Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Юный корейчонок Ким стоял на вышке с автоматом Калашникова и сочинял
между делом стихи, время от времени обводя взглядом вверенный
ему периметр лагеря. Стихи почему-то не запоминались, они возникали
и тут же исчезали, рождались и сразу умирали. Вернее, растворялись
в воздухе, потому что смерти нет в этом мире. Получалось, что
корейчонок думал стихами (пусть даже без рифмы), и ему это нравилось.

Однажды к вышке подошел матерый зэк Степка, по прозвищу Хохол,
и спросил, подняв кверху конопатое лицо:

– Ты, брат, якут, что ли?

И маленький корейчонок, совсем недавно оказавшийся в конвойных
войсках, сузив еще больше и без того, казалось, совсем заплывшие
узкие глаза, неожиданно для самого себя сказал:

– Якут, однако.

– Охотник? – спросил Степка-Хохол.

– Охотник, однако, – ответил корейчонок, хотя ни якутом, ни охотником
никогда не был.

– Стреляешь, небось, метко? – как бы одобрительно спросил зэк.

– Белке в глаз попадаю, однако, – застенчиво сказал корейчонок
и в очередной раз окинул взглядом свой периметр.

– Ишь ты, – хохол почесал затылок.– Молодец какой!

– Иди, иди, – беззлобно сказал корейчонок. – Не положено разговаривать,–
и для значительности поддернул на груди «Калашников».

А вечером в ИТЛ случилось ЧП: бежал зэк Степка.

Бежал он на соседнем периметре, который охранял другой конвойный
– Ахмеджан Гареев. Тот действительно был охотник и сам зверь,
любимым его занятием было кастрировать домашнюю живность в окрестных
поселках, куда его специально звали. Заветной мечтой его было
подстрелить зэка во время побега и получить внеочередное увольнение.
Для развлечения он время от времени поднимал автомат и целился
во что-нибудь – в птицу или камень, или в какого-нибудь движущегося
по территории лагеря человека, представляя себе убегающего зэка.

Случилось так, что Степка-Хохол бежал как раз во время его дежурства.

Гареев неторопливо и четко вскинул автомат Калашникова, прицелился
и, поймав на мушку удаляющуюся фигурку Степки-Хохла, плавно нажал
на курок.

А корейчонок Ким, якут и охотник, продолжал сочинять стихи, щуря
свои и без того узкие глаза на серое небо и темные лагерные бараки.
Стихи возникали и тут же исчезали, рождались и тут же умирали
или, вернее, растворялись в воздухе. Потому что смерти нет в этом
мире.