Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

роман

Начало

Продолжение

Глава двадцать вторая

Несколько дней подряд смотрел все выпуски криминальных новостей на
местных телеканалах. С замиранием сердца выслушивал анонсы,
но про мой случай нигде не сказали ни слова. В интернете тоже
не нашел ни строчки. Все это время проигрывал в уме свою
возможную беседу со следователем. Я не особо разбираюсь в
юридических вопросах, но все же понимаю, что навесить на меня
непредумышленное убийство можно без особого труда.

На душе беспокойно. Работа не ладится. Сегодня целых два часа
вымучивал макет, который в другой раз сделал бы за тридцать минут.
И все равно получилась лажа! Только общение с Анькой меня
немного успокаивает, возвращает в мой маленький домашний
мирок. Стоит лишь приложить руку к Анькиному животу, как мои
страхи по поводу происшествия постепенно отступают на задний
план. Зато накатывают другие беспокойные мысли. Удачно ли
пройдут роды? Здоровым ли родится ребенок? Все ли будет гладко
потом? В общем, – сплошные переживания.

Анька действительно серьезно намерена покрестить сына. Даже
притащила домой библию – пухлый том в черной обложке. Теперь каждый
вечер параллельно с книгами о ребенке штудирует и святое
писание. Изредка что-то зачитывает и мне, но я особо не вникаю.
На мой взгляд, там сплошные банальности, разодетые в
сияющие одежды витиеватых слов. Несколько лет назад я прочитал
ради интереса одно из Евангелий. Мне оно показалось абсолютно
наивным – красивая сказочка сочиненная две тысячи лет назад в
расчете на необразованных крестьян. Что-то вроде
современных эзотерических романов Коэльо.

По пути от Альберта, решаю заглянуть в офис Хосе Мануэля. Где-то
там, в кабинете, у меня лежит каталог дизайнерских работ
«Индекс», а полистать его сейчас было бы очень кстати. Нужно
делать буклет для новой промышленной фирмы, а идей в голове нет.
Может быть позаимствую у маститых дизайнеров парочку приемов
или просто вдохновлюсь чужими творениями.

Охранник с кем-то беседует по телефону. Я легонько барабаню пальцами
по стеклу его будки – мол, дай ключ от кабинета! Охранник
бросает на меня рассеянный взгляд, прикрывает ладонью трубку
и говорит:

– У вас там открыто...

У меня екает сердце. Мое богатое воображение услужливо рисует самое
ужасное – в кабинете меня ожидает следователь, который
все-таки вычислил, что я причастен к гибели автобусного щипача.
Твержу себе, что все это фигня, этого быть не может, но
сердце не верит – чувствую, как пульсирует кровь висках, как мои
руки начинают тихонько дрожать. На середине лестницы
останавливаюсь. Чувствую, что от учащенного сердцебиения начинает
кружиться голова и слегка подташнивает. Может быть, не ходить
туда? Ведь если там действительно следователь, то я выдам
себя уже одним своим видом.

Да, какой черту следователь?! Откуда ему там взяться? Запугал сам
себя! Вечно я из мухи делаю слона. Мало ли кому может
понадобиться ключ от моего кабинета? Сотрудников много, рабочее
место пустует, рано или поздно его должны были занять. А может
еще проще – уборщица моет полы. Хотя обычно она делает это
утром или после рабочего дня...

Осторожно поворачиваю ручку и заглядываю в кабинет. Никого.
Облегченно выдыхаю. Подхожу к шкафу, чтобы раздеться, и вдруг
замечаю на столе Юрия Антоновича сумку...

Черную кожаную сумку со множеством карманов. Такую же, как у Юрия
Антоновича. Или это его сумка? Может быть, с него сняли все
обвинения и он вернулся? Не зря же он в органах трудился – они
своих в обиду так просто не дают...

Еще больше я теряюсь, когда вижу, что компьютер Юрия Антоновича
включен. Монитор в спящем режиме, только светится маленькая
желтая лампочка.

Я быстро раздеваюсь и подхожу ближе к сумке. На всякий случай, чтобы
не показалось, что я интересуюсь чужими вещами, открываю
дверцу рядом стоящего шкафа, где хранятся мои папки.
Приглядываюсь. Сумка точь-в-точь, как у Юрия Антоновича!

Вздрагиваю от звука дверной защелки. В кабинет очень быстро и, как к
себе домой, входит молодой незнакомый парень. Завидев меня,
он широко улыбается. Я еще не успеваю опомнится, а он уже
тянет мне ладонь для рукопожатия.

