Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Кинобыль

Шут его знает, чего она испугалась. Может, собаки, подбежавшей к
калитке, может, еще чего, но сидит она на дереве так высоко,
что ее можно снять только разве с помощью пожарной лестницы.
Надо же, угнездилась едва ли не на последней развилке ствола,
почти у самой вершины, надрывно мяукает.

– Мура, Мура, – зовет ее Ирина Сергеевна, – иди ко мне, ну иди! – на
что кошка отвечает только еще более заунывно и жалобно.

– Да спустится, – утешает Игнатьич, – раз сама забралась, значит,
сама и слезет. Это ж зверь, у него инстинкт. Среди животных
самоубийц не бывает.

– Не спустится, – бормочет Ирина Сергеевна, – она боится. Надо
что-то делать, она может упасть.

– Ну уж и упасть, кошка-то, – возражает скептично Игнатьич.

– Бабушка, бабушка, она может разбиться, да? – начинает хныкать
пятилетняя Настена, а за ней и младший Ежик, он же Егор.

– Не придумывайте, – успокаивает Игнатьич, – посидит, оголодает и
спрыгнет. Голод не тетка.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: НЕБО, ТРЕПЕЩУЩИЕ ЛИСТЬЯ БЕРЕЗЫ)

Так они стоят, задрав головы к небу, верней, к верхушке той самой
березы, куда неведомо как и неведомо отчего взмахнула, будто
на крыльях, всеобщая любимица, серо-белая кошка Мура.

Больше всего переживает Ирина Сергеевна: кошка ее фаворитка, она с
ней разговаривает, вычесывает, варит обожаемых той карасей,
за которыми специально ездит на рынок.

Кошка уже немолодая, лет двенадцать, что ситуацию только усугубляет:
была бы помоложе, и в самом деле, может, спустилась, а так…

– Что делать, что делать? – прижав руки к груди, вопрошает Ирина
Сергеевна. На циничные же замечания Игнатьича, что кошка вполне
справится без их вмешательства, она почти не реагирует,
всем своим видом показывая, что ей непонятно такое
жестокосердие к бедному животному.

Между тем темнеет, и это еще больше тревожит Ирину Сергеевну.
Похоже, назревает истерика. Вот и дети поддаются ее панике. В саду
слышны их всхлипывания да отчаянные призывы Ирины
Сергеевны: Мура, Мурочка, иди сюда, иди!..

(КРУПНЫЙ ПЛАН: ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА КОШКИ)

В таком грустном состоянии и застают их приехавшие из города П. и
его жена Маша, родители Павлика и Настены. Маша спешно
успокаивает мать, которой, по ее требованию, приходится глотать
валерьянку, а П. старается утешить хнычущую детвору. Мура же
восседает на своей верхотуре, зыркает зелеными глазищами и
продолжает выдавать отчаянные рулады.

– Надо вызывать спасателей, – говорит Маша.

– Где ты возьмешь в этой глуши, тем более на ночь глядя спасателей?
Даже смешно, – отзывается Игнатьич. – Пусть посидит до утра,
а там будет видно.

– Нет, так нельзя, – возмущается Ирина Сергеевна и теперь уже
по-настоящему плачет. – С бедным животным может случиться все что
угодно. Посмотрите на нее…

Вид у Муры действительно жалкий: шерсть как-то сбилась, ушки
прижаты… Такой ее никогда и не видели. Даже Игнатьич приуныл,
испугавшись не столько за Муру, сколько за Ирину Сергеевну. Та
теперь сидит на специально принесенном для нее раскладном
стульчике, склонившись вперед и обхватив голову руками, дышит
она тяжело. Так и впрямь можно довести себя до инфаркта.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА КОШКИ)

– Что ты задумал? – испуганно спрашивает Маша, заметив, что П.,
вплотную подойдя к березе, как-то странно посматривает то на
белый скользкий ствол, то на вершину, где восседает Мура.

– Нет-нет, ни в коем случае! – Ирина Сергеевна тоже против.

– Не валяй дурака, – говорит Маша, все еще не веря, что П. полезет на березу.

Ствол довольно тонкий, ветки хлипкие. Листики трепещут, шелестят на
ветру, как бы подтверждая ненадежность молодого дерева.

– Господи! – громко вздыхает Ирина Сергеевна. – Все это может плохо кончиться.

