Проза

    Все придумала она, Анна.

    Ей нравилось, что он – Нехлюдов, что он бреется бритвой “Шарп”, что он богат и немного заика. Она сразу заметила его белую панаму – такую нелепую в Ялте – в пестром окружении шляп, картузов и фуражек.

   Она даже остановилась, чтобы разглядеть его лучше. Такого растяпы Анна еще не видела. Присев на краешек парапета, он неловко пытался открыть бутылку пива авторучкой “Паркер”.

   Ему было очень неловко: шипящие язычки пены, свистя, вырывались из-под неподдающейся крыжки и стекали прямо на его белые брюки.

   Она открыла сумочку и, улыбаясь, молча протянула ему связку ключей. Ей даже дурно стало от того, какой неземной кролик попался в силки.

   “Анна”, – сказала она, пытаясь подавить волнение ловца, – “а вы женаты”.

   Взгляды их встретились. Глаза у него были неописуемые – черные, лучистые, влажные. В аккуратно подстриженных щегольских усиках пробивалась седина – с одной стороны, с правой.

   “Нехлюдов”, – робко, даже как-то встревожено, представился он, никак не попадая изуродованным “паркером” в нагрудный карман.

   “Олег, наверное”, – мечтательно произнесла Анна, смотря вдаль, на сияющее ожерелье Массандры, – “жена и дочка приедут через три дня. Для них забронирован душный люкс в “Ореанде”. По утрам они сидят в шезлонгах, томно развалясь, и читают Чехова. Впрочем, нет, не Чехова – Чейза…”

   Анна рассмеялась – легко и просто, так, чтобы у него пропал страх. Была она белокурой, с ямочками. Смуглая, почти креол.

   “Ну, в общем-то сын… – в ответ засмеялся он, – но в остальном…”

   “Абсолютно ничего сложного, – чуть надменно заметила Анна, – подержите собачку”.

   “Какую собачку?” – не понял Нехлюдов.

   “Во-о-бра-жа-е-мую”, – продолжала игру Анна, – “вы знаете, как здесь говорят? Юх! Они говорят, представляете, юх! А как они называют даму с собачкой?! Нехлюдов, заткните уши – “дывчына с кабыздохом”!

   Анну несло. Она чувствовала то, что больше всего любила – его  и н т е р е с, его слегка затрепетавшее либидо, его, уже не случайную и не праздную нервность, его скрытую под белыми брюками нервную плоть.

   В ресторанчике, под длинными тенями (уже смеркалось), сидя над терпким бокалом, он, наконец, разговорился.

   Олег Иванович Нехлюдов. Имеет жену, имеет сына. Чем-то управляет в банке. Конечно, из Москвы, но больше любит Малаховку, дачу, рыбалку, ягоды да грибы. Времени не хватает, все чем-то занят, баланс.

   Анна быстро перестала его слушать, не слишком боясь упустить что-то важное, сложное. Нет, не для этого придумала она это все, Анна. Три дня, душный, почти бездыханный “люкс” в “Ореанде”, глупая, никому не нужная любовь на четвереньках у поверженного шезлонга. А Дамы нет. Есть две собачки.

   “Довольно! – сказала себе Анна и одним махом осушила бокал с его липким, глупым вином.

   “Довольно! – громко сказала Анна, пристально глядя в его наполняющиеся давешним страхом неописуемые глаза, –  э т о г о  не будет! Я не буду целовать вас, Олег, возле памятника Чехову, я не буду плавать с вами в пунцовом купальнике на гидропеде, я не собираюсь так же танцевать в чем мать родила на стойке полночного бара и делать вам каждые полчаса минет в оливковой роще на Поликуровском кладбище. Если не так – до свиданья. Здесь придумываю только я, Анна”

   Трудно было адекватно описать состояние Нехлюдова. Он одновременно и остолбенел, и ожил. Да, конечно, если начистоту, то так и должно было случиться: и шезлонг, и четвереньки, и гидропед, и даже оливковая роща. Ведь он не первый раз в Крыму. Он даже любил это – изменять жене ровно за три дня до ее приезда. Пунктуальность управляющего, что делать. И вдруг белокурая, с ямочками, почти креол. Какие-то воображаемые собачки, «дывчына с кабыздохом». Черт!

