. Народ
расходится. Около пожарной машины столпились соседи. Им,
наверняка, тоже досталось, особенно соседке снизу – она что-то
возмущенно высказывает усатому пожарному капитану. Веселое же
новоселье у нее получилось! Подходить к ней сейчас просто
опасно – набросится, как бешеная собака. Да и незачем мне
сейчас туда подходить...

Идти некуда. Даже страшно подумать, что все сгорело! Картины,
компьютер, мебель... И все из-за какого-то дурацкого утюга и моей
спешки! Что скажет Анька? Ей сейчас тут лучше не появляться.
Хорошо хоть, что теща не за тридевять земель живет. Есть,
где пожить, пока будет ремонт, а он ведь в копеечку станет!
Только, на какие шиши его делать? Все мои заначки сгорели
вместе с квартирой! А если еще и соседи сильно пострадали, то
вообще караул! Вся надежда на Хосе Мануэля! Надо бы позвонить
ему, пока он не передумал.

Офис отзывается сразу. Прошу Веру соединить меня с Хосе Мануэлем.
Про себя, с удивлением, отмечаю, что голос у меня вполне
твердый, хотя должен бы дрожать. Наверное, я просто еще не успел
осознать всей тяжести постигшего меня несчастья. С
нетерпением ожидаю голоса Хосе Мануэля. В телефоне играет музыка. Та
самая, дурацкая мелодия, которую проигрываются все японские
АТС-Ки. Все как обычно – мир не перевернулся одновременно с
пожаром.

– Да, Антон, – слышу я бархатный голос Хосе Мануэля.

– Еще раз добрый день, Хосе Мануэль, – говорю я и сам себе усмехаюсь
– какой он к черту добрый? Будь он трижды неладен! – Я
согласен.

Я теперь на все согласен, только бы поскорее восстановить утраченное!

– Очень хорошо, – отвечает Хосе Мануэль, и я прямо-таки вижу его
довольную улыбку и хитрый блеск, теперь уже зеленовато-карих
глаз, – Жду вас завтра утром, Антон, в девять часов. Времени
на раскачку у нас просто не остается. Большой бизнес требует
больших жертв.

– Хорошо, завтра в девять, – послушно отзываюсь я.

Здравствуй, новая жизнь! Может это все и к лучшему? К черту
живопись! К черту дизайнерство! Теперь я буду заниматься
по-настоящему серьезными вещами.

Поднимаюсь с лавочки и ловлю себя на мысли, что ноги сами
направляются домой. Но дома нет – одно пепелище. Даже смотреть в ту
сторону не хочется. Эх, побыть бы подольше в этом
промежуточном состоянии – без криков соседей, оханий Аньки и
собственного щемящего чувства при виде разрушений.

Засовываю руки в карманы и нащупываю там ключи от квартиры. Достаю
их и с любопытством разглядываю – теперь они просто сувенир
на память. Зловещий сувенир. Хочется размахнуться и забросить
его подальше в кусты, но я этого не делаю– не стоит сейчас
поддаваться подобным эмоциям.

Разворачиваюсь и бреду, что называется, – куда глаза глядят. А
глядят они в сторону автобусной остановки. Единственный путь
отступления – к теще и Аньке, хотя лучше бы в прошлое. Всего-то
и надо – вернуться на несколько часов назад, когда квартира
была еще цела!

Как ни в чем ни бывало иду привычной тропинкой и в какой-то момент
мне начинает казаться, что не было еще ни разговора с Хосе
Мануэлем, ни пожара, что все это мне только почудилось. Это
ощущение настолько сильно, что я даже останавливаюсь и
оглядываюсь. Но темное облачко дыма, еще висящее в небе, говорит
мне, что все было.

Замечаю чуть поодаль мужчину с боксером. Мужчина тоже замечает меня.
Секунду мы смотрим друг на друга и, хотя я не вижу его
глаз, чувствую, что в его взгляде сквозит сожаление. К черту
сожаление! Выкарабкаюсь! Вылезу! Преодолею! Попрошу у Хосе
Мануэля денег, возьму кредит в конце концов! Если я так нужен
испанцу, то почему бы ему и не помочь мне в беде?

