Проза

Взвесив все «за» и «против», он принял решение. Осталось выбрать
конкретную форму осуществления задуманного. И тут он удивился.
Он не думал, что, преодолев мучительное главное, застрянет на
второстепенном. Не все ли равно КАК! – сердился он на себя. –
И тут не можешь без художеств, эстет проклятый! Плюнув, он пошел
пройтись.

Мелким дождичком освежила лицо Алексею Андреевичу парикмахерша-осень.
Он нажал кнопку зонта, и небольшой черный купол услужливо заслонил
его от огромного серого. В двухстах метрах от его дома (а жил
Старыгин на окраине города) находилась железнодорожная станция.
За ней – чем не место для прогулок? – лесок произрастал. Когда
Алексей Андреевич проходил по навесному мосту, под ним, стуча
и гудя, пронесся поезд. Нет, только не ТАК! – подумал Старыгин.
– Ни поезд, ни авто, ни прыжок с высоты не годятся. Зачем пугать
близких и прочих людей изуродованным телом! Чего доброго, и червей
– жуткий вид отпугнет. Или, может, они не любят фарша. Останусь
тогда навеки необработанным, неочищенным, и не видать мне костяного
рая, как своих ушей.

Свернув с грязной дороги, он зашагал по опавшей листве и полегшей
желтой траве. Деревья росли не слишком густо, в основном – лиственные,
теперь голые, и взгляд, как выведенный на прогулку пес, забегал
далеко вперед. Внимание Алексея Андреевича привлекла стая ворон,
кричащая и кружившая над одним деревом, на котором болтался, чернея,
неизвестный предмет. Что за плод, огромный и бесстрашный, висит
тут наперекор наступающим холодам? Старыгин приблизился. Дерево
оказалось рябиной, предмет – висельником. Судя по одежде, это
был бомж или нищий. Их столько развелось в последнее время, что
власти замучились принимать крутые меры. Их отлавливали по всему
городу и без суда вздергивали на ближайших фонарных столбах. Неужели
озеро казней вышло из берегов! – подумал Старыгин. – Неужели ОНИ
докатились до осквернения природы!? Но приглядевшись, он понял,
что здесь дело обошлось скорее всего без блюстителей. На стволе
рябины перочинным ножом было вырезано: Идите на х..! Я сам. На
земле валялись окурки и пустая бутылка из-под водки. Покинутому
им миру самоубийца показывал язык. Вместо глаз у него зияли дыры,
на голове его сидела ворона.

Алексей Андреевич закурил и подумал, что и этот способ не годится.
Плебейская несдержанность в виде высунутого языка претила ему.
Да и не зол он был на жизнь, чтобы дразнить ее как бы то ни было.
Просто устал он и сделался к ней равнодушным. Пожалуй, его бы
устроила пуля. Скромно и мужественно. Но где взять деньги на пистолет
и как связаться с черным рынком?

В городе затрещали выстрелы: несколько автоматных очередей. Везет
фирмачам, усмехнулся Старыгин, изобилие сопутствует им даже в
смерти. Вот для кого не жалеют патронов. Опять какая-то фирма
попалась на неуплате налога, и все ее сотрудники поставлены к
стенке. Машина налоговой полиции таскает за собой прицеп – передвижную
стенку размером 2,5 на 5 метров, выкрашенную «под кирпич», но
сделанную из спецсостава, в котором пули вязнут, как мухи в паутине.
Сей «панелевоз» всегда сопровождает толпа зевак, и вообще он пользуется
любовью у бедных слоев населения как некий символ справедливости.
Бедняк, которому, быть может, завтра висеть на фонаре, знает,
что и богач не застрахован от стенки, – и утешается этим. Налогоинспекторов
в народе ласково называют «каменщиками», а старая поговорка «Его
морда кирпича просит»! приобрела на фоне красной стенки новое
зловещее звучание.

Аккуратно обходя грязь, Алексей Андреевич возвращался домой. Дождь
перестал, и закрытый зонтик служил Алексею Андреевичу тростью.
При порывах ветра, как бы приветствуя ветер, брался Старыгин за
шляпу. Темнело.

Не вскрыть ли вены, не принять ли яд? Но чтобы пустить в дело
нож, нужна крепкая верная рука, а мои руки давно изменяют мне
с ДРОЖЬЮ. Насмешу, чего доброго, кур, сделав вместо глубокого
разреза царапину. Из ядов же в моем хозяйстве имеется только уксусная
кислота. Я помню, как один мужик, после того как жена не дала
ему на водку, опохмелился этой штуковиной. Опохмелился он утром,
скорая помощь увезла его после обеда, и только к вечеру следующего
дня он поймал кайф. Такие муки ожидания меня не устраивают. Мне
нужно БЫСТРОДЕЙСТВУЮЩЕЕ средство. Где ты, цианистый калий, где
ты, мышьяк, где вы – на худой конец – братья зарин и заман!?

