Проза

Начало

Продолжение

Я пришла домой так поздно, что Толя опередил меня и теперь сидел,
подавленный, на кухне, тупо глядя в стоящую перед ним тарелку.
При моем появлении он вскочил, зачем-то подставил мне стул, усадил
на него и залепетал:

– Не говори своим ничего, прошу тебя! Мы сами разберемся! Анечка!
Это называется: бес попутал! И больше ничего! Больше ничего, клянусь
тебе!

Он стал наливать мне чай, и руки у него немного тряслись. Я пила
этот чай, чтобы хоть что-то делать. Во всем остальном была удивительная
пустота. И хотелось, чтобы пустота эта длилась, длилась… Чтобы
никого не было возле меня.

– Уйди.

Он торопливо, как заяц, отскочил в сторону. Я умылась в ванной
и пошла спать. Его долго не было, но из кухни иногда раздавалось
робкое покашливание, осторожное передвиганье стула. Значит, сидит.
Да и куда ему идти, храброму такому.

Я проснулась. Пошла на работу. Пришла с работы.

Толя уже сидел дома. Родители мне ничего не высказывали, ему –
тоже. А про тетю Лёлю и говорить нечего – она была самым тактичным
человеком в нашей семье.

И всё пошло, как бы перескочив тот эпизод. Как бы сделав вид,
что ничего не было. Толя приходил вовремя. Первое время он побаивался
меня, был в разговоре строг и серьезен, а потом пошли обычные
шуточки, прибауточки. Это он «растапливал лёд».

Подозреваю, что он перестал считать себя виноватым. Обычное мужское
приключение.

Так прошло полгода. Приближался мужской праздник – День Советской
Армии.

Я даже подумывала, что бы ему и папе подарить. Походила по этажам
большого универмага, примериваясь. У меня нет привычки покупать
сразу. Если что-то даже и понравилось, надо, как говорят американцы,
«на этом поспать», а утром видно будет.

В теплом тамбуре универмага стояли два телефона-автомата. Я хотела
посоветоваться с мамой или тетей. Перед праздником опасно следовать
своей обычной манере: до следующего утра намеченные мною покупки
могут и не долежать на прилавке!

Оба автомата были заняты. В одном – молодая девушка. ( Это надолго,
– подумала я ).

Зато в другом спиной ко мне что-то весело и быстро тараторил мужчина
( Этот, наверно, скорее закончит). Неприлично разглядывать говорящего,
и я отвернулась.

– Да что Аня, Аня! Я в ней уверен! Она мне еще и не такое простила!
Летом-то, помнишь? Значит, и теперь простит!

Каков! Однажды простила – можно и опять!

И вдруг мне что-то показалось страшно-знакомым в голосе, в самой
речи. Я повернулась и посмотрела внимательнее на спину говорящего.
Ведь это он! Я только не узнала манеру говорить – Толя всегда
говорил медленно, размеренно. А тут его понесло. От избытка чувств?
Оттого, что к телефону – автомату может накопиться очередь недовольных?

Мне показалось постыдным снова ловить его на месте преступления,
и я вышла из дверей.

Гнев не был плохим советчиком. Он был, оказывается, самым естественным
чувством. А мы все подавили его тогда.

Я шла по грязному снегу, не замечая дороги.

Я ненавидела себя. Ведь всё это можно было предвидеть! Зачем же
нужно было еще раз унижать себя!

Больше не нужно советоваться ни с кем. Они все трусы и трусихи!
Они будут ждать и третьего, и четвертого раза. А я – не буду!

Я подала на развод.

Никто в семье не мог понять, в чем дело. Толя, как нашкодивший
пёс, молча ходил возле меня, стараясь поймать мой взгляд. Он боялся
заговаривать. А вдруг я скажу при всех?

Наверно, ему было что скрывать! Я ведь тоже знала не всё.

А для меня это было время удивительного триумфа. Я перестала бояться.
Бояться предстоящего после развода женского одиночества, пересудов
подруг, показного сочувствия на работе.

На этот раз Я его бросаю, а не он меня ради каких-то сомнительных
связей на стороне!

И бросаю не так, как он: трусливо, подло и как бы «на время»,
а – навсегда.

Сначала Толя молчал. Он не верил. Потом стал просить, рассказывать
очередные небылицы о том, что мне показалось, но они только убеждали
меня в собственной правоте. И только в последний день, перед самым
судом, сказал:

– Смотри, не пожалеть бы потом.

