Онтологические прогулки

Тайна парности

То, что вы видите на фотографии, результат использования фотошопа. Я взял фото собственно вещи и отразил его. Между отражением и прямым изображением появляется маска. Ясно, что это не случайно. Тем более, что маска одна и та же у разных вещей.

Работая с нефритом мастера китайской древности, разворачивая оба полученных при распиле куска камня к себе, были зачарованы симметрией узора на них. Эта симметрия пришла из недр материала, из упорства труда, из невнятного нам назначения нефритовых изделий, связанных с культом погребения: с бесконечностью усопшей жизни.

 Но и всего это не достаточно для объяснения.

Есть нечто такое, что само по себе незримо. Оно — табуировано. Это тотем царства Шан, маска Тао-те. Незримость, в чистом виде как бы и не существующая, порождает вещи так, что правой соответствует левая. Вещи рождаются парами. Делается, конечно, одна конкретная вещь. Она отливается в форму, а форма получается по модели. Но еще до модели ясно, что у вещи есть, как мы бы сказали, виртуальный брат (сестра) или супруг. С этим братом сестра в своей вещной жизни никогда и не встретится. Пока еще не находили сразу пары таких вещей. Я думаю, что делали все время одну и ту же. Только форма орнамента топора или рукоятки ножа недвусмысленно дает понять: одинокая вещь проистекает из пары.

- Что за поразительная, не имеющая аналога находка!

В более позднюю эпоху имел хождение сюжет о том, что волшебный меч самец имеет пару: мечь самку. Они не дают потомства, но существуют супружеской парой. Этот мотив встречается в романах XIV века, спустя 2500 лет после топоров и ножей династии Шан. Может быть, следует говорить о муже и жене, любовнике и любовнице?

Пожалуй,  парность или зеркальность вещей существует как бы сама собой, она висит на самом принципе вещеобразования. Не связана непосредственно с зеркалом, в которое глядится красотка. Вот этой собственной зеркальности вещей я и хотел уступить надлежащее ей место, когда стал изготовлять парные зеркала.

Я изготовил эти вещи примерно десять (15?) лет назад. Мною руководило совершено иное: замкнутость веса в собранном состоянии, удобство ухватки, шелковый холодок полировки, простота как бы неолитического молотка: из одного куска. Но из раскрытого нутра раскрытая мидия, а внутри ее провал, в этом провале, крохотном озере стекла, новый вид, и виден там ты сам, но как другой.

 Однако было неясно, каков получится переход от одного к другому и получится ли он вообще. Когда же оказалось, что переход этот есть, и это - бесконечное дробление и умножение облика, приводящее к нулю, я понял, что получился театр, получилось событие. Как младенец я раскрывал и запирал вещь, разымал ее на две половины и снова слаживал:

ускользающее – сподручно, и оно приятно на ощупь.

Метафизическая игрушка

Это ускользающее – новая маска таоте, то, что культура сегодняшнего дня табуирует, его боится и не рискует видеть. Оно не видно, но может промелькнуть.

Если весьма древние вещи существуют через маску, которую они утаивают в себе, как только вещь оказывается одинокой, то иная парность, к которой прибег я, опять несет в интервале что-то ускользающее и само по себе как бы и не существующее. Это что-то — перспектива умножения и исчезновения изображений при складывании зеркал.

 При складывании сначала два зеркала, поставленные друг по отношению к другу под углом 60 градусов, показывают лицо не так, как мы привыкли. Мы привыкли, что пятнышко (волосок, бородавка, прыщ, мазок губной помады) на левой стороне лица появится в зеркале на правой. Но при указанном угле оно появится там, где оно есть, на левой стороне лица. Это вторая метаморфоза, считая первой инверсию отражения.

При уменьшении угла между зеркалами изображения начинают множиться и в этом умножении они исчезают и запираются на запор. Только следующее использование зеркала выпустит их наружу.

Гу Кайчжи

первый увидел с двух сторон само зеркало и женщину вместе с ее зеркальным двойником. Он заново запустил машинерию удвоения.

Чжоу Фан

Показывает того другого, который скрыт у Утамаро и Гу Кайчжи. Он тут предшественник Менин Веласкеса, изобразившего самого художника в картине писанной им.

Материал зеркал

первоначально — металл. Они отливались из бронзы. Лицевая сторона полировалась, тыльная несла изображение мифологических животных, иногда людей, надписи. На древних зеркалах Китая изображались пять священных гор, восемь триграмм, четыре священных животных - во всех случаях зеркало было гарантом мира, понятого как система превращений.

