Проза

Мария почувствовала, что стала терять связь с прошлым. Это
случилось, точнее, стало происходить внезапно. Не то чтобы до этого
она особенно отчётливо помнила своё детство и юность или
ощущала связь с природой или, тем более, вселенной. Глубокими
познаниями в области истории она, по правде говоря, тоже не
могла похвастаться. Однако, живя своей маленькой жизнью,
пребывая в своём ограниченном мире, Мария всегда – хоть и
подсознательно – чувствовала некую неотделимость от окружающей
среды и от событий, имеющих отношение лично к ней. У неё всегда
была уверенность в последовательности, возможно, даже
предопределённости событий, и некоторые факты её биографии
представлялись ей ясными и даже неизбежными. Как ей всегда
казалось, те действия, что она предпринимала в настоящем,
естественным образом проистекали из прошлого и вели в будущее.
Вырисовывалась цепь реакций, в которой одно звено влияло на другое,
а без четвёртого не было бы сто тридцать первого.

На самом деле, Мария никогда ни над чем этим не задумывалась. Просто
всё всегда было правильно, а потом как бы вдруг перестало
быть таковым. Началось всё с того, что она почувствовала,
будто забыла что-то незначительное. Так бывает, когда не
помнишь, закрыл ли ты форточку при уходе, но вскоре эти неприятные
сомнения улетучиваются, потому что не так уж это и важно –
в крайнем случае намокнет подоконник, если пойдёт дождь.
Примечательным было то, что Марии стало казаться, будто она не
может припомнить, закрыла ли она какую-то форточку десять
или двадцать лет тому назад, причём непонятно где. Поэтому,
хотя теперь, спустя предполагаемые десятилетия, сам факт
незакрытия условной форточки (ибо что именно она забыла она тоже
вспомнить никак не могла) не имел совершенно никакого
значения, навязчивое ощущение мнимой утраты, забвения приобретало
всё большую устойчивость.

Впрочем, сама Мария не смогла бы поначалу облечь свои чувства по
этому поводу в слова. Она даже далеко не сразу и не до конца
поняла, что у неё какие-то странные провалы в памяти, и вообще
так и не соотнесла толком свои смутные, сперва даже
неуловимые затруднения с этим явлением. Если бы кто-то более
проницательный догадался, что она испытывает нечто небывалое, и
спросил у неё, в чём дело, будучи неспособной что-либо внятно
объяснить, Мария пробормотала бы, что что-то не так, но она
не знает – что. Однако никто ничего не замечал, и она вела
себя, как обычно, делала то, что нужно, стараясь не обращать
внимания на свои новые внутренние подозрения, всё чаще
вылезающие на поверхность.

Через некоторое время происходящее стало приобретать всё менее
подсознательный характер. Мария по-прежнему ничего не понимала и
всё так же не умела выразить свои необыкновенные ощущения
или чувства, но сам факт наличия этих чувств был неоспорим. Не
имея ни малейшего понятия, в чём они, собственно,
заключались, ни тем более следовало ли ей беспокоиться, отделаться от
них она была уже не в силах. Что-то явно было не так, и эта
мучительная мысль (к тому времени это была уже мысль)
преследовала её по пятам. Вскоре это ощущение не только не
покинуло её, но и начало принимать некую форму. Точнее, сначала
возникло отсутствие формы, а потом на его месте образовалась и
форма в виде брешей и пробелов. Эти пустоты раньше
заполняло понимание. Очертания понимания зависели от людей,
предметов, действий, событий и явлений, к которым оно относилось.
Теперь же казалось, будто в каждом отдельном случае кусок,
содержащий понимание, вырван, а вместо него осталась дыра.
Через некоторое время Мария уже невооружённым глазом видела, что
дыры зияют повсюду, и их количество растёт с ужасающей
быстротой.