Да, велика смерть, а остановиться не на чем. Шел Старыгин в поисках
средства. Вечер шел, ночь и еще один день, но так ни к чему и
не пришел. Нервы его стали сдавать. Пусть судьи решают! – махнул
он рукой и выбросил в мусоропровод электробритву. И когда настал
час бритья, Старыгин лишь злорадно усмехнулся. Через некоторое
время улика была налицо, точнее, на лице. Борода сделала Алексея
Андреевича преступником. Он вышел на улицу, сел в трамвай и доехал
до Комсомольской площади. Его взяли прямо на остановке.

– Что, боярин, жить надоело? – спросил блюститель, надевая ему
наручники.

– Да, – чистосердечно признался Старыгин.

– В таком случае надо было одеться похуже. Сейчас бы уже висел
на фонаре. А так – придется передать тебя судьям.

– Да здравствует советский суд! – процитировал Алексей Андреевич
популярное кино, а от себя добавил: – Хочу напоследок сыграть
в судейскую рулетку.

– Ну-ну, – усмехнулся блюститель, – сыграй.

Башня Смерти, куда заключили Старыгина, возвышалась в центре города.
Собственно, это было не столько высокое, сколько длинное П-образное
здание (город под знаком ПИ), дополненное в одном углу небольшой
башенной надстройкой, переходящей в шпиль. Так что ЦЕЛОЕ в данном
случае носило название своей части, части хотя незначительной
относительно общего объема сооружения, но примечательной с точки
зрения архитектуры. Стык башни и шпиля образовывал открытую террасу,
огражденную железными перилами. Днем и ночью, круглый год по террасе
кружил часовой. В целом же Башня Смерти представляла собой универсальное
заведение правосудия, работающее полный, законченный цикл: суд,
тюрьма, казнь.

Что может быть хуже ожидания? В этом плане Алексею Андреевичу
повезло. Только раз водили его длинными коридорами к следователю.
Дело было ясное, и в следующий раз, через неделю после ареста,
он уже спускался на первый этаж, в зал суда.

Зал суда полупустовал. Правда, сюда допускались только родственники
подсудимых, но, судя по числу тех и других, родственники на этот
раз водились не у всех. Соотношение было примерно 20-ть к 30-ти.
Скамья позора всех не вмещала, и к ней добавили вторую. Здесь
судят оптом, подумал Старыгин. Ему стало жаль тех несчастных,
которые, как и он, не видят в зале знакомого лица, не ощущают
поддержки. Кого – за что, а нас судят за одиночество! Однако прокурор,
он же адвокат (эту двойственность его роли подчеркивала надетая
на нем мантия, одна половина которой была черной, а другая – белой)
был иного мнения.

– Ну-с, граждане бородачи, – сказал он, – как вы уже поняли, все
вы проходите по одному делу. Как прокурор я обвиняю вас в нарушении
закона о внешнем виде граждан. Только не говорите мне, что вы
ничего не слышали об этом законе, существующем 10 лет, или – что
у вас сломалась бритва, что вы были пьяны или сошли с ума. Это
вам не поможет. Напротив, это усугубит вашу вину, поскольку, выдавая
детский лепет за серьезное оправдание, вы тем самым проявите такое
же неуважение к суду, какое проявили уже к закону. Уверяю вас,
ослов здесь нет, кроме тех, кто сидит на скамье позора. Законопослушный
гражданин, не имея бритвы, находит тысячу других способов, как
привести себя в порядок. Откуда берутся неестественно красные
подбородки и щеки? Люди прибегают к щипчикам, выжигают заразу
огнем, терпят боль, но соблюдают правила приличия. А вы решили,
что борода – это пустяки, и как-нибудь обойдется. Нет, закон –
это не пустяки. Сегодня вам лень побриться, завтра вы выйдете
из дома в тапочках, послезавтра справите свою нужду в подъезде
или в трамвае, а через неделю убьете человека. На что вы надеялись?
Разве у вас есть знакомые, которые были бы арестованы по этому
делу, а затем отпущены? Таких примеров нет и не будет. И нет вам
оправдания!.. Как адвокат ищу смягчающих обстоятельств, но на
фоне ваших волосатых рож все мои доводы выглядят жалкими и надуманными.
Слишком наглядна ваша запущенность, ваша вина, и мне ничего не
остается, как умыть руки. Единственное, что я сумел сделать для
вас, – я уговорил уважаемых судей разнообразить ваше наказание
и предоставить право выбора вам самим, точнее, провидению. Вы
часто упрекаете земной суд в несправедливости и жестокости и противопоставляете
ему суд небесный. Что ж, пусть вами займется рок, а мы посмотрим,
что вы ТЕПЕРЬ запоете. Итак – лотерея смертей! Впрочем, сразу
скажу, один из вас вытянет билет жизни, но остальные ему не позавидуют,
так как свои дни он проведет в клетке зоопарка, в назидание подрастающей
молодежи. Остальных ждет богатый выбор. Нам пришлось поднять мировую
историю казней и жертвоприношений, пойти на немалые материальные
затраты, чтобы подготовить соответствующие орудия, но в результате
все вы умрете по-разному. Ни один из 30-ти предназначенных вам
билетов не повторяет другой. В списке, например, есть такая прелесть,
как «полет на ядре». Есть «распятие», и кто-то почувствует себя
Христом. А кто-то вспомнит старую добрую Русь, когда будет сидеть
на коле. Одному из вас мы дадим покататься на автомобиле… без
тормозов. Ну и так далее. Всего не перечислишь. А теперь милости
просим поочередно к этому барабану (на столе судей появился прозрачный
барабан со свернутыми бумажками). Как поется в песне, барабан
не плох, барабанщик – бог. Раз! – и ваша судьба в ваших руках.

