Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Владимир Сергиенко

(BOB FOMKIN’G)(01/11/02)

bgcolor="#000000">

Первое впечатление о текста берлинского мачо (см. фото) Владимира Сергиенко заставляет вспомнить о незабвенном Венечке и его алкогольной рецептуре. Тем более, что Сергиенко идёт по тому же принципу, хотя и на несколько ином (гм-гм) материале, почитаете, сами увидите. Однако, если верить самому Владимиру, о творчестве Венедикта Ерофеева и о его великой поэме "Москва-Петушки" он узнал постфактум, после того, как показал свои творения профессионалам. Владимир Сергиенко живёт в Берлине и познакомились мы с ним через известную писательницу А. Нуне, которая в миру работает психологом. То о чём он пишет - не стилизация, не оммаж, но квентисенция личного опыта. Помимо этнографического момента (чужой блатной мир, сознание, изменённое стимуляторами) проза Сергиенко показалась мне интересной своим языком. Я сознательно не стал править или редактировать эти крепко прошитые жаргонизмами проникновенные лирические строки, не исправлял ошибок. Потому что все эти следы личной синдроматики, индивидуальной телесности, оставляют, в конечном счёте, ощущение документа, человеческого свидетельства: всегда интересно раскрытие (если вспомнить Достоевского) "подпольного человека". В жизни такого раскрытия быть не может, а вот в тексте - пожалуйста. Проза Сергиенко - редкий случай соединения художественности и модной ныне "нон-фикшн" в духе какого-нибудь документального театра. Однако, это не просто набор "случАев из жизни", не голая эмпирика, но вполне художественное их осмысление. Его пример другим наука.

Все события имели место в свободной экономической зоне г. Львова

^[1] или около нее.

Понимающие - поймут, курящие - приколятся, особое внимание для нюхающих: … желательно не две-три дорожки, а хороший качественный автобан, как Московская кольцевая - пять полос туда, пять полос - обратно.

Имена из-за профессиональной гнилости будут опущены.

А теперь, без смехо-йочков, книга не посвящается: всем паскудам и приблатненным овцам, всем мусорам без предела, безмаститым, политическим проституткам и сотрудникам государственной авто-дорожной инспекции.

Рэкетеров тогда еще не было, а если были, то мне об этом не известно. (Я с умниками и чертями в дискуссии не вступаю. Сан-эпидем-станция советского пошиба и ОБХСС - это были представители процесса с понятиями - всех подряд не доили). У всех был праздник, но у меня - нет. Мама готовила меня долго, очень долго, и когда пришел этот день, я был готов. У всех праздник, всех принимали в «октябрята»

^[2]. А я готов. Смотрю на все это: на белые рубашечки, на фартуки белые и тихонько, чтоб никто не увидел моего злорадства, изображаю полную отрешенность. Они готовы, маленькие, ничего еще не понимающие, на грудь нацепить, как урки, изображение ВОР, в смысле Вождь Октябрьской Революции, они готовы - и я готов, что все они сгорят в огне, а нам по религии нельзя. Но почему-то как я ни был готов, никто не сгорел, все радовались, и я почувствовал, что я теперь особый, очень особый, с задатками волчонка, и с чувством, которое я тогда ощутил: одиночества. Да, я понял что такое одиночество и перестал воспринимать Мать как Авторитет. Отец уже давно спился и на новый материнский зайоб, внимания не обращал (гондон сталинский). Разобраться в кроссворде родительских отношений даже с годами не возможно: то ли он пить начал из-за того, что мать так верует сильно, то ли мать верить стала так сильно из-за того, что отец бухал. В любом случае новый материнский смысл жизни свелся к тому, что нужно помогать тем, кто имеет меньше. У нас стали ночевать бомжи, солдаты, какие-то миссионеры, вся вокзальная и базарная шваль. Один из солдатиков, оставшийся на вокзале без денег и без возможности попасть домой в свой отпуск, взял 10 рублей взаймы и пообещал выслать. С тех пор мы стали получать регулярно письма из его части с просьбой завести заочный роман с его сослуживцами. Спасибо, служивый, если ты читаешь эти строки, возгордись собой, благодаря тебе и миссионерам свидетелей Иеговы, после которых исчезло наследственное столовое серебро, отец бросил пить. Мать стала. Не много, но регулярно. Да так ладно у нее это получалось, что я только сейчас дупля даю, чё в бога перестала верить.