– Привет! Я Игорь – новый фотограф. А ты, наверное, Антон?

Я автоматически пожимаю протянутую руку и, слегка замешкавшись, киваю:

– Да, я Антон.

– Значит, теперь будем вместе работать! – скорее утверждает, чем
спрашивает парень.

Он плюхается в кресло и, крутанувшись, разворачивается в мою
сторону. Его серо-голубые глаза излучают доверчивую простоту.

– Ты, я так понимаю, тут нечасто бываешь?

Понемногу я начинаю приходить в себя. Конечно, этот суперактивный
молодой человек мне не очень приятен, но все же лучше общаться
с ним, чем с Юрием Антоновичем или следователем. Я немного
расслабляюсь. Игорь что-то рассказывает о своей прежней
работе, делится впечатлениями о новой. Я слушаю его вполуха.
Отвечаю односложно и без особой охоты, но Игорь так увлечен
своим монологом, что не обращает никакого внимания на мою
холодность.

Очень быстро я начинаю уставать от его болтовни. Включаю компьютер и
делаю вид, что занят работой. Загружаю Photoshop и начинаю
извращаться над первым попавшимся фотоснимком – изображением
какой-то полуголой девицы. Даже не помню, откуда она
взялась в этом компьютере. Абсолютно автоматически накладываю на
фотографию различные фильтры, текстуры, подправляю цветовую
гамму. Благо экран моего монитора Игорю не виден. Мало-помалу
мой новый друг смолкает, поворачивается к своему компьютеру
и тоже начинает пощелкивать мышкой. Потом спохватывается и
выскальзывает из кабинета. Я снова остаюсь в одиночестве.

Смотрю на фотографию, которую я неосознанно исковеркал. Симпатичная
пышущая здоровьем блондинка превратилась в какое-то
мистической существо – полувампира-полузомби. Сморщенная
потрескавшаяся кожа серо-зеленого цвета, кое-где видны вспученные
нарывы с кровоподтеками, на месте глаз синюшные провалы с
затянутыми пеленой зрачками. Я закрываю программу, перед этим
сохранив полученную картинку. Годы работы дизайнером выработали у
меня неискоренимую привычку постоянно сохранять и
пересохранять сделанное...

Ну и соседа мне подкинули! Может быть я уже начинаю стареть, но
находиться в одном кабинете с Юрием Антоновичем все же было
намного спокойней. Тот попусту никогда не болтал и не так
безапелляционно, как этот молодой человек, заявлял свои права на
окружающее пространство. Хорошо, что я в офисе появляюсь
только по необходимости, а иначе не знаю, как я вынес бы полный
рабочий день с таким соседом. Хотя, может быть, первое
впечатление обманчиво, и парень просто пытается показаться мне
«своим человеком»?

Как бы там ни было, а задерживаться здесь сегодня больше не хочется.
Пусть властвует один! Я кладу в пакет свой каталог и
торопливо выключаю компьютер. Не успевает мой монитор погаснуть,
как Игорь снова появляется в кабинете. Разочарованно смотрит,
как я щелкаю кнопкой компьютера.

– А ты уже уходишь?

– Да, надо идти, – киваю я.

– А я хотел показать тебе свои первые рабочие фотки...

Как же все-таки любят хвастаться наши фотографы! Секунду раздумываю,
стоит ли огорчать парня отказом, и киваю – ладно уж, от
меня не убудет.

– Ну, покажи...

Игорь воодушевляется. Раскрывает фирменную папку, за которой,
очевидно, и выходил. Протягивает мне несколько фотографий. Я
аккуратно принимаю их и... теряю дар речи.

Увидеть это я совсем не ожидал! Окровавленный конус железной трубы и
труп в ужасно знакомой позе. Ощущаю в горле откуда-то
взявшийся вязкий комок. Пытаюсь сглотнуть, но во рту сухо, как в
пустыне. Пытаясь скрыть дрожь в руках, быстро просматриваю
остальные фотографии, на которых все тот же гараж с
распластанной рядом фигурой и возвращаю фотографии Игорю.

– И где ты это снял?

– Да, в центре обнаружили, неделю назад. Побоев нет. Наверное,
просто поскользнулся... Только наш редактор эти фотки на сайт не
хочет ставить. Говорит, в последнее время, и так с трупами
перегруз.

Ладно, если бы в последнее время – думаю я про себя, а вслух говорю:

– Ну гонорар то все равно, наверное, заплатят...

– Да уже заплатили, сразу на следующий день! – говорит Игорь и
заговорщецки мне подмигивает, – Можно обмыть, если желаешь,
как-никак – первая зарплата на новом месте!