Я подумала, что он говорит – о себе. Но он уточнил:

– Волком будешь без меня выть.

Неужели правда?

Но жизнь без него оказалась не хуже, чем жизнь с ним. Я занялась
воспитанием дочери, и это счастливо заполнило всю мою жизнь. Мы
ходили в разные кружки, примериваясь, ЧТО её больше привлечет.
Танцы, музыка, художественная студия. Она выбрала последнее. С
удовольствием ходила в походы на пленэр, а потом так расхрабрилась,
что в 16 лет написала портреты всех членов семьи. И вовремя. Наш
бедный папа захворал не на шутку, ему предложили операцию, но
он с нее не вернулся.

Алена стала необычайно практичной девушкой и однажды заявила нам:

– Я не пойду в художественный ВУЗ, там – если не гений, делать
нечего. А быть просто мазилкой, да еще безработной, я не хочу.
Я хочу стать модельером!

– А как же твое художественное образование?..

– Оно мне очень пригодится в профессии модельера. Так же, как
и танцы. В танцах тоже важен костюм. К каждому танцу, как к новому
образу – свой.

Нам оставалось только развести руками. А Аленка, молодец, упорно
шла к новой профессии! Она и нас начала обшивать, не говоря уж
о своих подружках. И училась хорошо, и заказы появились, и я вскоре
стала самой модной и элегантной среди своих коллег и знакомых.

Но жила я теперь только для дочери. Рядом с такой красивой и юной
мне казалось стыдно думать о женихах. Ведь у меня уже дочь теперь
думала о возможном замужестве! Когда в наш дом приходили молодые
люди, Алена после их ухода спрашивала меня порой:

– Что ты посоветуешь, мама? Кто из них тебе больше понравился?
Кого бы выбрала ты?

А мне казалось, что ответ должен быть таким: мужчины должны жениться
по любви, а девушки – выходить по расчету.

Ч. 2

Но горе посетило нашу семью. Тетя Леля начала стремительно слепнуть.
Работавшая до последнего дня, привыкшая быть в курсе всех событий,
заядлая театралка, она теперь сидела в своем уголке и медленно
угасала. Никаких других болезней у нее не было, но её отстраненность
от жизни угнетала её больше всяких недугов. Я не могла смотреть
не её страдания. Надо было что-то делать.

В нашей городской клинике отказались от нее. И лишь один сердобольный
доктор посоветовал:

– Надо готовиться к неизбежному. Пусть начинает ходить в школу
для слепых, там её научат читать по Брайлю. На Земле 40 миллионов
слепых. Говорят, каждого вновь ослепшего это утешает.

Но тетя, сидевшая под дверью и нечаянно услышавшая этот разговор,
вовсе не утешилась, а разрыдалась. Какая-то врачиха, проходившая
мимо, услыхав её плач, заругалась:

– Что Вы нам тут цирк устраиваете!

Тетя подняла голову и произнесла ледяным тоном:

– Для Вас это цирк…

– Да, цирк! – не унималась та.

И тогда тетя Леля сказала ей замечательные слова, которые можно
повесить как плакат на стене медицинских учреждений:

– Если Вы не способны сказать слова утешения – пройдите молча!

Мы всё-таки нашли одного хорошего доктора, который не смог вылечить,
но дал адрес клиники в Москве, куда посоветовал обратиться, и
назвал фамилию знаменитого врача:

– Если поможет – только он!

И мы поехали. Мы даже не написали ему предварительно, боясь, что
он откажет, и тогда уж нельзя будет ехать. А коль мы преодолели
такое расстояние – авось, не выгонит.

Нас снабдили каким-то адресом, где можно остановиться.

Оказалась шустрая и бойкая девчонка, приехавшая несколько лет
назад покорять столицу и неплохо в ней устроившаяся. Она работала
в какой-то иностранной фирме, снимала однокомнатную квартиру с
огромной кухней. Комнату она уступила нам, а сама устроилась в
кухне на удобном диване. Впрочем, домой она приходила только ночевать.

Утром она подробно объяснила нам, как добраться до знаменитой
клиники, оставила второй сет ключей от своей квартиры и убежала
– на работе опоздания категорически запрещены.