Время лечит. И я, полностью восстановленная личность по Фрейду, ждал следующий праздник. Все ждали, и я ждал. У всех должен был быть праздник, а я понял, что жалость в глазах, обращенных ко мне, вызывает у меня только одно желание: пальцем по очереди эти глаза потыкать…

Всех принимали в пионеры

^[3], и Матушка, очень антирелигиозная женщина, галстук мой прожгла утюгом: сзади - сильно и спереди - чуть. Я сумел на торжественном построении перекинуть его через руку так, чтобы был виден токо один здоровый, совсем здоровый конец. Но та рожа комсомольская, которая должна была на шее это затянуть, не растерялась,
затянула мне свой совсем взрослый нормальный галстук. Так что я на общей фотографии стою один, совсем один, без красной. Мама, спасибо те, родная! То, что комсомольцами они были, верю. Но в краснопером все запачканы, а я, мам, нет. Правда, сейчас это не актуально: молодняк и так все это обошел, а те, с кем на одной фотографии…

Если в течение одного получаса откушать 200-250 г коньяку, закусывая нарезанными дольками лимона, посыпанными смесью 1:1 сахара и молотого кофе, разговаривая, тогда, если не хватает духу, можно не отказываться от пяточки3.

Возвращаясь домой в радостный день всея пионеров по типично-серым, дождями умытым и коммунистами неотреставрированным улицам г. Львова, проходил мимо Краковского базара. И вдруг вижу передо мной в говне лежит три рубля-бля. Я по сторонам - вроде никого. Ну, я тогда правой рукой… расстегнул, достал и сверху помочился. Руку аккурат намочил, иду довольный дальше, руку сушу. Вижу, передо мной два дошкольника за руки держатся, ревут…

- Че?.. А. Ну пошли.

Соображалка включилась. Милиция занимается пропажами. Пропажа родителей - тоже пропажа. Привел. Сказал. По базарному радио стали передавать особые приметы. А я все в уголке… И тут Самый Главный Дядя Мусор протягивает мне коробку конфет в одной руке и свою громадную лапу с громадными пальцами, для крепкого пожатия с одновременной улыбкой на лице. Руку жму, конфету беру, смотрю в глаза, не мигая, стараясь, чтоб он не заметил, что вторая конфетка уже в слабо сжатом кулаке. И он, улыбаясь, говорит:

- Бери две.

Улыбку эту я никогда не забываю. Тогда я понял, первый раз в жизни понял, что такое измена.

(Для не нюхающих и их подленьких друзей)

0,5 грамм снега

^[6] в рюмку с 50 г коньяка, хорошо размешать - выпить залпом. Вторые 0,5 - через 5 - 10 минут в тот же стакан, с тем же коньяком, но пить уже по децелу. Для женщин вместо коньяка - шампань.

-А можно еще две? Для Мамы и Папы.

- Можно. И руки, когда она мокрая, не подают.

Время разное бывает: летючее, быстролетючее и очень-очень быстролетючее, да иногда такое очень-очень быстролетючее, что только по прошествии оного, понимаешь, что стрелка стоит почти на месте, а ты просто обкурился.