– Да я в общем-то не пью...

– Ну, как знаешь!

Немного удивляюсь – думал, Игорь будет настаивать, а он так сразу
отступился. Наверное, решил: ну и ладно, деньги целее будут!

Да, это был бы хороший прикол – таким образом справить поминки по
бедному воришке! Но я все же не настолько циничен.

Я поспешно прощаюсь, жму худую игореву ладонь и выхожу из кабинета.
Солнечный свет и легкий весенний ветерок несколько смягчают
только что полученную порцию негатива. Буквально за двое
суток теплой погоды толща снега и льда на улицах почти
полностью стаяла. Асфальт на автостоянке перед особняком Хосе
Мануэля совсем сухой. Огибаю пузатый Фольксваген и ступаю под
арку.

Здесь мрачно и сыро. Под ногами твердый грязный лед, который
пролежит тут еще, наверное, с месяц. Ветра здесь сегодня почему-то
совсем нет. Спокойно и тихо. Даже уличный шум под аркой
как-то стушевывается, размазывается по поверхности стен.

С любопытством рассматриваю каменный свод. Во многих местах
штукатурка отстала и наружу проглядывает темно-красный кирпич. Во
многих местах, особенно на углах, отколоты большие куски
кирпича. Очевидно, это работа грузовиков, которые вечно снуют
здесь туда-сюда, доставляя товары в расположенные на первых
этажах магазины.

Этот короткий темный тоннель почему-то напоминает мне детскую
трубу-калейдоскоп. Только вместо стекляшек в светящемся проеме
мелькают прохожие и автомобили. Можно стоять здесь сколько
угодно, но картинка ни разу не повторится.

На остановку идти не хочется. После происшествия с похитителем я
теперь стараюсь не ездить тем самым маршрутом. Даже хожу теперь
в старой куртке и стараюсь не смотреть в глаза прохожим.
Чем черт не шутит – вдруг меня кто-нибудь узнает?

Вспоминаю, что давно не был в музыкальном магазине. В том самом, в
котором я впервые увидел Аньку. Он отсюда всего в двух
кварталах.

По пути к магазину навстречу мне попадается пара велосипедистов –
молодые ребята в спортивной одежде и рюкзачками на
полусогнутых спинах. Не подростки, а черепашки-ниндзя. Тоже давно
собираюсь купить себе велосипед – роща рядом, есть где
покататься. Правда, велобайкеров там уже навалом. Носятся с бешеной
скоростью, того и гляди собьют. Каждый раз, когда с Анькой
гуляем, переживаю, что могут Аньку зацепить. Поэтому я всегда
наготове, чуть что – прикрою собой.

Музыкальный магазин встречает меня старой песней Garbage – The World
Is Not Enough, но не в оригинальной версии, а в каком-то
неизвестном мне ремиксе. Кроме меня здесь только один
посетитель. Судя по всему из тех, что подолгу мучают продавца
расспросами, но в итоге уходят с пустыми руками. Слава богу, что
свои диски этот покупатель прослушивает в наушниках, и я
избавлен от сомнительного удовольствия приобщиться к его
музыкальным пристрастиям.

Разглядываю полку с новинками. В общем-то, я тоже ничего покупать
не собираюсь. Всю музыку я теперь качаю из сети. Благо, что
интернет у меня бесплатный и безлимитный, а я знаю пару мест,
где можно скачать практически все.

В музыкальные магазины я теперь наведываюсь больше по привычке.
Нравится мне спокойная, уютная атмосфера, которая в них царит.

Есть в городе несколько магазинов и покрупнее этого – этакие
медиасупермаркеты. Но там всегда куча народу. Толкутся, как на
базаре. К проигрывателям на прослушивание целая очередь
выстраивается, а продавцы глазами так и зыркают – боятся, что диск
стыришь. Неприятно.

Любуюсь обложками дисков. Вдохновляюсь, можно сказать. В этой
продукции дизайнеры проявляют себя в полную силу. Чувствуется, что
почти все диски оформлены с любовью – брат брата выручит и
без адвоката. Ведь музыканты те же дизайнеры, только
работают не с визуальными образами, а со звуком. Сейчас некоторые
ди-джеи себя даже гордо именуют саунд-дизайнерами. Родство
налицо – хороший визуальный ряд автоматически предполагает
какую-то закадровую мелодию, а удачная музыкальная композиция
рисует в голове свою картинку.

