Проза

    В моей памяти возникает траншея, обветренные губы маленькой Розы, и ее шепот, полный нежности и болезни.

    Бабушка Маринэ рассказывала о легендарной Амуэз, большим волшебством породнившей их род со знаменитыми грандами Аль-Косе. Мне не передать детского рассказа Розы и в моем воображении разыгрывается сцена такой, как мог бы описать ее великий Эркулано.

     «Несчастия этого рода, по жизни даже плодовитого, начались с того, что первый неудачный предок фамилии – дон Чезаре, полюбил охотиться в Андалузии на карликовую газель.

      Не требуя от охоты большего, чем просто загнать пару своих мустангов сиреневого отлива, дон Чезаре подстреливал к обеду пару специально подбрасываемых для него пулярок, откормленных грецким орехом и, сделав «пиф-паф» по давно стреноженной газели, смело отправлялся в родовой замок Аль-Косе, где предавался плотной трапезе и вину под громкие вопли девушек с тамбуринами.

      Чезаре был ещё молод, но уже пристрелил двух сарацинов, чьи высохшие головы красовались на въездных воротах.

      Словом, Чезаре Аль-Косе жил как полагалось, имел эфиопку для забав и лениво засматривался на свою ближайшую соседку Инессу Хесус Марию Брабант.

      Внезапно произошёл случай, прискорбным образом переменивший  молодую жизнь гуляки и гранда. 

      Однажды дон Чезаре, слывший большим любителем зеленых оливок с косточками, по неосторожности ли, по наваждению ли, отведав деликатеса, глубоко подавился. Глаза его тотчас вылезли из орбит, дыхание обратилось в хрип, цвет лица приобрёл зловещий оттенок. Все попытки домашних лекарей оказались тщетными – косточка глубоко зашла в горло, что грозило дону Чезаре неминуемой гибелью. Слуги сбились с ног. Мать дона Чезаре – Донна Агриппина Секунда порвала на себе одежды, обнажив тощие гуттаперчевые груди, но не помогло и это. Кузен Чезаре, дон Хуан Пигмалион, что есть силы хватил его оглоблей и едва не лишил жизни. Но проклятая косточка не выходила. От несчастного по очереди отвернулись святой Бонифатий, святой Бартоломео, святой Себастиан и святая Анна.

      И вот, когда, казалось, гибель молодого гранда неминуема, из боковой калитки явилась престранного вида девица, по обличью и одеждам своим напоминавшая барселонскую цыганку. Волосы её, чёрные и жёсткие, как проволока, никогда не знали гребня и вились как у Горгоны. В них запутались острые виноградные листья.

      «Я спасу его» - выкрикнула цыганка с той грубой силой, которой можно только повиноваться, - «но он будет мой».

      Сказав это, она подошла к оливе, росшей посреди атриума, и сочно плюнула в её крону. В тот же миг из начинавшей сереть пасти дона Чезаре выскочила проклятая косточка.

      Делать было нечего – слово было дано. Четыре дня спустя Аль-Косе предавался пьянству и веселью, празднуя второе рожденье. Невеста, однако, не пожелала даже переменить платье и оставалась всё время в своей простой «столе», прочно прикрывавшей всё её тело вплоть до тяжёлых кожаных сандалий.

      Дон Чезаре не остался равнодушен к своей спасительнице. Амуэз Роза Горгон – так звали цыганку – понравилась ему. Чёрные глаза, смуглая кожа, стройный стан, высокая грудь и, надо полагать, ещё много-много горячей страсти.

      Наконец, когда все изрядно выпили, закусили и натешились фламенко, молодых повели в опочивальню.

      Дона Чезаре распаляла похоть. Он готов был овладеть Амуэз прямо на лестнице. Но, не прошло и часа, как за молодыми закрылись створчатые двери, фамильные своды Аль-Косе огласил жуткий вопль. Вбежавшей прислуге открылась ужасная картина. Дон Чезаре лежал бездыханным на ложе любви, а по его распростёртому телу скакала полуженщина-полугазель.    Смуглые ножки её оканчивались острыми копытцами.

     Истово крестясь, слуги попятились к лестнице. Дьяволица газель дико смотрела на них, и в ее огромных очах бушевал пламень.

     Немного опомнившись, иные из слуг сделали попытку приблизиться, на что грозная Амуэз скакнула с постели на пол и, сделав рукою чудовищный пасс, произнесла голосом, уже ничем не напоминавший человеческий:

     «Он дал мне клятву, и он мой. И жизнь, что только что завелась у меня под сердцем, тоже моя. Никогда, заклинаю, не ищите нас. Но наш род никого не оставлял без благодарности. Идите же к той оливе, и возьмите то, что теперь принадлежит вам».

     С этими словами Амуэз с невиданной силой обхватила шею лежащего дона Чезаре и без видимого усилия увлекла его в растворившиеся сами собой окна. Мгновение – и опочивальня была пуста.

     Опешившие от неожиданности слуги сначала бросились на колени и стали истово креститься, но, видя, что новобрачные исчезли, кинулись вниз, к роковой оливе.

     И чудо представилось им. Освещенная со всех сторон факелами, олива все переливалась чудесным светом, а зеленые ягоды ее, едва созревшие, превратились в золотые…».

     Я смотрел на маленькую Розу, на ее вдохновенное лицо, и мурашки бегали у меня по коже. Я ведь точно знал: опустив глаза, я увижу под детским платьицем маленькие смуглые ножки, оканчивающиеся узкими, как туфельки, остренькими копытцами.