Дети говорят - скучно. Пробежавшись по времени, дети переходят в состояние, когда «скучно» переходит в «долго». Скорость восприятия времени зависит от умственной занятости. Кто-то проживает за десять лет то, что другие за всю жизнь. Как правило, эти десять возвышают в собственных глазах только в молодости, в старости понимаешь, что не так они были нужны, да иногда вообще лучше было бы без них. У некоторых переход так долго затягивается, что не только психологи, но и окружающие замечают, что так и не вышел из перехода. Но это не так страшно, страшно, когда этот переход случается с малыми детьми, и когда у сверстников начинается, а у этих - уже закончился. Это - гении. Единицы становятся Эйнштейнами, остальные, не имея того количества удачных случайностей, становятся просто одинокими в своей ранней взрослости. Среди этих одиноких есть те, у которых полоса случайностей ведет туда, где нет времени остановиться. Зачем останавливаться, когда сверстники стали получать карманные деньги. Они были уверены, что карманные - это те, которые в их карманах, а я, так просто был в этом уверен. Так как коэффициент сообразительности был выше, чем у Эйнштейна и, может быть, где-то приравнивался к коэффициенту
Аль Капонэ
^[7], то от мелочи, забытой в курточках и пальтишках, переход к выносу тех же самых пальтишек да курточек себя долго не заставил ждать. Но розовые очки беспутная жизнь имеет право ломать. Шок от того, что Барыга больше зарабатывает, чем ты, прошел. Вместо открытых форточек на первом этаже, в руках появилась
фомка
^[8]. На всех, с кем общался, смотрел либо как на жертву, либо как на информанта (очень неприятно было узнать, что комитетчики смотрят так же).

Чувство собственного величия, которое было уже наполеоновским, как-то сразу пропало вместе с розовыми очками.

Один из знакомых чертей
^[9] дал набой
^[10] на Краковском базаре:-

- Есть один штрик, который регулярно, раз в месяц собирает деньги со всех земляков и везет их в далекую Армению. Все, что нужно - это проследить за ним, и, когда закончится сбор средств, отнять.

С фомкой дружишь, вход обнаружишь.

Довести фраера до дома и ждать. Все. Просто, реально. Очень реально. Реально настолько, что стоит вечером пойти, чтоб тебе показали, каков он, этот инкассатор. Взял я одного с собой, чтоб сподручней было пасти агнца жертвенного. Пришли. Черт показал и снялся. Вдруг бах - свет, который солнце дает, выключили. Боли не было, но свет выключили. Когда включили, ощущения такие, что ты в голливудском фильме. За руку намертво держит наручник, второй частью прикованный к батарее. И демократичный милиционер очень демократично спрашивает:

- Ну че делать будем?

Молчу.

- Молчишь? Счас заговоришь.


Ввели в эту узкую комнату того, которого я с собой брал. Голова вниз, потух, страх в глазах, но видно, что еще ничего не понимает.


Бах, его по голове. Дув, в живот. Ляпс, по лицу. Куяк - по яйцам.


- Тоже молчать будешь?


- А что я сделал?


Бам, бах, дув, дув, ку-як.


- Я ничего не делал.


Бах, куяк, чув - по почкам.


- За что, я ничё не делал.


Чув, чув, хрясь - кровь из носа, из губы.


- Я все скажу, только по голове не бейте, у меня сотрясение было.

Его наивность привела сразу в чувство. Реально, очень реально.

В зависимости от количества курящих, забиваешь косяк так, чтобы отрава попадалась только через каждые две- четыре- или шесть затяжек. После того как дунешь, говоришь либо, что тебя по мнению прет, либо, что косяк никакой был. Либо то и другое вместе. Если попутал очередность, следующий раз забивай честно.

Стекло разбивается легко, и сразу как-то превращается из невидимого в то, на которое все оборачиваются, когда из-за него слышен крик: «Спасите! Убивают!..» - и останавливаются. Останавливаются не только те, кто бьют, но и те, кто мимо ходят. Но ошибка думать, что это спасение.

- Че, хитровыебаный? - говорит демократичный милиционер.

-Так бы здесь договорились, а теперь придется протокол из-за стекла делать. В райотдел счас поедем. Там тебя и выебут.

Если звездочки на погонах, значит, с высшим образованием. Но, если мрязь говорит, что здесь могли договориться - значит, с высшим образованием и с голодной семьей. В голливудском фильме через час - полтора все заканчивается, а здесь все может только начинаться. И началось. Приехал УАЗ и повез. Повез туда, где для одних рай, а для других отдел.

Меня сразу провели в кабинет, но пристегнули уже не возле окна к батарее, а к самому обыкновенному стулу, руки сзади, демократичный мусор - спереди.

- Ну че, герой? Тебя бить не будем, ты - блядь блатная - так и получишь по блатному, а подельничек у нас и будет главным свидетелем. Тебе лет семь, ему за сотрясение - условно.