Мне всегда хотелось самому попробовать сочинить какую-нибудь
музыкальную композицию. Я даже установил в свой компьютер несколько
музыкальных редакторов, но очень быстро понял, что
сочинение музыки дело не такое простое, как кажется на первый
взгляд. Пусть уж каждый занимается своим делом – музыканты пишут
музыку, а мы, дизайнеры, будем придумывать для них логотипы,
обложки и прочую промо-мишуру.

Руки так и чешутся купить какой-нибудь диск, но не вижу на витрине
ничего интересного. Все привлекательное, или уже есть в моей
мп3-коллекции, или стоит в очереди на скачивание. Даже
обидно. Раньше покупка нового диска была для меня праздником, а
теперь даже это скромное удовольствие отнято у меня всемирной
информатизацией и пиритизацией. Когда каждый день
скачиваешь по два-три альбома, то они уже не кажутся такими
желанными.

На глаза попадается диск какого-то исполнителя с изображением
фотографического объектива, и я тут же вспоминаю о новом фотографе
и его снимках. Да, сделал он мне подарочек! Подновил и без
того яркое впечатление! Как специально подсунул! Бывает же
такое! Еще один такой фотограф на моем жизненном пути и я
начну люто ненавидеть всю их братию скопом.

Уже и так, и этак стараюсь вытеснить из своей памяти воспоминание о
происшествии, но не получается. Понимаю, что так быстро и
так просто этого не забудешь, но хочется хоть немного
заретушировать. Днем, пока работаю, еще ничего, а вечером, когда
Анька засыпает, на меня накатывает дурацкое чувство вины.
Сколько я себя не убеждаю, что я ни при чем, оно все равно не
проходит.

Да еще кошмары снятся, хоть спать не ложись! Один и тот же сон с
небольшими вариациями – хочу убежать с места происшествия, а не
получается. Все брожу по лабиринту из гаражей, но каждый
раз возвращаюсь обратно к трупу. Нахожу где-то лопату, пытаюсь
его зарыть, но чувствую, что меня вот-вот застукают. Снова
убегаю, и снова возвращаюсь обратно, и все повторяется.
Просыпаюсь с тяжестью во всем теле, как будто и вправду всю ночь
бегал и землю рыл.

– Вам что-то подсказать? – спрашивает меня продавщица, выглядывая
из-за плеча уже замучившего ее покупателя.

Наверное, приняла мой озабоченный вид за выражение лица человека
затерявшегося в мозаике музыкальных новинок.

«Вам что-то подсказать?» – лично меня эти заученные слова скорее
оскорбляют, чем располагают к общению. Меня просто коробит, что
этой стандартной фразой меня стараются уравнять со всеми
остальными безликими покупателями. Неужели, продавцы
совершенно искренне полагают, что я мгновенно попадусь на этот ржавый
маркетинговый крючок? Зайди сейчас в соседний магазин,
встань пред витриной, и услышишь точь-в-точь тот же самый
вопрос! Словно эта формулировка прописана в трудовом контракте.
Все у нас какое-то одинаковое – магазины, товары, продавцы,
фразы…

Отрицательно мотаю головой и выхожу на улицу. Прохожу полквартала,
и, за лотком продавца украшений из самоцветов, вижу знакомую
безногую нищую. Уже и не помню, когда видел ее в последний
раз. Тоже, наверное, по-своему радуется весне – теперь можно
хоть целый день сидеть на солнышке и не мерзнуть.

Рядом с нищей стоит бритый парень в кожанке. Может быть это ее
крыша? Собирает дань? И без того человек несчастен, так его еще и
обирают! Дать бы ей милостыню, но не хочется, чтобы моя
сотня сразу же перекочевала в карман этого бритоголового. Еще
подумает, что ей каждый прохожий такую бумажку дает, увеличит
плату за место.

Останавливаюсь около лотка с самоцветами. Продавщица, молоденькая
девушка с целой вереницей сережек в ушах и проколотым носом,
тут же реагирует:

– Вам что-нибудь подсказать?

Я пригвождаю ее взглядом:

– Нет, спасибо. Я геолог.

Она тут же тухнет. Делает шаг назад и делает вид, что рассматривает
прохожих. Хотела, как лучше, а получилось, как всегда.

Перебираю разноцветные камешки, кошусь на парня, но он, похоже, не
собирается уходить. Наоборот, присел рядом на корточки и о
чем-то с женщиной беседует.

Я продолжаю перекладывать на лотке разнокалиберные бусы, верчу в
руках кулончики – агат, яшма, «кошачий глаз»…

Подходит стайка девушек, и продавщица самоцветов снова
активизируется. Я начинаю чувствовать себя лишним. Черт с ним, с парнем!

