Проза

Я родился на конюшне. Точнее сказать, меня родила конюшня. В один
прекрасный летний день я обнаружил себя возле нее – сидящим на
коне. (Насколько себя помню, я всегда был на коне.) Рядом уже
находилось несколько всадников, подобно мне одетых в доспехи.
Я был у конюшни не первый и не последний сын. На моих глазах из
нее выехали еще десять моих братьев. Возможно, этот производственный
процесс продолжался, но тут нас осенила мысль, и мы плавным аллюром
отправились охранять рубежи нашего города-государства.

Надо заметить, что в тот момент, когда мысль приходит к кому-либо
(или сразу к группе людей), над его (их) головой появляется зеленая
полоска. Засветилась полоска – значит, человек что-то решил и
сейчас сделает: отправится куда-то, начнет работать или воевать.
Впрочем мы, военные, и без мысли-полоски, не раздумывая, бросаемся
на врага, едва завидев его. Чего не скажешь о поселенцах, которые
так и будут стоять под вражескими ударами, пока их не осенит.
Но что они могут сделать, безоружные, даже если сопротивляются!
Какой-нибудь лучник или копьеносец уложит их с десяток, прежде
чем они убьют его. Они не пригодны для драки. Их земная миссия
– в другом, в работе.

Проезжая по городу, я увидел, как он устроен. Военные здания,
кроме конюшни, включали стрельбище и казарму. Стрельбище рождало
лучников, которые на наших глазах вдруг превратились в стрелков,
то есть улучшились в смысле брони и оружия. Мы и сами из рыцарей
сделались кавалеристами, поменяв доспехи на более легкие, но достаточно
прочные. Причиной этих улучшений, как я потом выяснил, было общее
развитие города. Наличие в нем монастыря и университета говорило
о том, что город развился до века империй.

Мы проехали центр города, рождающий поселенцев, проехали мимо
рынка и кузницы, а также мимо замка, особенно привлекшего мое
внимание. Замок производил на свет элитных воинов, которым не
было равных в пешем бою и которые являли собой серьезную угрозу
и для сильных конников. Другими детьми замка были требучеты. Это
не люди, а орудия, стреляющие по принципу катапульт, но на более
далекие расстояния. Они создаются для борьбы с замками и башнями
противника, и чаще, чем тараны и катапульты, добиваются успеха,
так как недоступны бешеному огню атакуемых укреплений.

Над стоящими возле замка элитными воинами и двумя требучетами
засветились зеленые полоски, и вся группа присоединилась к нам.
Таким же образом, то есть осененные зеленым разумом, от мастерской
к нам подъехали таран и катапульта. Из чего я сделал для себя
открытие: неживая сила тоже умеет мыслить! То, что полоски рассудочности
появлялись и над зданиями, меня удивило меньше. Ведь некоторые
здания рождают людей, так как же им не быть живыми!?

Мы выехали за городские ворота, по обеим сторонам которых стояли
стреляющие башни. Слева и справа от мощенной булыжником дороги
простирались поля, овраги, перелески. Недалеко от работающих поселенцев
остановились мы. Те рубили лес, возделывали поле, возились над
кучами камня и золота, орудуя кирками.

Вскоре на дороге показался отряд военных (человек 20-30). Впереди
гарцевала конница, за ней шла пехота в виде пичников и бойцов
с двуручными мечами (те и другие – дети казармы), замыкали шествие
два требучета и два монаха. Отряд был одет в синюю, в отличие
от нашей зеленой, форму. Мы почуяли, что это враг, и бросились
в атаку. Они же кинулись к нашим поселенцам, которые находились
ближе к ним. Когда мы подскакали, они уже зарубили несколько человек.

Я направил коня к ближайшему неприятельскому всаднику, но тот
завалился вместе с лошадью, сраженный пучком стрел. Это вступили
в бой наши стрелки. Тут на меня налетел другой синий конник. Зазвенели
сабли. Рядом бились мои братья. Вскоре подтянулись наши элитники
и их пехота. Началась куча-мала. Вдруг на эту кучу сражающихся
посыпался град крупных камней. Под страшными ударами сминались
панцири и шлемы, трещали кости. Было много убитых и раненых с
той и другой стороны. Я обернулся туда, откуда прилетели камни,
и увидел нашу катапульту. Не стоит находиться рядом с неприятелем,
когда эта штука делает залп, подумал я. От ее рассеянного огня
достается и чужим, и своим. В сердцах я крикнул: «Не стреляй,
дура»! И катапульта словно услышала меня. Над ней появилась полоска
мысли, и она стала отъезжать в сторону, где распаковавшиеся вражеские
требучеты вели огонь по нашим башням. Впрочем они не успели сильно
повредить их. Метнув по два огненных шара, они развалились под
градом камней.