Таким образом, её непонимание из непонятного, призрачного и
абстрактного превратилось во вполне конкретное и даже осязаемое (или
наоборот – неосязаемое). Так, например, Мария уже не то
чтобы не помнила, а просто-напросто не знала, какое отношение
имеет к ней то или иное событие, понятие, действие или
явление, почему это так, а не этак, почему чьи-то слова должны
иметь для неё какое-то значение и, в конце концов, как всё
вокруг неё связано; она перестала узнавать людей, обращавшихся к
ней на «ты» и знакомых с какими-то интимными подробностями
её жизни, о которых сама она и не ведала. Она ни в чём уже
не видела никакого смысла, и постепенно ею овладела паника.

На первых порах, пока пространство и время не состояло ещё из одних
дыр, когда она была ещё не в состоянии сказать, что с ней
творится и творится ли вообще, и непонимание не нахлынуло ещё
в полной мере, а лишь начинало скапливаться по чуть-чуть, до
неё не доходило, что бессвязность настоящего связана с
утратой прошлого. Впоследствии к этому выводу она пришла путём
логических рассуждений, остающихся, как ей казалось,
непоколебимыми при любых обстоятельствах. Всё было очень просто.
Если, скажем, какой-то человек протягивает Марии фотографию, на
которой она с ним целуется, значит, видит она его не
впервые. Но раз видит она его в данный момент впервые, значит,
этот отрезок прошлого почти бесследно исчез, а раз исчез,
значит было чему, и следовательно, он существовал. В таких
случаях она пыталась притворяться, как будто ничего не случилось,
в надежде, что не обратят внимания, и действительно – никто
ничего вроде бы не замечал. Полагаясь на инстинкт, она вела
себя так, как, по её представлениям, должна была вести себя
в той или иной ситуации. Что-то толкало её на ложь –
пожалуй, осознание того, что без лжи она вынуждена будет просто
бездействовать, и тогда не последует продолжения, не будет
будущего, ибо будущее растёт из настоящего, которое в свою
очередь строится на прошлом, которое всё больше идёт на убыль и
пропадает на глазах. Так, например, дверь, в которую она
входила, как бы сгорала и таяла. К тому времени Марию мало что
могло удивить, но это сгорание, растворение уже слишком
походило на погоню.

Однако не это заставило её испугаться; это как раз было ещё полбеды.
Мария старалась во что бы то ни стало продолжать строить
будущее (ведь без него и вправду никак). Прошлого уже не
существовало вовсе. Она уже не отдавала себе отчёта в том, что
делала, не задумывалась больше над тем, что должна была
делать, и двигалась – буквально – куда глаза глядят – лишь бы
только двигаться – так как там, за спиной, куда глаза не имели
возможности смотреть, ничего уже не было. Настоящего тоже уже
почти не было, и она стремилась в будущее. Точнее, она и
жила уже как бы в будущем, потому что из-за скорости её
движения оно приблизилось уже настолько, что на каждом шагу она
переступала границу настоящего.

В один прекрасный момент движение прекратилось. Мария стояла на
месте, как вкопанная. Она видела, как дверь в будущее (так она
назвала про себя очередное отверстие – как и любой предмет,
находившийся перед ней в последнее время), почернев,
скомкалась, будто сломленная и быстро пережёванная огромными мощными
невидимыми челюстями и проглоченная, а вместе с дверью и
стена, и всё остальное. Теперь вокруг была чёрная пахучая
пустота. Мария стояла на маленьком участке пола,
ассоциировавшегося когда-то с кухней, бывшей в свою очередь деталью
невообразимо обширного, как ей теперь казалось, мира со всеми его
хитросплетениями и многообразием, от которого осталась лишь
она, переминающаяся с ноги на ногу, потому что горячий
линолеум обжигает её босые подошвы. В это мгновение ей
пригрезилось наводнение; она стояла на островке, исчезающем под
неумолимо надвигающимися волнами пустоты.

(Окончание следует)