Оставляю лоток и направляюсь к нищей. Парень поворачивает голову в
мою сторону. Успеваю заметить в его глазах что-то вроде
смущения.

Бросаю в банку смятую десятку и шагаю дальше, но фраза, которую я
слышу за своей спиной, заставляет меня вздрогнуть.

– Ладно, мама, до вечера! На обратном пути заеду!

Сказать это мог только парень, а обращаться он мог только к нищей.
Не верю своим ушам!

Прохожу несколько шагов и оглядываюсь. Да, за моей спиной на
расстоянии слышимости, только продавщица самоцветов со своим
девушками да еще две дамы, которым вряд ли может принадлежать
мужской баритон.

Я смотрю на нищую. Она смотрит вслед парню. Он подходит к стоящему
на обочине автомобилю и ободрительно кивает нищей. Та в ответ
машет ему рукой. Я вдруг замечаю, что их лица чем-то
похожи. Значит, они действительно мать и сын?

Щелкает сигнализация, парень садится в «тойоту» (современная
обтекаемая форма, синий цвет с металлическим отливом, тонированные
стекла).

Спустя несколько мгновений, его автомобиль обгоняет меня и
скрывается в гуще других.

Иду дальше и пытаюсь уложить в голове взаимоотношения этих двух
людей. Почему мать такого, прилично одетого, явно не
бедствующего молодого человека, просит на улице милостыню? Зарабатывает
деньги для семьи? И, наверное, неплохие деньги, если даже
двадцатиградусный мороз не может согнать ее с насиженного
места.

Я пытаюсь представить, как эта женщина возвращается после работы в
элитную квартиру с евроремонтом. Сбрасывает ветхое тряпье,
пересаживается в импортное кресло-каталку... Но, как они
смотрят в глаза друг другу? Мать и сын. Старая продрогшая до
костей женщина-инвалид и здоровенный жлоб разъезжающий по городу
в модном авто...

Не могу я себе этого представить! Наверное, все не так гладко, как я
себе воображаю. Может быть машина чужая, а парень просто
работает водителем? Кто знает?

Почему-то чувствую себя обманутым. Ведь я отдавал деньги совсем
другой женщине – той, у которой такого сына и быть не может!

Глава двадцать третья

Сегодня Масленица. Анька проснулась первой и, пока я стряхивал
остатки сна, напекла блинов. Чтобы поддержать настроение я
порылся в своих пластинках и откопал диск с русскими народными
песнями. Под них мы и позавтракали.

Затем, по уже сложившейся традиции, отправились на прогулку, но не в
лес, а в сторону площади, где зимой устраивают районную
елку. Только елку, конечно, давно убрали, а на кусочке асфальта
между грязными газонами установили чучело Зимы – старое
платье набитое ветошью, растопыренные руки-ветки, матерчатое
лицо с намалеванными глазами и ртом. Рядом соорудили
деревянный помост, где, когда мы подошли, уже вовсю выступали
музыкальные коллективы из местного ДК.

Тут же стояли накрытые столы. Румяные женщины в кокошниках
совершенно бесплатно угощали всех блинами и чаем. Не знаю, рискнул бы
я отведать общепитовских блинов, если бы уже не был сыт, но
народ не стеснялся. Некоторые мужички отходили с блинами в
сторонку, и, судя по всему, закусывали ими принесенную с
собой водку.

На помосте русские народные песни без всякого предисловия сменялись
танцевальными номерами в стиле хип-хоп, но это никого не
смущало – дареному коню под юбку не смотрят.

Кстати, и кони тоже были – смышленые девочки с лошадьми, которые
обычно ошиваются у Центрального парка и Театра кукол,
переместились сюда. И не напрасно, – размягченные весенней погодой
родители охотно катали своих чад. Дети были просто счастливы –
велосипед хорошо, а лошадь лучше.

Пока Анька внимала песнопениям, я косился на понурых лошадок и
представлял себе, что через пару лет тоже буду подсаживать своего
сына в седло. А еще – катать его на каруселях, водить на
выставку аквариумных рыб и покупать самое вкусное мороженое
пока мама не видит!

Когда дошла очередь до обреченного чучела, народ сразу воодушевился.
Женщины в нарядах прокричали какую-то речевку, а помятый
мужик с факелом подкрался к пугалу и осторожно поджег его.
Огонь вспыхнул сразу, очевидно предварительно чучело облили
бензином.