Мы позавтракали и отправились в путь. Он оказался долгим: сначала
на автобусе до станции метро, а потом подземкой.

Вышли и осмотрелись. Огромное новое здание клиники не нужно было
искать – оно высилось над округой. Вокруг – аккуратные газоны,
дальше – скверик, переходящий в парк. Центральный вход был виден
издалека.

– Как попасть на прием к главному?

– Почему сразу к главному? Идите в регистратуру.

Мы прошли все предварительные кабинеты, но решать такой сложный
вопрос всё-таки должен был главный.

До обеда мы не успели к нему и, узнав, где можно перекусить, отправились
в столовую клиники. Великолепный белый зал встретил безукоризненной
чистотой и приятными запахами. На столиках – салфетки и цветы
в маленьких вазочках. Кормили здесь разнообразно, вкусно и недорого.
Тетушка немного повеселела. А я пошла в дамскую комнату привести
себя в порядок перед важной встречей. Насколько важной – этого
я и представить себе не могла!

«В 40 лет жизнь только начинается!» – эту фразу героиня Алентовой
произносила скорее для собственного утешения. Пьяный слесарь,
не признающий за женщиной права на ум, самостоятельные решения
и соответствующую уму высокую должность – разве это награда!

Я в свои 40 вырастила дочь и… забыла о себе.

Как я выгляжу? Ведь это тоже немаловажно на переговорах!

Когда-то меня считали первой красавицей института! И теперь –
то же, почти то же лицо, те же выразительные глаза. Не такие большие
как в юности, но и не заплывшие, как у той… «Соперницы»! Тогда
меня более всего возмутило, на кого он меня променял. Я подкрасила
губы. Посмотрела на себя в зеркало оценивающим взглядом. Теперь
– еще несколько капель духов, и можно идти.

Перед дверью главного уже никого не было. Видимо, всех заранее
записанных просителей он уже принял. Остались мы.

На пульт секретарши позвонили.

– Можете войти. Одна, – произнесла она тоном распорядителя бала.

Тетя Леля покорно осталась сидеть в кресле. Я встала и пошла к
двери. За первой дверью оказалась вторая. Я приоткрыла её:

– Разрешите?

– Прошу.

В большом строгом кабинете за столом сидел Он.

До него необходимо было пройти еще несколько шагов. Он внимательно
смотрел на меня.

Я подошла ближе и увидела его лицо.

Неужели на свете есть такие мужчины! Это был идеал. В нем всё
было по-мужски прекрасно. Не безусловной красотой Алена Делона
или Василия Ланового. Они все-таки – всего лишь актеры, то есть
те, кто ИЗОБРАЖАЕТ. А он – БЫЛ, а не изображал.

Он наверняка заметил мою растерянность и мягко сказал:

– Садитесь.

Я подняла на него умоляющие глаза, и он вдруг улыбнулся. Он, наверно,
хотел улыбнуться просто вежливой улыбкой, но улыбка его была такова,
что хотелось ему поверить, сразу и навсегда. Поверить, что он
всё сможет, всё!

Я начала рассказывать о болезни тети. Он понял по моей речи и
уточнил догадку:

– Вы – врач?

– Да, заведую терапевтическим отделением в клинической больнице.

Я назвала город.

– Да, далеко пришлось ехать.

Он вызвал секретаршу:

– Пригласите больную.

Он расспрашивал тетю точно, быстро, моментально схватывая суть.

– Судя по всему, нужна операция. А потом еще лечиться. Согласны?

– На всё согласна! – прошептала тетя.

Тогда он снова позвонил секретарше:

– Пригласите Бокова.

Когда явился Боков, они на удивление быстро решили все вопросы,
тихо переговариваясь меж собой.

– Сначала – подготовка к операции, все необходимые анализы и исследования.
После нее – период реабилитации, может быть, длительный. Но результат
будет положительный, это я обещаю.

– Спасибо, спасибо Вам! – в каком-то восторге шептала тетя.

– А Вы? – вдруг спросил он меня, – Вы сможете остаться и ухаживать
за родственницей?

– Да, поэтому и приехала.

– Хорошо.

Больше он не сказал ничего. Поднялся со своего места – мы тоже
быстро поднялись – и проводил нас до дверей.

Мы вышли в каком-то столбняке от счастья. Всё сбылось! Всё так
быстро решилось! Нас взяли, и даже пообещали хороший исход

(Окончание следует)