   «Так чего же ты хочешь?» – хрипло спросил Нехлюдов, пытаясь нахмуриться. Ему понравилось, как он грубо, «по-мужски», перешел на «ты».

   Как она ждала этого мига, как надеялась на него! Неземной кролик в прочных силках ловца. Ему не выбраться, братец Лис. Он потрясен, он встретил женщину, которая хочет чего-то  н е  т а к.

   С каким равнодушием она смотрит на его холеный белый палец с бриллиантом, как нелепа эта бутылка «Черного Доктора» между ними. Черный Доктор – это она, Анна. Она пьянит и опьяняет. Только она дает жизнь и не дает жизни.

   «Слушай, Нехлюдов, – совсем близко, смешав дыханья, наклонилась Анна, – это час твоего и моего торжества, это минута нашей судьбы. Отсюда и только отсюда мы выйдем в море, полное чудес и озарений. Мы переплывем этот негостеприимный Понт, пройдем Дарданеллами и Мраморным морем, обогнем Пелопоннес и возьмем курс на таинственно-мерцающий вдали Тунис».

   Глаза Анны источали яростное вожделение и восторг. Никогда в своей жизни клерка Нехлюдов не видел такого. Дрожь непонятного, томительного озноба пробежала по его спине.

   «У тебя есть деньги, – горячо продолжала Анна, – брильянт на пальце, «паркер» в специальной коробочке и много, много, много огромного желания. Запомни, ты встретил ту, с которой еще успеешь убежать, ту, единственную, которая полюбит тебя в Тунисе».

   «Она сумасшедшая, а я, кажется, пьян» – пытался прийти в себя Нехлюдов, но слова этой женщины волновали его по-настоящему, дико. Язык его высох, а рот был нем, словно у ловца жемчуга.

   “Сейчас уже второй час”, – сказала Анна, взглянув на Луну, – “и сейчас нам пора отправляться в путь”. Там, вдали, у второго причала, стоит “Тритон”. Вся команда пирует на берегу в “Кривом Якоре”. На яхте лишь один капитан, но он в доску пьян и вряд ли проснется до утра.

   “Мы угоним яхту?” – не своим голосом спросил Нехлюдов.

   “Конечно. И если потребуется э т о, – произнесла Анна, доставая из сумочки миньятюрный револьвер, – то используем  э т о”.

   Анна торопила Нехлюдова. Спеша, они зашли в его гостиничный номер, наскоро собрали дорожный несессер и по лунной мостовой направились в порт.

   На «Тритоне» все огни были потушены, тлел лишь тусклый фитилек радиорубки.

   «Я никогда не управлял яхтой» – промямлил Нехлюдов, ползком пробираясь по трапу.

   «Это проще чем открыть «паркером» бутылку, – улыбнулась Анна.

Оказавшись на яхте, она быстро и четко отдавала команды.

   Нехлюдов, почти не понимая, что и зачем делает, носился как юнга с кормы на нос и обратно.

   Вскоре произошло чудо. Яхта плавно отошла от берега и, издавая спокойный, равномерный, ночной шум, устремилась в самое сердце ночи.

   Теперь они стояли рядом – на капитанском мостике. Нехлюдов держал штурвал, а Анна, вонзившись губами в серебряную сигаретку, отдавала отрывистые приказы.

   «Вот теперь ты стал тем, кем только казался. Н а с т о я щ и м  у п р а в л я ю щ и м. Ты управляешь яхтой, этой ночью, миром, ты управляешь мною, Нехлюдов. Вот когда ты должен любить меня на четвереньках у шезлонга…»

   То, что произошло потом, Нехлюдов помнил всю жизнь. Тот пьяный капитан был, видимо, решительный противник Туниса. Он слишком мало выпил, тот капитан. Его рука не дрогнула. Нехлюдов никогда не слышал выстрела так близко…

   Инстинктивно, не зная зачем, он бросился вперед, сшиб и подмял под себя яростно сопротивлявшегося человека. Нехлюдов был крепче. Заметив, что капитан не шевелится, он, пошатываясь, вышел на залитую луной палубу.

   «Анна, Анна!» – позвал он.

Но никакой Анны на палубе не было.