Проза

Нас было две сестры – Полина и Лиза. Мы были близнецы.
Двойняшки мы были. Мы все время все делали вместе. Играли вместе.
Даже плакали «хором». И болели сразу вдвоем. Один раз мы
заболели гепатитом. Это страшная болезнь, у человека печень
разрушается. Нас положили в больницу, с мамой вместе. И мама
тоже там, в больнице, стала болеть.

А потом меня и маму вылечили и выписали из больницы. А Польку не
выписали. Ее оставили в больнице. Я стала плакать, плакать,
плакать. Неделю, наверно, ревела. Может, больше. А потом
перестала. Не все же реветь, надо как-то жить.

Потом я однажды увидела у мамы под подушкой маленький такой веночек
из пластмассовых цветов. Я попросила его поиграть, а мама не
дала. Она заплакала и сказала: «Лиза, это Поленьке
цветочки».

Мы с мамой поехали на автобусе далеко-далеко. Она держала меня на
коленках, а мне дала в руки веночек. Мы везли его Польке. Я
все думала, как я увижу Польку и обрадуюсь, а мама мне все
говорила: «Молчи, молчи!» Мы вышли, пошли по дорожке, вокруг
были все заборы, заборы, а за заборами – разные кресты и
камни. Мы пришли к одному камню. Мама сказала, что под ним Поля.
Она отобрала у меня венок и положила на камень.

На камне была фотография. На ней была не Полька, на ней была я! «Они
все перепутали», – сказала мама.

Это была моя фотография. Это я лежала под тем камнем.

Это я умерла…

1.

Ехали на задней площадке. Автобус подкидывало на ухабах, Лиза
приплясывала на шатком полу, не держась за поручни. На повороте,
перед плотиной ГЭС, ее резко шатнуло в сторону. Мультик
затоптался нерешительно, вжимаясь лопатками в стекло. Спартак
схватил испуганную и хохочущую девчонку, придержал за талию.
Лиза ссутулилась, застеснялась вдруг набухшей под майкой,
поднявшейся, как тесто, груди. Ткнув приятеля острым локтем в
бок, высвободилась и ушла на детские места, под
покровительство краснолицей крикливой кондукторши.

На «Павловке» Спартак лениво пошевелил ладонью (двигайтесь, мол, к
выходу). Почему не на конечной? Лиза, недоумевая, дернула
плечом и пошагала за парнями к магазинчику с бледно-лиловой
вывеской «Продукты».

Спартак скользнул взглядом по пестрым этикеткам бутылок, вытянул из
кармана пачку согнутых пополам червонцев, деловито отсчитал
нужную сумму. «Ничего не боится», – с восхищением подумала
Лиза. А ее строгая и мудрая, почти взрослая двойняшка
прокомментировала с ехидцей: «Еще бы! Кто же догадается, что этому
небоскребу нет восемнадцати?»

Лиза почти никому не рассказывала, что разговаривает с Полиной.
Только маме сказала как-то, давно уже, когда была первоклашкой с
розовыми бантами. Мама тогда сказала: «Это хорошо, значит,
она стала твоим ангелом-хранителем. Только ты – чур! –
никому об этом». Она и молчала долгие семь лет. Сначала – потому
что «чур». Потом… Ну, подросла и поняла, что не всякий это
поймет, недобрый человек еще и на смех поднимет. А недавно
вот Мультику рассказала. Решила, что ему можно. Мультик –
друг, Мультик – добрый. Проговорила тихо: «Миш, можно я тебе
одну тайну скажу?» И сказала. Он помолчал, покивал. И в ответ
ей – свою тайну: «Лизка, знаешь, я тебя люблю. Давно уже».
Смешной такой! Давно… И все молчал. Ждал, когда четырнадцать
стукнет, чтобы паспорт получить и тогда уж признаться. Ну,
причем здесь паспорт, вот чудак…

– Пойдем, – заторопил Спартак. – Что ты, как статуя, в самом деле?
…Э-эй, осторожно, не брякай! – последнее уже относилось не к
Лизе, а к Мультику, тот топал по обочине дороги, поматывая
сумкой, в недрах которой стеклянно переговаривались бутылки.

Подошли к садам. Пацаны, воровато озираясь, перелезли через забор,
передавая друг другу сумку с «бухлом». Хотели и подругу свою
так же перекинуть, но та засмущалась и двинулась в обход.
Пока Лиза протискивалась между запертыми на цепь створками
чугунных ворот, ее спутники уже выбрали участок с островерхим
желтым теремком. Мультик пыхтел, орудуя половиной кирпича,
пытался сбить навесной замок. Лиза пощипала малины с куста.
Потянулась за вишней. Темные спелые ягоды манили с макушки
дерева. Спартак без труда сорвал несколько и принялся
вкладывать Лизе в рот по одной. Лиза выплюнула косточки, засмеялась,
запрокинув голову. Спартак наклонился и быстро поцеловал ее
в измазанные соком губы.