В раздумье бреду дальше и останавливаюсь только около дороги.
Разноцветные машины с шумом пролетают мимо, обдавая меня
бензиновым ветром. Ехать к теще или все же вернуться назад и
осмотреть квартиру? Вдруг что-то из вещей уцелело? Хотя, судя по
дыму, кроме стен там ничего не осталось... А мне сейчас очень
хочется увидеть Аньку! Обнять, поцеловать... Зафиксировать,
что еще не все потеряно в этом мире!

Вернусь через пару часов – за это время и пепелище остынет и пыл
возмущенных соседей поугаснет. Хорошо бы сейчас поймать такси,
чтобы побыстрее обернуться, но в теперешней ситуации деньги
нужно экономить.

Ступаю на дорогу, на скользкий темно-серый асфальт, делаю несколько
шагов и словно натыкаюсь на стену – огромная невидимая сила
отбрасывает меня в небытие...

Темно.

Нет зрения.

Нет мыслей.

Только маленькая искорка сознания еще тлеет.

Я и есть эта искорка, которая может погаснуть от малейшего дуновения.

Единственное желание – разгореться, расшириться в пространстве.

Единственная мысль – я существую!

Одна мысль рождает другие.

Мысли-вопросы:

Кто я? Где я? Зачем я?

Постепенно темнота отступает. Становится немного просторнее и, хотя
света все еще нет, тьма вокруг уже не так густа. Теперь
можно мыслить чуточку свободнее. Можно распрямить спину,
потянуться...

Тело! У меня должно быть тело! Я пытаюсь им пошевелить, но не
понимаю, шевелюсь я или нет? Руки... ноги... голова... – кажется
это у меня должно быть? Надо бы ощупать себя! Пытаюсь ощутить
свои руки, но не чувствую их. Своего тела я тоже
по-прежнему не ощущаю. Только чувствую смутную границу между собой и
окружающей темнотой.

Может быть, я сплю? Но спящий должен видеть сны...

Хм! Откуда я это знаю? Ничего не помню! И ничего не вижу... А видел
ли я что-то раньше? Нужно напрячься и вспомнить. Я уверен,
что в этом вся загвоздка! Нужно вспомнить, что я видел раньше
и тогда я узнаю кто я, где я...

Вспоминать трудно. Все, что удается вспомнить это сила. Та сила, что
отбросила и расплющила меня... Еще я помню блеск. Блеск
чего? Стекла? Металла? Итак – сила и блеск... Глаза! Я помню
глаза! Большие, испуганные, но словно перечеркнутые блеском.
Стеклянным блеском не то лобового стекла, не то очков, а
может быть и тем и другим одновременно.

И тут я понимаю, что со мной произошло. Но это только понимание.
Связного воспоминания по-прежнему нет, только обрывки ощущений,
кусочки картинок... Снова вспоминается сила, которая
отбросила меня. Такой силе трудно противостоять, трудно выжить.
Значит, – я мертв?

На меня наваливается страх. Страх такой силы, что сила, забросившая
меня сюда, кажется просто игрушечной. Если бы отвоеванного у
темноты пространства было чуточку больше, то я бы метался
по нему, как по клетке, грыз железные прутья и истошно выл от
отчаяния!

Ужас внутри меня разрастается, но, выйдя за пределы моего невнятного
тела, он растворяется в темноте... Я снова один на один с
собой – мыслящее яйцо в темном холодильнике.

Я погружаюсь сам в себя.

Во мне рождаются мысли.

Мысли становятся образами, воспоминаниями.

Сначала это просто черно-белые картинки, но постепенно они обретают
цвет и объем. Приходят в движение. Плывут нескончаемым
кинофильмом.

Не знаю, сколько времени я созерцаю эти картины.

Может быть несколько секунд.

Может быть тысячи лет.

Время уже не имеет значения.

Уже ничего не имеет значения!

Знаю, что мое пребывание здесь заканчивается.

Скоро я буду далеко отсюда, но главное не это – главное, что скоро я
стану другим.

Я расправляю свое куцее тело и устремляюсь вверх.

Кажется, там мелькнул свет.

К нему!

Еще один толчок и я выйду за пределы тьмы...

На долю секунды я замираю и роняю вниз последнюю мысль.

Последнюю просьбу к тому, кто создал этот мир.

Мои родные, мои друзья, мой нерожденный сын – они остаются здесь.

Помоги им, Господи!

29 февраля 2004 г. – 20 июня 2005 г.