Проза

Начало

Продолжение

2.

Сначала перед его глазами плясали разноцветные круги и треугольники.
Наплывали друг на друга, смешивали цвета, расплывались, взлетали
к потолку брызгами-кляксами. Мишка мотнул головой – и образы стали
четче, осмысленней. Появились многоголовые инопланетяне с тонкими
шевелящимися щупальцами. Среди них крутился землянин-космонавт
а алом скафандре. Он выхватил из-за пояса оружие, ударил светящимся
лучом в гущу пришельцев… Ох, нет! Какие они пришельцы? Это он
пришелец в их мире.

Посыпались срезанные, с оплавленными краями щупальца. Хлынула
лиловая инопланетная кровь.

Сегодня сказка никак не хотела быть доброй, и Мишка был не в силах
изменить ее ход. В последний кадр «моментального» сна-мультика
впечатался (и застыл неподвижно!) надломленный, растоптанный росток
малины.

Мишка вздрогнул, всхлипнул. Сбросил с головы полиэтиленовый пакет.
Жадно вдохнул затхлый, наполненный чердачной пылью, но показавшийся
ему таким свежим воздух. Его замутило, повело из стороны в сторону.
И неожиданно стошнило – едва успел отвернуться, чтобы не на одежду.
Мишка с удивлением поразглядывал ошметки огуречной кожуры в мутной
жиже собственной рвоты. Вспомнил вчерашнюю вылазку в сады – боль
и тоска навалились на мальчишку с новой силой.

Ну, что он им сделал, что? Зачем они так?

Впрочем, сам виноват! Видел же с самого начала, как этот холеный
красавчик липнет к его девчонке. И ничего не сказал, не сделал.
Не взял Лизку за руку, не обнял за плечи, заявив таким образом
на нее свои права. Как будто она ничья, сама по себе девушка.

Спартак потом оправдывался: «И впрямь не знал, ребята, что у вас
любовь». И про то, что у Лизки раньше ничего такого ни с кем не
было, не догадался: так лихо она глотнула водки, так дерзко и
уверенно, как ему показалось, глядела на него. Лизка выглядела
старше своих четырнадцати лет, выгодно отличаясь от пухлявых,
прыщастых ровесниц. Тонкая, как топ-модель, которых, бывает, показывают
по телевизору. С большой не по возрасту грудью. Наверное, на эту
наивно-бесстыдно выпирающую из-под майки напоказ грудь и купился
шестнадцатилетний парень. Конечно, ее обладательницу, королеву
туристической тропы, он и пригласил прогуляться в сады теплым
субботним вечером. А уж его, глупого мальчика-пажа Мишку, позвал
просто так, за компанию. Ради приличия. Чтобы королева раньше
времени не заподозрила чего недоброго.

Гадость какая…

Видимо, токсичные пары клея неудачно смешались со вчерашним алкоголем.
Мальчишка чувствовал себя отвратительно и не совсем понимал, что
с ним происходит. Смутно припоминал, что случилось вчера. Кажется,
он хотел убить Спартака. Нож, которым резали хлеб, показался для
этого слишком хлипким. Мультик нашел на полу топор, опробовал
его остроту на садовом шланге. Но парень явно не хотел, чтобы
его убивали. Властно разжал Мишкины пальцы, вынул из них топор
и вложил наполненный до краешка стакан: пей.

«Уговорили» водку, запили пивом – в необъятной сумке, оказывается,
было еще и несколько бутылок пива. Долго разговаривали. Клялись
в вечной дружбе. Выходили из домушки проветриться под высокое
летнее небо с ясными звездами. Сидели на крыльце на корточках,
досасывали остатки пива и снова разговаривали, разговаривали.
О чем? Не помнил Мишка. О смысле жизни, что ли. О картине, которую
Спартак напишет когда-нибудь. Может, совсем скоро, ведь он уже
начал, набросал кое-какие эскизы. А главное – в голове уже все
придумал, какая она будет. Называется – «Волжская Мария Магдалина».
(«Ты знаешь, Мульт, кто такая Мария Магдалина? Че, правда не знаешь?
Ну ты совсем дремучий…») Мишка не обиделся на «дремучего», потому
что Спартак сказал: Магдалина должна получиться похожей на Лизку.

Тогда он верил Спартаковым словам: и про дружбу, и про картину.
А сейчас засомневался, не соврал ли тот. И решил, что все равно
он Спартака убьет. Ему так тепло и приятно сделалось от этой мысли.
И он стал додумывать дальше: убьет, а потом встретит Лизку, зазовет
ее сюда, на чердак – и здесь, вот на этом грязном матрасе… Она
будет кричать, изгибаться по-кошачьи. Нет, ей не будет больно,
ей будет хорошо. Он сумеет сделать, чтобы ей было хорошо, он знает
как – старшие ребята рассказывали. Ах, Лизка, Лизка…

И вдруг как резануло: нет больше Лизки. Он вспомнил, что было
дальше той ночью. Спартак вызвал с мобильного телефона такси,
они поехали домой. Пересекая плотину, увидели из окна автомобиля
балансирующую на перилах моста тонкую девичью фигурку. И грузного
мента дорожно-патрульной службы, протянувшего руки к ней.

– Лизка! – заорали оба. Услышала их девчонка или нет?

– Здесь не остановлю, нельзя на плотине. Вон гаишник стоит – штрафанет,
а я ведь не сам по себе, я на хозяина пашу, – недовольно забубнил
таксист.

Лизка шагнула с перил – и ухнула головой вниз в волжскую холодную
черную глубину.

– Теперь гони, батя – поздно уже, не спасешь. А нас если рядом
увидят, могут в свидетели записать. Неохота, знаешь, давать показания.

«Тебя, гад, – не только в свидетели», – подумал Мишка. Вот за
что он хотел убить Спартака! Если бы не его трусость в тот момент,
они бы сумели вытащить из воды и откачать девчонку. Сволочь такая
этот Спартак, хоть и художник!

«Но ведь и ты, Мишка, промолчал, не потребовал остановить машину.
Значит, и ты струсил!» – услышал он чьи-то слова. Заозирался –
нет никого больше на чердаке. Один он. Значит, сам себе и сказал.
Это называется: совесть замучила. «Не мучь! – крикнул он совести.
– Я малолетний, с меня и спрос мал». «А что же, раз малолетний,
так можешь быть бессовестным? Не выйдет!»

Мне нравится на тропе. Мама ругается, что я здесь, говорит:
лучше бы книжки читала. Ну, какие книжки, скажет тоже, все равно
каникулы же! А здесь я очень интересных людей встречаю. Вот еще
с одним парнем на днях познакомилась. Ну, он не мальчишка, почти
взрослый уже. Шестнадцать лет, студент. Он художник, художественного
училища студент. Мы с ним тоже… дружим. Он обещал с меня картину
нарисовать…

Знаете, вот если честно, – я в него влюбилась. Только вы никому,
никому! Ладно?

Ох, извините, а можно я на нормальный стул сяду? У меня ноги затекли,
мне неудобно уже на этой кушетке…

(Окончание следует)