Глухо стукнуло по доскам крыльца – Мишка уронил замок. Позвал:

– Заходите.

В домушке было бедновато. Два стула, кухонный старомодный стол да
покрытая коричневым байковым одеялом койка – вот и вся
обстановка. На гвоздях, вбитых в стену, висели две пары
тренировочных брюк и линялая кофта.

– Ребята, уйдем, а? – жалобно сказала Лиза. – Что нам тут делать?

– Но мы же ничего не тронем. Мы аккуратненько посидим, а уходя
закроем, как было, – успокоил ее Спартак. Мультик уже хозяйничал:
двигал стулья, шарил в ящиках стола в поисках стакана.

Лиза посмотрела под ноги. И увидела маленькое растение. Это был
побег малины, нежно-зеленый, проросший сквозь щель в дощатом
полу. Он доверчиво растопырил листья – как детские ладошки.

– Ребята, – позвала Лиза, – Гляньте, какое чудо.

– Дурища, – ласково сказал Мультик малинке. – Куда ты полезла?
Зачахнешь ведь без солнца.

– Или хозяева потащат вон тот шланг и сковырнут, – добавил Спартак.
Он кромсал хлеб с таким усердием, что, казалось, сейчас стол
разрежет пополам. Вообще, этот парень, как заметила Лиза,
все делал с потрясающим нетерпением. Он торопился насладиться
обжигающим глотком водки, звонким хрустом огурца,
торопливым (когда Мультик отвернется) пожатием Лизиных горячих
пальцев.

Первую порцию водки Лиза проглотила через силу. Зажевала свежим
(украденным с грядки) огурцом. Спартак плеснул ей еще немного на
дно стакана. Лиза согрелась, расслабилась. Стол, стены,
вишня за окном – все сделалось (На минуту? На полчаса?) зыбким
и нереальным, будто нарисованным акварельными красками, а
затем снова обрело ясность, какую-то особую четкость, может
быть, даже излишнюю, оказавшись обведенным по контуру белым и
темно-фиолетовым.

Кружилась голова. Мишка и Спартак возбужденно, перебивая друг друга,
болтали, припоминали какие-то школьные приколы. Голоса
звучали звонко и отстраненно, как по радио, когда регулятор
громкости повернут до отказа.

Лиза поднялась со стула. Глядя под ноги, чтобы не зацепить невзначай
малинку, она двинулась к кровати. Половицы ускользали
из-под ног. Лиза села на край кровати, потом легла, закинув руки
за голову (пружины качнулись и тихо всхлипнули). «Сейчас
«поеду», – подумала она. Такое уже было – не от вина, а от
высокой температуры, прошлой зимой, когда Лиза слегла с жестоким
гриппом. В бреду она съезжала – раскинувшись навзничь,
головой вперед – с крутых ледяных горок. Мама (сама больная)
укрывала ее поверх одеяла шерстяным платком, поправляла
подушку. Здесь не было мамы. Было непрекращающееся скольжение вниз.

– Мульт, сгоняй-ка за огурчиками, – попросил Спартак. Мишка,
пошатываясь, вышел из домика. Спартак скинул кроссовки, прилег
рядом с Лизой. Пружины прогнулись и застонали от тяжести. Лиза
повернулась, освободив затекшую руку, и погладила Спартака по
шее и спине вдоль позвоночника. Провела ладонью боязливо,
но с властным нажимом – так гладят прирученное дикое
животное, большую собаку. Спартак тихонько засмеялся.

Он вторгался на Лизину территорию нагло и бесцеремонно. И Лиза
(благоразумная Лиза, мучившая робкого Мультика бесконечными «не
надо, не надо») прильнула доверчиво к плечу полузнакомого
пьяного великана. Пружины сердито вздыхали и охали. По стене
металась фиолетовая тень дерева с продолговатыми листьями и
неровными горошинами ягод. «А как же Мультик?» – строго и
печально спросила двойняшка. «Ах, да не все ли равно теперь!»
Лиза вскрикнула коротко и пронзительно, как-то по-птичьи.
Спартак оттолкнул ее. Сел на кровати.

– Ты что? – пробормотал он. – Первый раз, что ли? Ты что же не сказала, идиотка?

Растерянность звучала в его осипшем голосе или обида со злой
слезинкой? Лиза подумала, что надо бы, наверное, закричать,
заплакать. Но она захохотала. Она давилась больным, пьяным,
истерическим смехом.