Со мной говорил тот же демократичный мусор. Глядя на него, радовала только одна мысль: пожизненного у нас нет.
- Значит, есть два варианта, сейчас ты узнаешь первый.

Классический косяк, в котором слоями лежит снег. Слои не толстые, но частые. Укурившись, разговаривать желательно только с проверенными людьми. Самый большой
кайф
^[11] - это слушать непроверенных.

Ввели этого, с сотрясением, который «всескажеттолькопоголовене бейте», посадили рядом. Сидим, молчим. Мусор молчит, на дверь, падла, косится. Дверь открывается и входит заплаканная женщина, смотрит на нас хороших и, закрывая лицо руками, навзрыд говорит:

- Они. Они, сволочи-и. Они-и-и.


- Спасибо, - говорит Демократичный мусор, - Да вы не волнуйтесь, разберемся.


- Они-и-и-и, - хлюп- шмыг- хлюп.

- В общем, если правильно понимаю, то с почином тебя, фартовый, - говорю сам себе, - Вот тебе и первая и, главное, такая удачная очная ставка.

Женщина ушла, а Демократичный мусор говорит:

- Карманная кража, статья такая-то, на первый раз при хороших характеристиках, - приближается, сука, к нам, - Примерно по два- три получите, - приближается сильней и смотрит куда-то в сторону Арабских Эмиратов, - Конечно, при полном возмещении ущерба и содействии властям…


- Какая кража? - говорит тот, который «всескажеттолькопоголове небейте».


…Бам- бам- ляпс.

- Не перебивай пидарас, когда милиция говорит. Так вот, это - вариант первый. Счас подпишете и домой пойдете, а завтра с родителями, голубчики, к десяти ноль ноль, ждем.

- Слышь ты, голубец, - удивление в глазах у мусора, - Даже если как Жиглов
^[12] мне че-то подкинешь и понятых для изъятия приведешь, я с малолетки вернусь раньше, чем ты на пенсию уйдешь - ходи, оглядывайся. Да и кошелек у тебя один, а нас - двое, да и прокурор по надзору…

Темно, боль где-то далеко, звуки тоже далеко, но дышу. Да, резкий мусор, а с виду, вроде бы, только демократичный.

Бам- бам- куяк, чвак- чвук- хрясь- ляпсь- бам- шмяк- шмяк. Опять темно, и вушах такой звон, такой конкретный, такой реальный.

Бам- ляпс- бах- кряк, звон перерастает в рев турбины двигателя формулы-1, бам - рев, бах - рев сильнее, бам - тишина. Темно. Хорошо. Отъехал как какой-то наркоман от передозировки. Вспышка сознания, и из последних сил:

- Мокруху, голубец, ты на себя не возьмешь.

Краем глаза вижу как стремительно несущийся на стыковку с орбитальным комплексом «моя голова» кулак перехватывается еще более стремительно несущейся громадной лапой, с громадными пальцами. Спасение? Где я видел эти лапы? И голос не понятно откуда:

- Так нехорошо, надо разобраться вначале.


Спасение!


- Ты брал что-то? - спрашивает голос, и большая лапа с большими пальцами ложится на плечо.


- Нет, - говорит тот, который «всескажеттолькопоголовенебейте»,


- Честное слово, не брали мы ничего.


- А ты? - и лапа чуть придавливает плечо.


Молчу.


- Ну хорошо, ты погорячился, - говорит лапа не мне,


- А я вот разобрался. Тут не руками голыми надо, а вот так.


Того, который «всескажеттолькопоголовенебейте» лапа взяла за глотку, приподняла и сказала:


- Вот так.


Вторая, такая же ужасающая лапа, неслась навстречу безвольному телу, держа дубинку.


- Вот так, не голыми ж руками.

Били его долго, вначале он кричал и клялся, что ничего не брал. Если крики были громче, чем допускала звукоизоляция, глотка сжималась, и тогда вообще никто ничего не кричал.

Потом все, как всегда: кричал, что подпишет, вернет. А я думал: одной подписи достаточно или нет? Лапа легла на мое плечо, и запыхавшийся голос спросил:

- Интересно, а ты - дурак, или понятливый?