Небо потемнело. Толпа одобрительно загудела, а я вдруг подумал, что
пару тысяч лет назад вместо чучела, наверняка, сжигали
людей. Выбирали молоденькую девушку и приносили ее в жертву
безымянному грозному богу с просьбой о хорошей погоде и богатом
урожае. И точно также одобрительно гудела толпа, а мальчишки
заворожено глядели, как лопается от огня молодая девичья
кожа…

***

У подъезда встречаем бабкину собаку. Тощий, облезлый, как старая
фуфайка, пес. Смотрит прямо в душу умными карими глазами.
Говорят, что у собак доверчивый взгляд, но у этого пса какой-то
иной – смотрит, как на равного. Даже немного свысока, как
старший, умудренный жизнью, брат.

Это сколько же дней он гулял? Поди, совсем оголодал! Я набираю код и
раскрываю дверь – иди! Пес мгновенно проскальзывает в
подъезд и, цокая когтями по бетонному полу, бежит наверх. На
лестнице от его лап остаются мокрые грязные следы.

Пока Анька отпирает квартиру, я поднимаюсь этажом выше. Пес лежит
возле своей двери. Завидев меня, вскакивает и, задрав голову,
выжидающе смотрит на свою дверь. Я нажимаю кнопку звонка.
Хочу порадовать бабку, что пес вернулся, но за дверь тихо. Для
верности звоню еще раз. Наконец, слышатся шаркающие шаги.

– Кто там?

– Собака ваша вернулась!

Щелкает замок, и дверь немного приоткрывается. Радостно завиляв
хвостом, пес ловко проскальзывает в квартиру. Бабка даже не
смотрит на меня, тут же захлопывает дверь. Успеваю расслышать ее
слова: «А-а-а, нагулялся...»

Дома Анька заваливается с книжкой на кровать в спальню, а я сажусь
готовить досье на очередного творца для Хосе Мануэля. Сегодня
это фотохудожница из Швеции – Наталия Эденмонт.
Фотографирует мертвых зверушек. Причем, умерщвляет их собственными
руками, так как, по ее словам, здесь нужно особое искусство и
скорость. Потому что «если промедлить, глаза питомцев начинают
стекленеть и пропадает эффект живости и свежести».

Ее работы – это многочисленные вариации на тему «Голова профессора
Доуэля», только вместо человеческой, фигурируют головы
кроликов, кошек и мышей. В обрамлении пышных бумажных жабо они
вставлены в вазочки или же прикреплены к заранее обезглавленным
гипсовым бюстам.

Я разворачиваюсь в кресле. На журнальном столике в высокой вазе
стоит уже давно засохший букет хризантем, подаренный Аньке на
восьмое марта. Я перевожу взгляд на Феликса, который мирно
дремлет рядом на диване. Прикидываю, как его голова будет
смотреться в этой вазочке...

А ведь это только дело привычки и традиции! Небольшая, грамотная
проведенная пиар-кампания – и, глядишь, через десяток лет на
восьмое марта, вместо розовых букетов, уже будут дарить
мертвых пушистых кошечек. На первый взгляд – абсурд, но ведь любят
дамы натуральные меха!

Интересно, скольким норкам нужно перерезать глотки, чтобы сшить
одную паршивенькую шубку, которая уже через год выйдет из моды и
будет безжалостно сожрана молью?

***

Открываю глаза. Я один в своем кабинете в офисе Хосе Мануэля.
Наверное, случайно задремал. Даже не знаю, сколько прошло времени.
Компьютер выключен. В комнате темно, за окном тоже. Пытаюсь
нащупать в кармане сотовый телефон, чтобы узнать который
час, но не могу его найти.

Встаю. Чувствую, что пока дремал за столом, ноги совсем затекли. На
лице, наверное, остались красные полосы от рукавов.

На ватных ногах кое-как добредаю до выключателя. Щелкаю несколько
раз, но безрезультатно – свет не зажигается. Наверное,
электричество на ночь отключили, поэтому компьютер и не работает.
Ведь я вроде бы что-то делал в нем? Или нет? Пытаюсь напрячь
память, но ничего не могу вспомнить. Кажется, рисовал
какой-то логотип, но почему здесь, а не дома? Похоже, я еще не
совсем проснулся – по крайней мере, моя память еще точно
дремлет.

Подхожу в шкафу, обыскиваю свою куртку, но телефона так и не нахожу.
Перемещаюсь к окну. Тягучая черно-синяя тьма со всех сторон
обступает пятачок автостоянки освещаемой одним единственным
фонарем. Свет его дрожит и, кажется, вот-вот погаснет.
Наверное, какие-то нелады с электричеством.