Мультик с порога увидел, как Лиза, трясущаяся от хохота,
прикрывается одеялом, как Спартак, чертыхаясь, застегивает джинсы.
Огурцы раскатились по полу. Мультик нетвердой походкой
приблизился к Спартаку и с размаху, снизу вверх, ударил его кулаком в
подбородок. Спартак сбил Мишку с ног. Тот вскочил и снова
взъерошенным воробьем налетел на обидчика.

Спартак отмахивался рассеянно. Ему не хотелось бить Мультика. Мишка
же просто растерзать его был готов в эту минуту. У Мультика
никогда не было ни младшей сестры, ни собаки – существа,
которое требовало бы заботы, ласки, покровительственного
какого-то отношения. Он с детсада был сам по себе. И вот появилась
эта странная Лизка, смешная дикарка, он уже привык считать
ее своей. Да он оттаивать начал с ней! «Моментальный» мир
отошел на второй план – жизнь уже не казалась такой паршивой,
потому что под вековыми липами набережной и парка бегала,
выкрикивая фразы на английском, тонконогая и тонкорукая
девочка в джинсовом сарафане. Лизка, родная, бестолковая. Как
могла она… Ладно, она дура, но Спартак, друг – он-то как мог
посмеяться над Мишкиной робкой любовью?

Кто-то наступил на малинку. Только что росла и радовалась, удивляла
свежестью своей и смелостью, выгибая горделиво стебель,
покрытым белесым пушком. И вот – распласталась по полу.
Надломленный росток изошел бесцветным липким соком. Листья бурыми от
грязи тряпочками впечатались в доски.

Лиза скатилась с кровати, попыталась разнять сцепившихся пацанов.
Мультик отпихнул ее, ударил по хрупкой шее ребром ладони.

– Отвали, ты, гадина… – и еще добавил, бросил вслед, ей шагнувшей к
выходу, грязное ругательство.

– Ненавижу, – прошипела Лиза, сама не понимая, кому она адресовала
свою ненависть: оскорбленному Мультику, Спартаку или же себе
самой. Вязкая тошнота подступила к горлу. Зажав ладонью рот,
Лиза выскочила на крыльцо.

«Не-на-ви-жу!» – гулко пульсировало в висках.

Дальнейшее Лиза помнила смутно. Кажется, Спартак пытался ее утешить.
Но теперь его прикосновения были ей отвратительны. А потом
она долго брела по проселочной дороге и через плотину, ее
волосы и подол трепал обезумевший волжский ветер. Пьяная, с
волдырями на пятках (ох уж эти новые туфли!), без рубля в
кармане. Одна. Ковыляла еле-еле и ругалась в полный голос, чтоб
не так страшно было.

Знаете, почему его Мультиком кличут? Ну, Мишку. Я раньше не
знала, мы же в разных школах учимся. Это если в одной школе
или в одном дворе, тогда все сразу про человека знаешь. А
так – нет. Узнаешь постепенно. Мы с ним здесь, на тропе
познакомились. Тут много таких, как мы, ребят. Кто открытки
продает туристам, кто цветы, кто бутылки с минералкой предлагает.
Маленькие просто так попрошайничают. Просить стыдно, я знаю,
а продавать – это же работа! Да, я знаю, художники сами
рисовали картины, которые продают. А вон тетки в палатках
сувенирами торгуют – не сами же они их делали, тоже где-то купили
задешево и продают задорого. Я паспорт на днях получу,
смогу наняться в палатку продавцом. Это трудоустройство
подростков называется.

Только так, на ногах – веселей. Бегаешь, болтаешь, улыбаешься всем.
У меня больше всех покупали, я английский хорошо знаю,
только так с этими интуристами – ля-ля-ля! Хау ду ю ду! Вери
велл!

А, да, про Мишку. Он однажды похвастал, что может мультики смотреть
без телика, так. Над ним смеяться стали: мол, выдумываешь ты
все. А он возьми да и объясни…

Как? Очень просто. Берете пакет, выдавливаете туда клей «Момент».
Такой, в тюбике, продается в магазине. Пакет с клеем на голову
– и нюхаете. Дышите этим запахом. И видите мультики. Нет,
не во сне, а как будто живые. Нет, я сама не пробовала. Мишка
рассказывал. Зверушки всякие, клоуны, инопланетяне.
Цветные, яркие, бегают, мельтешат. Если хорошо сосредоточиться,
можно увидеть целую сказку. Но больше так просто, мелькание
одно. Нет, я честно сама не пробовала ни разику! Только Мульт…
Миша рассказывал.

Не надо так про него говорить. А то я вообще ничего вам рассказывать
не буду, опять буду молчать – и все. Он не наркоман. Он
хороший, хороший, он мой друг.

(Продолжение следует)