Он, не забирая руки с плеча, медленно со спины обходил меня. Ах вот ты какой, Самый Главный Дядя Мусор. Я узнал его. А он свою огромную лапу с огромными пальцами стал медленно сжимать у меня на горле.

- Так ты - дурак?

Молчу.

- Дурак.

И вдруг из глубины души, сиплым голосом, выдыхая остатки воздуха, глядя в глаза говорю:

- А можно две, для Мамы и для Папы, - и еще более сиплым голосом через короткую кислородо-нехватающую паузу добавляю, - Можно, и руки, когда она мокрая не подают.

Удар сзади по почкам.

- Че, сука, косить будешь?

- Стоять! - заорал Главный Дядя Мусор, и герой, отбивающий сзади мои почки, удар не повторил…


А он, он просто смотрел на меня и улыбался, улыбкой, которую я никогда не забываю.

Дойная корова хороша тем, что, если пасешь ее регулярно, то и молоко она регулярно дает. Если сделка с дойной коровой одноразовая, то это уже не дойная корова, а
лох
^[13]. Конкретный, реальный лох. Как сказал неизвестный урка, когда ему сломали на базаре:

- МЫ - НЕЛОХИ!!!, а они - мутилы.

Но даже, если всё понимаешь, то, чтоб здоровье не отнимали, деньги иногда стоит и дать. Таких как я потерпевших хватало, хватало всем. Мусорам хватало, и они ездили в новых машинах, оформленных на тещ своих. Бродягам хватало тоже, но хватало только воспоминаний об удачном выпутывании из неудачного. Бродяги по разным причинам не любили об этом говорить. «Потерпевшую» же можно было регулярно видеть на базаре, и рядом с ней всегда либо Демократичный мусор, либо Самый Главный Дядя Мусор.

Не давши вначале дупля в происшедшее, хотелось упасть на дно, но еще больше хотелось демократичному мусору черепок его мусорской проломать. Реально, конкретно проломать. Когда хочешь проломать черепок более сильному противнику, нужен не только дух. Духу хватало, безрассудности - нет. Но схавать, значит по жизни из категории «они мутилы» перейти в категорию дойных коров.

Для своего личного равновесия нужна была вторая серия фильма «Месть и закон». Времени для снятия этой серии - вся жизнь впереди.

И я начал снимать.

Работа у мусоров когда-то да заканчивается. План был прост, простоять возле райотдела, пока не выйдет «друг всех потерпевших» - «демократичный мусор». И для начала попробовать довести до дома. День прошел - нет никого; второй - нет; третий - может, мрязь в отпуске; четвертый - на месте стоять нельзя, надо тусовать, а то мусора, конечно, мрязи, но не дебилы - сосканируют; пятый - тусую. Неделя паузы, может, правда, в отпуске. Первый день - нет никого; второй - нет; и тут, давление - двести сорок, пульс - сто восемьдесят, чувство, что на американской горке вниз поехал. Вот он - голубец.

Голубец идет, не оглядывается. Допас я его до дома, но береженого с фраером не спутаешь. Проверочка. В следующие дни спозаранку никто из этого дома знакомый не выходил. Опять тусоваться под райотделом. Голубец идет не оглядывается. Дом другой, проверочка, дом не тот. Голубец идет не оглядывается: кабак - бухает - назад в райотдел. Идет. Дом третий, через час - дом четвертый. То ли жены у него ворчливой нету, то ли информантов много.

В небольшой компании (2 - 4 человека) порядочных людей обкуриться. Обкуриться не в говно, но в любом случае дунуть прилично. Пятку оставить. Когда пробьет на хавку, нарезать сало и положить на черный хлебушек, четвертинку луковицы хорошо посолить и держать рядом. И начать умничать. И пока тема со всех сторон не обкашляется, ни до хлебушка, ни до луковички, ни до пяточки недо трагиваться.

Если мусора сосканируют - беда, но, если те, кто называет себя «из Братвы» - катастрофа. Каждой шавке не оттявкаешься, а понимающий или поймет, или промолчит, но чё-то подумает. В любом случае маскироваться надо. Отойти кишку заправить - можно Демократичного мусора зевануть. Я взял у приятеля машину, поставил в секторе нужной видимости, набрал бутербродов, оделся под мужика и продолжал нелегкую деятельность, лежа под машиной.