На стоянке, запорошенной свежевыпавшим снегом, только один
автомобиль – геленваген Хосе Мануэля. Значит, он еще тут. Стою и
загипнотизировано всматриваюсь в черный силуэт автомобиля.

Электрический свет продолжает дрожать. Мне даже кажется, что я
смотрю не в окно, а в экран плохо настроенного телевизора. Такое
впечатление, что дрожит не только свет, а вся картинка за
окном. Кажется, что она вот-вот пропадет.

От синего, неживого света, мне становится холодно. Наверное, это от
окна дует. Снова заморозки, будь они неладны! Однако
чувствую, что замерзаю я как-то странно. Одна половина тела
мерзнет, а другая вроде бы в тепле. Трогаю правой рукой левую –
действительно, рука ледяная. Пытаюсь ее растереть, но холод не
проходит.

Снова смотрю в окно и вздрагиваю от неожиданности. Рядом с машиной
стоит человек и машет мне рукой. Сначала я не могу понять,
кто это, тем более свет за окном продолжает мерцать. Но вдруг
лампа разгорается ярче, как будто напряжение повысили в
несколько раз, и я узнаю в человеке автобусного воришку. Не
может быть!

Он все в той же куртке и вязаной шапочке. Увидев, что я его узнал,
он подходит ближе к фонарю и поворачивается боком. Я с ужасом
вижу, что половина его лица залита кровью. Чувствую, как от
моей ледяной руки по всему телу разбегается дрожащий
нервный холодок.

На лице, непостижимым образом ожившего трупа, появляется зловещая
усмешка. Мне становится жутко. Хочется убежать, спрятаться. Я
отступаю вглубь комнаты, но спотыкаюсь и падаю, а когда
встаю, то с ужасом вижу окровавленное лицо парня прямо за окном
на уровне второго этажа. Кажется, что он стоит прямо на
внешнем подоконнике. Я не могу понять, как он там очутился и
каким образом держится в воздухе, и от этого мне становится еще
страшнее. Я понимаю, что еще мгновение, и он окажется в
комнате, и тогда...

Я бросаюсь к двери, из-под которой пробивается слабая полоска света.
Лихорадочно дергаю ручку и, в тот самый миг, когда мне
удается открыть замок, слышу позади звон разбитого стекла...

С силой захлопываю за собой дверь и бегу к лестнице, но в ужасе
отшатываюсь. Оттуда на меня наступает целая армия творений
Хагенса – трупы без кожи, с оголенной окровавленной плотью и
вывернутыми внутренностями.

Я осторожно пячусь назад, но толпа мертвецов вдруг замирает. Мы
молча разглядываем друг друга – загнанная жертва и
изголодавшаяся хищная стая.

Как по чьей-то команде толпа расступается и пропускает вперед
беременную женщину с огромным животом. Кожа с ее черепа содрана.
Ее мутные глаза, лишенные век, смотрят на меня в упор. Я не в
силах пошевелиться – мое тело меня не слушается, я словно
прикован к полу.

Женщина злорадно смеется и вдруг вспарывает свой живот острыми
ногтями. Я вижу внутри скорчившегося зародыша. Женщина вынимает
ребенка и протягивает мне. Я не в силах сопротивляться, руки
не повинуются мне. Я послушно принимаю облепленное кровью и
слизью новорожденное существо. Чувствую, как бьется его
сердце, с отвращением ощущаю на своем теле тягучую липкую слизь.
Вижу, как пульсирует толстая пуповина, второй конец
которой, теряется во вспоротом животе женщины.

Мне противно, я хочу бросить ребенка, но не могу. Но – ребенок ли
это? Я всматриваюсь в существо и вижу, что это не человеческое
дитя. Что-то среднее между кошкой и собакой, только без
шерсти.

Как будто, чтобы подтвердить мое прозрение, существо открывает глаза
и смотрит на меня вертикальными щелочками кошачьих глаз.
Этот взгляд словно расколдовывает меня – я чувствую, что снова
могу владеть своим телом.

Бросаю существо обратно в распахнутый материнский живот,
разворачиваюсь и бегу по коридору прочь от ужасной толпы. Но здесь меня
поджидает другой сюрприз – картины на стенах внезапно
оживают. Из лакированных рам ко мне тянутся когтистые руки и
обезображенные лица.. Каждый норовит впиться в меня зубами или
когтями. Бежать по прямой не получается. Я прыгаю из стороны
в сторону, еле уворачиваясь от атакующих с боков монстров.
Сзади же продолжает наступать толпа хаггенсовских зомби.