Потом они рассказывали, что П. их будто не слышал (или не хотел
слышать?). Подпрыгнув, он хватается за самую нижнюю ветку,
сильно прогнувшуюся под его весом, быстро подтягивается на ней,
так же быстро перехватывается за другую, потом еще и еще. Это
тем более удивительно, что П., несмотря на небольшой рост,
довольно грузный. Между тем, не успели оглянуться, как он
уже довольно высоко, но там-то и предстоит самое сложное:
ветки и ствол всё тоньше, за такие не удержишься, а до Муры еще
порядочно.

Теперь П., обхватив ствол руками и ногами, медленно ползет по нему
вверх, похожий на большого жука. Все, запрокинув головы и
затаив дыхание, смотрят туда, а чуть выше выдает надрывные
фиоритуры кошка, похоже, только еще больше напуганная неясным
копошением снизу. Подъем дается П. довольно трудно, тонкие
хлесткие ветки мешают, листья щекочут лицо, вспотевшие ладони
скользят по стволу. Тем не менее он уже довольно близко от
Муры, чьи вопли переходят уже в какой-то совсем невыносимый
регистр.

Маша говорила потом, что у нее была только одна мысль: не упади, не
упади, не упади!.. В какую-то минуту, призналась она, ей
вдруг померещилось, что П. срывается и падает, но она,
покрывшись холодной испариной, тут же отогнала жуткое видение.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: КАЧАЮЩАЯСЯ ВЕРХУШКА БЕРЕЗЫ)

Но это опять же потом, а пока П. медленно карабкается по дереву,
останавливается, делает передышку. Еще он видит кошачьи зеленые
глазища, в них отражается что-то очень-очень древнее, едва
ли не древнеегипетское, чуть ли не выжженная жгучим солнцем
пустыня (желтый знойный отблеск), чуть ли не с пирамидами.
Листва на березе беспокойно щебечет еще и от сотрясений
ствола, который все утончается и утончается и даже начинает
крениться под тяжестью крупного тела П.

Интересно, что чувствует он в эти мгновения, вполне уже зрелый
мужчина, между прочим, химик по профессии, вися над землей уже на
значительной высоте. Как ни крути, а он уже не тот ловкий,
цепкий паренек, которому любое дерево, любая высота по
плечу. Сорваться отсюда теперь означало бы результат весьма
плачевный. Переломать себе конечности и уж тем более свернуть
себе шею, в присутствии детей, как, впрочем, тещи и тестя – вот
уж что было бы совершенно нелепо! Но об этом он как раз не
думает.

Кошка тоже раскачивается, и от ужаса мордочка у нее становится
зверино хищной. Ее ошалелые от страха глаза словно гипнотизирую
П., а еще глаза детские – то есть глаза его собственных
детей, Настены и Ежика. Была секунда, когда он, находясь уже
метрах в девяти или даже больше от земли, вдруг увидел себя
именно их глазами: отец лезет на березу спасать кошку.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: РАСШИРИВШИЕСЯ ЗРАЧКИ ДЕТЕЙ)

Они толпятся там, внизу, вся семья, включая тещу и тестя, и кажутся
отсюда меньше, чем на самом деле, а Настена и Ежик совсем
крохотные, глаза их блестят в сгущающихся сумерках. Восторг,
не что иное видил в них П. и от этого испытывает волнение,
почти азарт. Он и не помнит даже, когда в последний раз влезал
на дерево, лет тридцать назад, не меньше. А в детстве да,
любил. В самом деле, странная была тяга – чердаки, крыши,
деревья… Высота. Оттуда, сверху, все открывалось как-то иначе –
сквер возле дома в городе, дребезжащие красно-желтые
трамваи, прохожие… Страха не было. То ли жизнь недорога, то ли
просто не задумывался о возможных последствиях. Или инстинкт
самосохранения не действовал. Если вспомнить, по каким уступам
и отвесам лазил, дрожь прохватывала. Сейчас бы ни за что...

А впрочем…

Как-то с Машей забыли дома ключи, обнаружили же только вернувшись из
гостей. Что делать? Не долго думая, он с лестничной
площадки, через окно, по узенькому уступу, шажок за шажком, шажок
за шажком, пальцами цепляясь за впадинки между кирпичами,
вжимаясь грудью в стену, каким-то чудом дотянулся до лоджии,
спрыгнул туда… А там уже через открытую, к счастью, форточку,
как профессиональный домушник. Жена потом с ним неделю не
разговаривала, рассердившись, – не ожидала от него. А о ней он
подумал? А о детях? Седьмой этаж все-таки! А если бы?..