Первое подозрение появилось, когда демократичный зашел в известный проходной подъезд. Измена задолбила, когда это повторилось на следующий день в другом месте. Присел я на
умняк
^[14] с корешами своими закадычными и понял, что оглядывается голубец. Но умняк был хорош. Поэтому на следующий день на месте был я спозаранку, а не вечером. Уж чё-чё, а на работу должен идти из дому. День первый - появился из-за ближнего угла; второй день - стоял на том же углу, из-за которого он появился, долгожданный; следующий день - следующий угол; только он появлялся, я исчезал, зная место для завтрашней встречи. Через неделю я знал, из какого трамвая выходит красавец. Зубы уже не стискивались, когда видел эту мр'язь. Пульс тоже был нормальный. Я понял, что такое охота и охотился не спеша. Не каждый день я видел дичь, но через месяц, проверив много трамвайных остановок, я нашел ту, где он садился в трамвай. Благо, это был единственный транспорт, которым пользовался демократичный мусор. В каком окне свет гаснет, когда он выходит из дома, узнал я только зимой, когда светать стало позже.

В охотничьем домике, возле камина, после заваленной дичи. Чуть-чуть курнуть, чуть-чуть бухнуть, чуть-чуть нюхнуть… Чуть-чуть… Почесав метлой с кентами, Курнуть, бухнуть, нюхнуть. Желательно не жадничать и всю ночь коктейлить.

Зима познакомила меня со всеми темными углами в радиусе ста метров от места жительства мусора и старшим уркой, он приходился крестным моему подельнику. С «крестным» встречались мы либо в кабаках, либо на пахоте. Насколько возможно при этих отношениях, я доверял ему, но не откровенничал. В какой-то момент мы стали с ним больше подельниками, чем с приятелем, познакомившим нас. Но при всем при этом я оевропеил, когда он заговорил со мной по поводу мусорского, еще не проломанного черепа:

- Разницы нету, откуда я знаю, но ты - дурак…


Он хряпнул полстакана водки и шипел дальше:

- На мне оно споткнется, да и крестничек вряд ли кроме меня еще где-то словом обронится. Завтра ты проломишь череп, через время, поверь, мусора узнают.

Он хряпнул вторые полстакана и замолчал. Чё жевать. Я вдуплился сразу в логику и, развернув сюжет, прекрасно понял: свои уши - это чужие языки, чужие языки - это чужие уши. Разницы нет как, но, когда мусора узнают…

Лох я, лох! Ведь в натуре обкурятся, умничать будут и чужими делами бахвалиться. Грустно стало, неуютно. Да и рядом с «крестным» прочувствовал себя малолеткой приблатненной.

Реально. Очень не по-детски даже реально. Очень-очень даже реально. Ой, б-л-я-д-ь…

- Благодарю, - сквозь зубы, но без злости выдавил я и хряпнул целый стакан водки.

- Я тебе верю, - он шипел, глядя в упор:

- Я тебя понимаю, - в глазах зажглась искра ненависти.

Мы хряпнули еще водки.

- Дорогу ты уже выбрал.

Он замолчал. Мысли в голове крутились с бешеной скоростью. Я чувствовал, что что-то узнаю, но то, что сказал он, прогремело конкретным нежданчиком без глушителя.


- Я знаю хорошо этого мусора. Один из самых заядлых врагов всех барыг на наркоте. Он их уродует и затаптывает, у него дочка от передозировки скончалась. Тех, кто крадет, он помогает отмазывать. Если бы ты знал, сколько братвы за его здоровье молится. За мусора предъявлять не будут. Но тебе он тоже когда-то пригодится. Забудь и не наживай себе ненужных врагов ни там, ни здесь. Забудь… Штрик, который набой вам давал, выдергивает для мусоров регулярно сладких каких-то. Ты под этот пресс попал, благодаря его протекции… Если бы мусора знали, что ты крадешь, было бы все не так… Они - мусора, им, как и астрономам, звезды тоже нужны…


Он меня не путал, и я очень хорошо все понимал. Я не чувствовал потребности чего-то спрашивать. Он все равно скажет только то, что скажет. А я в самом деле все понимал.