 Металл — материал честный, не то, что стекло. И то, что стекло вытеснило металл из зеркала — своего рода предначертание. Лукавая природа зеркала близка лукавству стекла.

Откуда выражение стекла зубами не укусить? Ведь и сталь не укусить зубами... Дело в том, что на стали можно оставить зарубку, царапину, след. Сталь пилят на распиловочных станках, фрезеруют на фрезерных станках, точат на токарных, сверлят на сверлильных. Но на стекле любой след становится трещиной, и изделие выходит из строя своего служения человеку. Стеклянную вещь нельзя переделать и ее нельзя починить. Трещина — это конец. Такая вещь либо цела, либо необратимо испорчена.

И как раз это идет зеркалу. То, что по своему служению повторяет, само однократно. Но только тогда, когда оно хорошо обуто.

Моя обувка не только ношебельная, она как бы глухая. Она прикрывает замкнутое зеркало со всех сторон. Нет, слепая! Если ты не смотришься в зеркало, душа моя, то оно и не глядит никуда, оно — засыпает. Оно видит тебя в своем вещном сне.

Кто в зазеркалье?

Кто смотрит на нас из зеркала, когда мы всматриваемся в него? - Точно ли, что глядит тот же самый, кто перед ним?

Зеркало — это мобильник докомпьютерной эпохи. Оно избавляет от одиночества: на тебя глядит кто-то.

Некто неопределенный. Кого ты не знаешь и с кем ты вовсе незнаком, смотрит на тебя. Он смотрит на то, как ты выглядишь, производишь ли ты благоприятное впечатление. Молод ты или стар, правильно ли наложены тени, есть ли седые волосы, та ли губная помада, все ли волоски выщипаны из верхней губы, те ли румяна и ресницы. Все то прочее, что делает из живого лица полуживую, но знакомую маску.

Ведь косметика в своей совокупности не что иное, как современная татуировка. Эту небанальную мысль я почерпнул у Ролана Барта. Что же до татуировки — тайну ее прельстительности открыл нам Леви-Стросс. На его распросы (- Ребята! - Ну зачем вам это?) дикари отвечали: без татуировки лицо у женщины глупое. Татуировка: аттестат половой зрелости нашей дуры.

Ведь живое лицо обжигает, от него — не по себе.

Что до зеркала— это весь мир, но только лишенный агрессивности, прирученный.

Ручное зеркало: мир, который всегда с тобой.

Пушкинские строки:

Друг мой, зеркало, скажи, да всю правду покажи: Кто на свете всех милее, всех  румяней и белее: - начертаны на тыльной стороне всякого зеркала. Глядя в зеркало, женщина читает в нем: Ты прекрасна, спору нет … - Этой сказке не было начала и не будет конца. Непостижимым образом зеркало оказывается гарантом вписывания в социальную норму, и оно же оказывается обещанием избранности и господства над соперницами. Оно фатально лукавит.

Зеркало удваивает не то или иное лицо, оно удваивает само видение. Вот прочему в древнейших изображениях зеркала с человеком, а такой человек, прежде всего - женщина, мы видим дважды и притом не одно и то же. Зеркало удваивает точку зрения!

Но, скажете вы, почему именно женщина оказалась с зеркалом первой? Она более зависима от Другого, того Другого, который сокрыт в тебе самом. Она смотрит на себя глазами Другого. Так что зеркало — это отнюдь не атрибут туалета, а сущностное определение женщины, но не философское, а вещное.

Но что будет, если такую важную вещь отдать в руки кому-то другому? Не помрачится ли ее облик, не наступит ли конец света? - Как раз в руки другому ее и надо отдать. Вот тогда все окончательно станет на свои места. Этот другой — слуга женщины, но в то же время он материализованный Другой, тот, глазами кого она смотрит на себя. Конечно, это подставная фишка, карточный валет. Но без него не сходится пасьянс.

К чему я клоню? Что именно удваиваю я сам, когда делаю зеркала парными? - Я не удваиваю точку зрения, не удваиваю смотрящегося, но саму вещь, То есть, конечно же, удваивается изображение, появляется  второе отражение, а вместе с ним и точка зрения, но не в этом соль. Складное зеркало, складываясь, исчезает, а раскрываясь, оно возникает сразу как парность. Или как множество. И это интересно само по себе, тут появляется как бы прибавочная стоимость в женственном назначении зеркала.

Екатеринбург, 2001, 2011, 2015

(Продолжение следует)