(КРУПНЫЙ ПЛАН: ГОЛУБИ НА ТРОТУАРЕ)

Что-то она такое бормотала, пока он лез по уступу, но он, как и в
этот раз, будто не слышал. Верней, слышал, но словно откуда-то
из другого измерения – вроде как к нему это никакого
отношения не имело. Двор далеко внизу, голуби колготятся на крыше
серой трансформаторной будки, на тротуаре, машина подъехала,
из нее люди вылезают, достают из багажника сумки. Мысль:
как не вовремя… А почему, собственно, не вовремя?

Когда он, уже внутри квартиры, отпер дверь, чтобы впустить жену, та
была бледна и странно смотрела на него – словно в первый раз
видела. Оказывается, она сразу убежала от окна на
лестничной клетке (не могла смотреть) – и стояла возле двери в
квартиру, бормоча: «Иди сюда, иди сюда!..» Это она его звала,
чтобы он шел к ней, чтобы ничего с ним не случилось.

Он и дошел.

А еще она его очень строго и категорично предупредила: чтобы никому!
То есть чтобы он никому никогда не рассказывал про это. Ни
в коем случае! Что уж она такое имела в виду, налагая
запрет? Он не стал расспрашивать – пусть, не очень и надо. И не
рассказывал.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: СЕРЫЕ ИСПУГАННЫЕ ГЛАЗА МАШИ)

«Мура, Мура!..» – это уже П. кличет кошку, до нее рукой подать, еще
чуть подтянуться. Внизу молчание, только шумное прерывистое
дыхание Ирины Сергеевны. Несколько раз П. взглядывает вниз,
на белеющие оттуда в сумерках лица, почему-то становится
весело, хочется как-нибудь отчаянно пошутить – про парашют или,
на худой конец, хоть зонтик, с зонтиком тоже можно прыгать.
Но он сдерживает себя, чтобы не расслабляться.

Цель близка, теперь еще надо как-то ухватить кошку, которая вовсе не
собирается так просто сдаваться: и без того страшно, а тут
еще и протянутая рука (другой П. крепко сжимает опасно
кренящийся под его тяжестью ствол). Кошка пятится, вся выгибаясь
дугой, но и П. не отступает, тянет к ней руку и все
повторяет ласково: «Мура, Мура…».

(КРУПНЫЙ ПЛАН: ПРОТЯНУТАЯ РУКА, ЗЕЛЕНЫЕ ГЛАЗА КОШКИ)

В конце концов Мура смиряется, и П. грубо схватывает ее за шкирку,
прижимает к телу. А дальше – спуск, опасливый, долгий,
который всегда, как известно, трудней, чем подъем. П. медленно, с
трудом нащупывая ногами то одну, ту другую ветку,
запутываясь в них и в собственных ногах, опасно оступаясь и чудом
удерживаясь (шумные охи внизу), спускается. Острые коготки
вцепившейся в него кошки болезненно царапают кожу.

Получается, однако, быстрей, чем подъем. Когда до земли остается
метра полтора, он отрывает от себя кошку и дает ей спрыгнуть.
Та уверенно приземляется на все четыре лапы и тут же
ушмыгивает в кусты, во тьму, даже не мяукнув напоследок.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: ЗАДРАННЫЙ ХВОСТ КОШКИ)

– Ну ты и… – произносит неопределенно Маша.

– Молодец! – Игнатьич нервно закуривает, а Ирина Сергеевна,
бессильно опускаясь на брезентовый стульчик, благодарно смотрит на
П. В глазах у нее поблескивают слезы.

(КРУПНЫЙ ПЛАН: СЛЕЗЫ НА ГЛАЗАХ ИРИНЫ СЕРГЕЕВНЫ)

И напоследок совсем уже мажорный финал.

– Ура! – ликуют и прыгают дети. – Папа спас Муру! Папа спас Муру!

(КРУПНЫМ ПЛАНОМ: РАДОСТНЫЕ ГЛАЗА ДЕТЕЙ)

ГОЛОС ЗА КАДРОМ: Что ж, бывает и так.