- Если хочешь, я склею тебя с мусором.

Слово «склею» мне не понравилось, но я слушал дальше.

- Подумай, минингитов больше не будет.

Если от всех предыдущих рецептов прикола нет, пойди постучи по груше десять подходов по две минуты, или железо потягай, в крайнем случае, сыграй в шахматы. Главное не чувствуй себя ущербным, кайфюй, как можешь.

- Подумай, - эхо - это то, что повторяет.


- Подумай, - но оно же не эхо.


- Подумай, - он чё, торопит?


- Подумай…


- Подумай…

С разными интервалами и интонациями, запивая эти слова водкой, провели мы этот вечер. А «на посошок» он мне сказал слова, которые каждая блатная малолетка, хотела бы услышать:

- Чё решишь, кашляни, если захочешь, помогу.

Через два дня, без особых трудов и долгих выслеживаний, череп проломали, не только череп, но и берцовую кость, ключицу, голень, ребра и все, что ломается, когда есть время, желание и повод. Больше штрик, дающий набои на особо богатых армян, набоев то и не давал, но это не моя проблема.

А еще через три дня, после долгих «подумай», сказал я роковую фразу:

- Знаешь, мало ли чё. Кто его знает, в чьем ребре перо забудешь. Склей меня с этим.

Сказано, сделано. Через еще несколько дней прямо у одного из входов в Краковский базар стоял Самый Главный Дядя Мусор. Как выяснилось, он почти всегда там с утра собирал дань. Мы покурили и «крестный» сказал:

- Катя
^[15] в руке и спокойно подходишь и ручкаешься. Он все знает, ты все знаешь, а я ему только напомню. Не отставай.

Он направился по направлению к вратам базарным, а я к ближайшему дереву помочиться. Помочился, иду, руки сушу, подхожу.

- Здорово.


- Здорово.


- Я не знал.


- И я не знал.


- Ну, теперь знаешь.


- Знаю.

Мы поручкались. Катя утонула в огромной лапе, и он улыбаясь улыбкой, которую я никогда не забываю, сказал:

- Руки, когда она мокрая, не подают.

Кислородная маска не помогала. Я стал задыхаться в этом городе. Болото, прогнившее болото, выпускающее регулярно свои зловония и постоянно кого-то засасывающее. Красивый город, погрязший в мелочной мелочности мелочных людей. Поганка на поганке. Город, в котором существуют и ведут активную деятельность многофункциональные мусора, и кто в этом городе лохи, знают только лохи. Город, в котором вчерашние, запачканные, свежеиспеченные рэкетиры, утром говорят, ломая руки и ноги в окружающих город лесах бродягам, работающим с фомкой, что сейчас время рэкетиров, а не крадунов, а вечером играют в театре абсурда «трущих о понятиях». С этим можно ужиться, даже дом построить и машину купить, а, может, даже стать человеком, имеющим сто тысяч фунтов стерлингов или, например, Бригадиром, или даже Папой…

О, господи, до чего же душно. Потолок известен… Жить можно, жить не скучно - только задыхаюсь.

И я решил валить. Валить! Валить! Валить за бугор. В страну неограниченных возможностей. В… Москву? В Москву! Я покинул родной город, в котором плохих людей больше, чем хороших людей, и уехал туда, где хороших машин, «но ужо-чень» много. Там тоже есть многофункциональные мусора и очень много болотистой местности. Но среди этих болот, каждое из которых в несколько раз больше родного, дышать легче. И полное отсутствие ностальгии. Я наведывался в город. Он всегда был таким же: сверху тихим, а, подняв покрывало, можно было увидеть волны. По праздникам вывешивали уже не красные тряпки. Как и к приезду Горбачева в советские времена, к саммиту вылизали только те улицы, которые могли увидеть саммитовцы

