Проза

Если бы я не видел, я бы молчал. Но мне довелось.

Я вышел из дома, обнадёженный пением птиц. Всё было мирно, и мир был
светел. Но из подворотни выбежал человек, закрывая голову
руками. Его преследовал столб света, в котором шёл град.
Громовой голос сопровождал его: «Ты будешь гидом в демонстрации
моих творений!». Не знаю почему, но я побежал рядом, даже
чуть впереди, повернувшись к нему вполоборота. Говорить
что-либо было бессмысленно: он не видел меня. Мы вбежали на рынок.
Нас встретил американский консул и, накачивая человека
кока-колой, пытался завернуть в американский флаг. Но звёзды на
флаге выстроились в невиданные созвездия и сбивали с курса.
Человек вырвался и побежал к картофельным рядам. Столб света
с градом преследовал его. Я бежал рядом. Картофель
прорастал сквозь мешки длинными упругими ростками. Они, словно
черви, обвивали сидящую на мешках торговку, и потому она спешила
всё продать. «Покажи мне моё творение!» – гремел голос.
Человек замахал руками и забился под мешки. Ростки тут же обвили
его, а торговка укрыла ватником и легла сверху. Я вытащил
человека из-под мешков, но он оттолкнул меня и устремился в
глубь рынка. Столб света преследовал его даже под навесом.
Торговка капустой остановила человека и прижала к себе:
«Посмотри на мой вилок: он такой же упругий, как и мои груди!» –
она расстегнула кофту и положила грудь на весы, на другой
чаше лежал кочан. «Видишь, – шептала торговка, – у меня всё в
соку». Человек заметался между рядами. Продавцы пихали ему в
уши корейские соленья и зелень. Человек вырвался и попытался
покинуть рынок, но его остановил постовой: «Ты слишком худ
и наркозависим. Покажи вены». Человек оголил руки и
ужаснулся: в венах торчали сотни игл. «О, Господи! – закричал
человек, – я никогда не кололся!». «Ты заблудший», – спокойно
сказал постовой и достал пистолет. Мы ринулись к торговым рядам.
Постовой открыл огонь на поражение. Человек прятался за
прилавками, но столб света выдавал его. Человек забегал между
случайными покупателями, те ловили шальные пули и прятали их
в себя. Кто-то включил Баха. На прилавок упал ангел,
проломив навес. Его накрыли пустыми мешками и посыпали хлором.
Постовой расстрелял обойму и сменился. Старая торговка сушёной
сливой ухватила человека за ногу, повалила и затолкала в рот
сухофрукты, похожие на кожу прокажённых. Человек поперхнулся
и впал в кому. Видя это, торговцы содрали с него одежду и
натёрли тело перцем. Они резали его на части и поливали
уксусом. Я пытался удержать их, но они резали, резали без всякого
азарта, равнодушно отделяя кости и высасывая мозги. Я молил
их остановиться. Я стал на колени, но они не видели мою
светлую душу – одну среди этих затхлых туш, не разлагающихся
только потому, что пьют чистый хлор и спят в ванных с
формалином. Стало заметно, что человек устал. Этот мир надоел ему, и
воскресать в этом мире ему не хотелось. «Другого не будет!»
– громыхал голос. Торговцы выложили разделанного человека
на прилавок, запрашивая серебро. Над каждой из частей его
светилась узкая полоска света. Покупатели пробовали его части,
давились и растворялись в них. Небо вопило, опрокидывая
летательные аппараты. Кто-то выключил Баха. Я нанял грузчика и
разъезжал на тачке меж рядов, посыпая торговцев табачным
пеплом. Я пытался вразумить их. Я взывал к Велимиру: «О приди,
Велимир в этот мир! Где твои песни, усмирившие прибой рынка?
Веди их в поединок! Мы будем едины!».

Я огляделся: неужели этот мир одолел человека? Конечно, нет. Уже к
полудню директор рынка возлюбил ближнего, и это стало
невыносимым. Торговцы бросали товар и вешались поголовно. Прилавки
уходили под асфальт. «Опустите мне веки!» – визжал постовой.
«Вот и всё, – подумал я, оставляя здесь прежнюю жизнь.
Господи, включи мне Баха, я сумею вернуться домой».