Я разделался с очередным противником и осмотрелся, кого бы еще
зарубить. Тут мое внимание привлек их монах, совершающий руками
пасы по направлению одного из моих братьев. Брат, почуяв, что
над его волей творятся чары, поскакал на монаха с поднятой саблей.
Но, не доехав немного, изменил расцветку, то есть стал синим и
завербованным. Резко развернул он лошадь и напал на одного из
нас. И был убит нами без всякой жалости. Пара стрел прикончила
вражеского монаха. Второй пал еще раньше.

Шум битвы затих. Наш элитный воин добивал их последнего бойца
с мечом. Зеленая полоска над головой бойца быстро краснела. И
когда она стала совсем красной, тот упал. Отсюда я заключил, что
полоска-индикатор показывает не только мыслительную деятельность,
но и состояние здоровья, целостности субъекта или объекта. Труп
бойца, как и прочие трупы, прямо на глазах исчезал, растворялся
в земле.

Подошли наши монахи. Взмахами своих посохов стали лечить раненых.
Зеленый цвет на индикаторах постепенно вытеснил красный. Через
минуту уже ничто не напоминало о прошедшей бойне.

Я смотрю на поселенцев, работающих как заводные, без остановки.
Они останавливаются только тогда, когда кончается то, что они
добывают: лес, зерно, куча золота или куча камня. Тогда растерянно
оглядываются они в поисках нового ресурса. Причем если они добывали
лес, то и будут искать взглядом лес и не обратят внимания ни на
что другое. Такое вот разделение труда.

Презрение к поселенцам как к существам слабым в бою смешивается
у меня с уважением. Ведь от их труда зависит судьба империи. Без
леса и камня не будет зданий, а каждый воин стоит городу определенную
часть пищи и золота.

Монотонная работа поселенцев – не то зрелище, на которое можно
смотреть долго. Но есть в них одна странность, которая не отпускает
мой взгляд и мою мысль. Почему поселенцы разные? Одни из них похожи
на нас, только до пояса голые. Другие носят не штаны, а какие-то
платья без рукавов, и отличаются широкими задами и выпуклой грудью.
Их вид приводит меня в недоумение. Почему они такие? Зачем эта
разница? Ведь делают они то же самое и работают на равных. Я долго
смотрю на них и все-таки не нахожу в этих грудях и высоких голосах
смысла.

Тут я впервые задумываюсь о миропорядке. Все ли здесь создано
для определенной цели и пользы? Или кое-что произошло случайно,
сбой, так сказать, системы? А быть может, широкие зады служили
раньше какой-то цели, но потом эта цель была утрачена?

Золото и камень кончились, и поселенцы, их добывающие, замерли
на месте. Но тут прискакал наш разведчик и сообщил, что эти ископаемые
есть на территории врага. Наше войско сгруппировалось и двинулось
в сторону синих. Мы, всадники, едем шагом, чтобы не оставить пеших
позади, и я продолжаю думать о несовершенстве мира. Почему многие
воины бросаются на амбразуры замка, погибая под огнем, вместо
того чтобы защищать свои требучеты, которые разрушают замки издали?
Почему мысль не всегда осеняет нас в нужный момент? Кто вообще
управляет миром? Говорят, что Бог. Хотел бы я взглянуть на него…
И вдруг ко мне приходит необъяснимая уверенность, что мое желание
исполнится, но в ту минуту, как я увижу Бога, я умру.

Мы приблизились к городу синих. Рядом с крепостной стеной их поселенцы
дробят кирками кучу золота. Мы их приканчиваем. Тем временем наши
требучеты и таран крушат городские ворота. Из ворот выезжают на
лошадях и выбегают синие воины. Мы бросаемся им навстречу. Таран
они сломали, но до требучетов не добрались: полегли как один.
Пали и ворота. Мы врываемся в город. Кто-то преследует поселенцев,
спешащих укрыться в Центре, кто-то схватывается с остатками синего
войска. Я с несколькими кавалеристами и пехотинцами оказываюсь
в зоне огня замка. Надо отступить! – говорит мне шестое чувство.
Но замок манит и злит своей огромностью и неприступностью. И мы
уже скачем к нему с поднятыми саблями. Чувство опасности умерло
в зародыше, не став мыслью. Я не вижу над головами моих братьев
зеленых полосок. И некому надоумить нас.

Один за другим мы падаем, сраженные стрелами, выпущенными из амбразур.
Раненный, я бью саблей по каменной стене. И вдруг замок начинает
гореть. Я не окончательно сошел с ума и понимаю, что это не моих
рук дело, – в бой вступили требучеты. Но силы оставляют меня…
И вот вместо замка передо мной – сумрачная бездна, на которую
направлен слабый свет из нашего мира. В центре бездны, близко
ко мне – огромная голова Бога. Он похож на нас и все же другой.
Мы рождаемся взрослыми, а это почти мальчик. Слева и дальше от
него я замечаю такого же мальчика, сидящего ко мне спиной перед
каким-то ящиком, который светится. В том свете я узнаю наш мир,
издали кажущийся маленьким, с городами, лесами, воинами и поселенцами.

Глаза Бога, смотрящего на меня в упор, слипаются. Он устало роняет
голову. Наступает полная темнота и забвение.

2005 г.