Поочередно они подходили и вытягивали билеты. И возвратясь на
скамью, разворачивали их. И по скамье прокатилось волнение. Шептались
и переговаривались заинтересованно, как дети, получившие подарки.

– У тебя что?

– Расстрел.

– Тебе повезло. А у меня четвертование.

– Как сказать. Сам знаешь, какие сейчас стрелкИ.

Некоторые вскакивали с мест и громко возмущались: «За что? Вы
не имеете права! Дайте мне другой билет»! Но удар дубинкой успокаивал
всякого недовольного. А прокурор-адвокат сказал: «Я же сказал,
вас судит бог. И все претензии – к нему».

Сидящий рядом бородач обратился к Старыгину:

– Слушай, ты не знаешь, что это за фигня?

Старыгин взял у него билет и прочел: аутодафе.

– О! – промолвил он. – Мужайся, брат, тебя сожгут на костре.

Прежде чем развернуть свою участь он мысленно взмолился: только
бы не зоопарк! Не за этим я сюда пришел. Все что угодно, только
не зоопарк! И поначалу обрадовался, когда увидел, что это смерть.
Но поняв, КАКАЯ смерть, горько усмехнулся. В билете значилось:
отравление спиртным. Вот она, ирония судьбы! – подумал он. – С
чем боролся, на то и напоролся.

С террасы башни, где кружил часовой, открывался простор. Особенно
в сторону реки, к которой сбегала по склону главная улица – Комсомольский
проспект.

В синем небе зияла золотая дыра солнца. Бабье лето пришло на смену
мужскому, значит, мне пора, подумал Старыгин, пора пуститься следом
за пролетающими птицами и самолетами.

На террасе стояло несколько столиков – что-то вроде летнего кафе,
куда охранники поднимались перекусить и чего-нибудь выпить. Старыгина
посадили за столик. Палач, одетый в черную пару, принес ему на
подносе литровую бутылку водки и два стакана: один с томатным
соком, другой пустой. Кремлевская – прочел Алексей Андреевич на
этикетке. А не мала ли доза? – усомнился он. На что палач ответил:
тебе хватит. На все про все у тебя полчаса. А если меня стошнит?
Исключено: в соке есть добавка, предупреждающая реакцию отторжения.
Запивай каждый стакан несколькими глотками.

Водка оказалась такой же чистой, как день. Жизнь решила порадовать
его напоследок. А может, напротив, тут был злой умысел – вызвать
в нем чувство катастрофы. Смотри, мол, как тут хорошо! Но тебя
это уже не касается. Ты уже отчалил. Ты отрезанный ломоть. Ты
не жилец. Подумаешь, ответил Жизни Алексей Андреевич, видал я
тебя всякую. А нам необъяснимое приятно и непонятное нам друг.
И выпил второй стакан. Вы хорошие ребята, сказал он палачу, но
у вас проблема с воображением. Вот как, например, вы назвали мой
вид казни? Отравление спиртным. Фи-и! Это приземлено и, кстати,
не правильно. Разве я отравляюсь? Нет, я горю и сгораю. Поэтому
советую вам сменить название и написать: ДВИГАТЕЛЬ ВНУТРЕННЕГО
СГОРАНИЯ. Чувствуете, сразу появляется образ, юмор, а главное,
точность. Почему двигатель? Потому что сгорающее тело толкает
душу, и та, как ракета, преодолевает притяжение земли. Да, моя
душа вот-вот взлетит. Но вы не увидите ее блистательного полета.
Чтобы увидеть душу, недостаточно надеть галстук и черную пару.
И лакей, напяливший графский камзол, не превращается автоматически
в графа. Только РЫБАК, понимаешь, видит рыбака. Вождь вашего племени
говорил: учиться, учиться и еще раз учиться. А вождь моего плАмени
утверждает: воображать, воображать и снова воображать!

Вообрази, я здесь одна.
Никто меня не понимает.
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.

Впрочем Татьяна Пушкина с ее камерностью не передает сути момента.
Мы ведь уже не в камере. Мы уже под парами. Нам сейчас ближе Блок
с его:

Мы на горе всем буржуям
Мировой пожар раздуем,
Мировой пожар в крови…

Да я пью, пью. Ваше здоровье… Как, однако, рванули кони! Спасибо,
папа, что дал мне прокатиться на своей огненной колеснице. Э-ге-гей!
Расступись, зашибу! Вот это скорость! Кони горят, щеки летят.
Или наоборот? Все равно – дух захватывает. Сорок оборотов в минуту
вокруг Земли. Голова кружится. Довольно! Мне тяжело. Остановитесь.
Папа, они меня не слушают! Они несутся обратно к Земле. Я не хочу.
Папа, мне страшно…