Скачками продолжаю продвигаться вперед, но вдруг соображаю, что там
тупик! Вернее, единственный выход – дверь приемной, ведущей
в кабинет Хосе Мануэля. Я понимаю, что все подстроено, и
меня гонят именно туда, в этот кабинет. Понимаю, что именно там
сидит тот, кто управляет всем этим кошмаром. Но – вдруг я
ошибаюсь? Вдруг там – спасение?

Я делаю несколько завершающих гигантских прыжков, влетаю в приемную
и быстро запираю дверь на защелку. Здесь все спокойно –
знакомый интерьер, приятный мягкий свет. Прислушиваюсь к звукам
в коридоре. Там тоже вроде бы все стихло, как будто все это
мне только почудилось. Потихоньку отступаю от двери в глубь
комнаты...

А вот и Вера за столом! Как ни в чем ни бывало, склонилась над
какими-то бумагами. Или это не Вера?! Я пристально всматриваюсь в
полусогнутую фигуру. Свет снова начинает мерцать. Фигура за
столом распрямляется, и я узнаю Юрия Антоновича. Он
приветливо улыбается, привстает и протягивает мне свою потную руку.
Я в ужасе смотрю на протянутую ладонь – она покрыта слизью,
как у того новорожденного существа. Я даже чувствую мерзкий
протухший запах, который исходит от этой слизи.

В коридоре снова слышится шум. Я понимаю, что толпа чудовищ только
выжидала удобного момента, чтобы атаковать приемную. Сейчас
они сметут эту хлипкую дверь и набросятся на меня. Нужно
бежать!

Я бросаюсь к кабинету Хосе Мануэля, дергаю ручку, но зря! – дверь
слетает с петель, и огромная кровавая волна выплескивается из
кабинета, сбивает меня с ног и увлекает за собой. Я
беспомощно барахтаюсь в удушающей жиже, пытаюсь плыть, но увязаю.
Чувствую, как в меня впиваются десятки рук и когтей, как они
проникают глубоко в мою плоть и тянут вниз. Едва успеваю
глотнуть воздуха, как руки увлекают меня вниз, на глубину. Я еще
продолжаю дергаться, извиваться, но бесполезно. Я
задыхаюсь. Я уже почти мертв...

Выныриваю из-под одела и вижу испуганные Анькины глаза.

– Ты чего это разбрыкался? Хорошо, что спиной к тебе лежала, а то бы
точно в живот угодил! Что-то приснилось?

Я сажусь в постели. С облегчением осматриваюсь. Чувствую себя так,
будто бы я действительно только что воскрес из мертвых.

– Да, приснилось... Извини. Сегодня лягу на диване...

Я залезаю в тапки и бреду в ванную. Мне хочется поскорее принять душ
– я все еще чувствую на коже противную липкую слизь...

Открываю кран и чуть не вскрикиваю. Вместо воды оттуда с ревом
вырывается мощная струя красной жижи и обдает меня крупными
брызгами. Меня трясет. Я с ужасом смотрю на свои руки – теперь
они действительно в крови.

Мне кажется, что я сошел с ума. Силюсь понять, откуда в кране
взялась кровь. Может быть я еще не проснулся? Мысли нестыкуются,
кажется, еще чуть-чуть и я действительно свихнусь. В страхе
оглядываюсь на дверь и быстро запираюсь. Вдруг монстры явятся
и сюда?

Лихорадочно пытаюсь стереть с рук кровавые брызги, и тут до меня
доходит, что это не кровь, а ржавчина. Не в силах стоять от
пережитого нервного потрясения, присаживаюсь на край ванны.

Да, точно! Вчера вечером отключали воду, а теперь включили, и вся
застоявшаяся ржавчина вышла наружу! Я смотрю на струю воды.
Постепенно она начинает светлеть. Я тщательно, с мылом, смываю
с себя всю ржавчину, но принять душ не решаюсь – все-таки
вода еще очень ржавая. Оставляю воду открытой – может
ржавчина еще сбежит – и иду в комнату.

Сажусь на диван и чувствую под задницей что-то твердое. Достаю
Анькину библию и бросаю в другой угол дивана. Книга обиженно
шелестит страницами и замирает, раскрывшись на середине – словно
бы приглашает меня заглянуть в нее. Я вспоминаю, что есть
такое гадание – открыть библию наугад на какой-нибудь
странице и прочитать первый попавшийся на глаза стих. Якобы это и
будет ответом, на важную жизненную проблему.

Я дотягиваюсь до библии и, не закрывая страницы, придвигаю ее к
себе. Взгляд мой скользит по тексту и, наконец, останавливается.
Читаю:

«И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь
более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне».

(Продолжение следует)