Проза

                                                                                                                                    Джордж Герберт

            Иной человек пассионарен. Пассионарные люди составляют линию истории. Иные люди входят в неё. Иные там и остаются.

            Моя история ‒ добыча моей жизни, а значит, правдива так, как может быть правдива сама моя жизнь.

            Тогда я жил один на четвёртом этаже по Столярному переулку. Несколько месяцев назад, в сумерках, в дверь постучали. Я открыл, и вошёл незнакомец. Это был человек выше среднего ростом, с темновато-мутными глазами, седой шевелюрой, тонок и слегка сгорблен. По одеянию и виду он был сродни нищему. К тому же угрюм и мрачен. В руках он держал пыльный холщовый мешок. Держал, как будто чуть отстраняясь от него. Смотрел мне под ноги и был сосредоточенно печален. Я указал ему на стул. Он сел, не выпуская холщового мешка из рук.

            ‒ Я продаю топоры, ‒ начал он.

            Не скрывая некоторого самодовольства, я отвечал:

            ‒ Здесь у меня есть несколько редких топоров: боевые топоры Хазарского каганата, боевые топоры ранних славян и Киевской Руси, кельтские топоры, колуны абиссинских лесорубов, двулезвийные крымские топоры. Как видите, выбором располагаю.

            Я жил в крошечной комнатушке, всего-то шести шагов длиной. У стены стоял старый, немало ободранный шкаф, который я отодвинул, и за ним открылась стена с жёлтенькими, пыльными и вовсю отставшими от стены обоями. На стене этой висели топоры – вперемежку и все покрытые пылью.

            Незнакомец помолчал и тихо ответил:

‒ Я покажу вам один священный топор, который может заинтересовать вас. Я приобрёл его по случаю в одном северном городе.

Он положил холщовый мешок на пол и достал из него старый топор, протянул мне. Я взял топор. Его тяжесть поразила меня. Видно было, что он побывал во многих руках. На самом топоре был выбит вензель в виде большой латинской буквы N, обрамлённой с двух сторон чем-то вроде ветвей, уже подстёршихся.

‒ Должно быть, девятнадцатый век, ‒ заметил я.

‒ Не знаю. Этого никогда не знаешь, ‒ был ответ.

На одной стороне топорища был вырезан лозунг: Scio quia omnia potes – «Знаю, что всё могу». Я перевернул топор. На другой стороне было вырезано: Vade mecum ‒ «Иди со мной».

Незнакомец сказал:

‒ Рассмотрите его хорошенько, вы скоро никогда его не увидите.

В самих словах, но не в тоне звучало предостережение.

Я запомнил вырезанные слова на топорище и положил топор на кровать. И тут же снова взял его в руки. Теперь на топорище значилось: Aquĭla non captat muscas ‒ «Орёл не ловит мух». На другой стороне были зарубки, напоминающие кельтские огамы. Плохо скрывая растерянность, я спросил:

‒ Это тайные огамы кельтов, правда?

‒ Да, ‒ ответил незнакомец. Потом понизил голос, будто поверяя тайну:

‒ Это топорище сделано из падуба, священного древа кельтов. Оно считалось у них обителью фурий. Древесина падуба светлая, почти белая. Она выглядит как слоновая кость. Когда-то это топорище так же было красивым, как и слоновая кость, но потемнело, побывав во многих руках. Падуб у кельтов ‒ символ смерти и возрождения зимы. Ветви этого дерева использовались друидами как древки копий и топорища топоров. Они верили, что копьё из падуба всегда найдёт цель, а удар топора с таким топорищем будет верен. Если хочешь пройти чащу и достигнуть цели, возьми этот топор. Это редкое топорище. Переверните его.

Я перевернул топор. На другой стороне было начертано: Carum est, quod rarum est ‒ «Ценно то, что редко».

‒ Письмена на его топорище бесконечны. Этим он ценен. Я узнал про этот топор в одном поселении на берегу Иртыша, ‒ продолжил незнакомец. ‒ Один человек, молодой ещё, нелюдимый, угрюмый, подошёл ко мне и сказал, что есть вещь для меня, которую он хотел бы обменять на табак. И поведал про вот этот топор, рассказав о его редких свойствах. Топор, по его словам, остался схороненным в одном северном городе, откуда он, этот молодой человек, уехал не по своей воле. Молодой человек тот, судя по всему, принадлежал к низам и был из тех, кто наступит на свою тень, не боясь осквернить её. Я спросил его, почему он так хочет выменять топор на кисет махорки, ведь это неравноценный мен. Он ответил, что табак ему теперь дороже, и рассказал, как найти этот топор. Только искать его надо с твёрдым намерением завладеть им, иначе не найдёшь. Я, разумеется, не поверил ему, но табак всё же дал.

Приехав в тот северный город, я вдруг понял, что очень хочу заиметь тот топор, и что я уверовал в него. Я нашёл подвал, в котором, по словам того человека, хранился топор. Ночью я проник в подвал, нашёл схрон с топором, забрал его, а подвал запалил – даже не знаю зачем. Это редкий топор. Вы сможете его продать за хорошие деньги.

‒ С чего вы взяли, что я буду продавать этот топор. Может, я оставлю его в своей коллекции.

‒ Нет, ‒ тихо, но твёрдо возразил незнакомец, ‒ у этого топора не бывает последнего хозяина.

Я тогда не придал значения его словам и решил приобрести топор. Но хозяин топора назвал высокую цену, слишком высокую.

‒ Вы должны понимать, ‒ ответил я ему, ‒ что эта сумма, разумеется, не для меня. Но я могу предложить вам обмен: вот двулезвийный топор из Крыма и ещё вот этот раритетный древнеславянский. Могу добавить небольшую сумму, которой располагаю в наличии.

‒ Топор древних славян, ‒ прошептал он.

Я снял со стены два топора, отсчитал деньги.

‒ По рукам, ‒ тихо сказал незнакомец. Он сунул топоры в свой холщовый мешок, спрятал деньги во внутренний карман пальто, даже не считая их. Затем повернулся к стене с топорами и так же тихо произнёс:

‒ Тот человек с берегов Иртыша, что рассказал мне про топор, ещё говорил, что когда-то хотел порубить этим топором ветхое здание своего прежнего жития и срубить новый чертог, над которым небо в алмазах…

Он не договорил.

Когда он ушёл, была ночь. Я не спрашивал его имени и больше не встречал его.

Я собирался повесить мой новый топор на место прежних, но передумал и спрятал в шкаф. Я лёг, но не заснул. Когда рассвело, я достал свой уже топор из шкафа и посмотрел на топорище. Теперь там значилось: Cognosce te ipsum – «Познай самого себя». На другой стороне: Dictum est factum – «Сказано – сделано».

Я никому ничего не говорил и никому не показывал топор. Я панически боялся его лишиться. И ещё я опасался, что письмена на топорище когда-то закончатся, и он потеряет свою ценность. Я стал подозрителен и никого не пускал в свою комнатушку. Друзья не понимали, что со мной происходит, и постепенно перестали со мной видеться. Я стал одинок. Я не хотел верить в мистификацию с письменами, но они менялись и менялись с завидным постоянством. Руны германцев, письмена кельтских друидов, египетских жрецов, вырезанные символы топоров викингов, клинописные изображения боевых хеттских топоров и ещё, и ещё.