^[16]. По городу все шарахались от Тойот, «Ландкрузеров». И мусора, никогда не позволявшие в советское время на людях прикладами забивать кого-то, теперь все стали «демократичными мусорами». Бывшая с 1939-го года под красным игом Западная Украина даже не думала о том, что не имеет никакого отношения ко всей остальной Украине, к которой ее присоединила Красная Армия, и даже не заикнулась об автономии. Поляки не подъюживали и только всегда вздыхали при упоминании Львова. Молодняк пошел резкий, но почему-то при виде Тойот превращался в кротких овечек и воспринимал мусоров не как враждебную стаю, с которой война, а как забойщиков, которых нельзя воспитывать, а только хавать, жалуясь друг другу, какие все-таки они беспредельные. Шлецыки…

Мусора берут, таможенники берут, судьи берут, налоговая берет - на кой сыч вам, дебилы, нужна была демократия? В партию теперь не пойдешь, не пожалуешься. Вся великая страна погрязла в болоте. И нет разницы между Россией и Украиной и еще тринадцатью республиками. А в новом болоте есть те, которые чувствуют себя, как рыба в воде. Вот для кого вы старались…

Хорошо, что все или почти все евреи выехали со Львова до разгула демократии, а то б поставили их в один ряд с виновниками всех бед - Москалями. Десять лет демократии, а в Тойотах все еще москали (и один еврей - начальник), на таможне - одни москали (и один еврей - начальник). Пенсионеры голодные, потому что министр финансов наполовину москаль, наполовину жид. Русский язык, наверное, так повлиял на мыслительный процесс демократов, поэтому он на нелегальном. Удивительно, почему еще не послали команду боевиков-националистов жахнуть Аллу Борисовну Пугачеву за то, что, падла, «Позови меня с собой…» по-русски поет.

В кабаках все по-старому. Телки глазками дарят авансы. Быки, сопровождающие этих телок, ищут авансов от телок чужих быков. Время от времени кто-то конфликтует с залетными фраерами. Все то же болото, которое ни одна жаба, живущая там, не хвалит. Но только болото теперь демократичное. Вот только инспектора автополиции изменились. Раньше говорили: «Ты чё по-русски не понимаешь?», - а теперь: «Ты шо урайинськойи нэ розумиешь?», - а берут так же.

Все то же болото, только голодных и живущих впроголодь больше. Стариков жалко - беззащитные они теперь. И Алла Борисовна по-русси поет, падла.

Тот, который «всескажеттолькопоголовенебейте», стал инвалидом и регулярно лежит на дурке. Хворенький на голову. Бо-бо у него. Тот, кто набои давал на армян, продает бочковое пиво, правда, на один глаз не видит и хромает.

А «демократичный мусор» выпал из окна своей квартиры, и больше он не «демократичный мусор».

Может, в следующей жизни они станут чем-то полезным для общества. Например, непослушным булыжником на мостовой, о который будут спотыкаться другие демократичные голубцы.

Пуповину, соединяющую меня с матерью, обрезала акушерка. Пуповину, соединяющую меня с родным городом, обрезал я сам.

Как жил? Хорошо жил.

Как живу? Хорошо живу.

Как буду жить? Хорошо буду жить.

И жил я так, пока не пришла она. Она такая реальная. Она такая разная. Она - это единственное, с чем невозможно смириться, если она не чужая. Она такая горькая, такая соленая, и спасу от нее нет. А, может, есть счастливчики, которые знакомы с ней заочно, и боль, которую несет она, никогда не чувствовали.

… Умерла Мама… Я приехал в Город. Пустота, которой никогда не чувствовал из-за жизни активной, превратилась в бездонную, черную дыру. Да, потолок выше, движения больше, но когда остановился, оглянулся, ощутил эту безумную грусть, эту тоску… Пустота… Слезы, застряв на полпути, так и стояли в глазах, не скатываясь по щекам. Я стоял возле могилы, ощущая, как пустоту заменяет боль. Боль - лучше, чем пустота.

Я стоял и разговаривал с мамой. Разговаривал о том, о чем все говорят на могилах матерей…

… Я стоял и ничего не думал, только ощущал…

… Я снова говорил…

… Я снова молчал…

По-воровски подкралась ночь, а я все стоял. Смерть затрагивала какие-то струны, которые всегда были, но на которых я сам никогда не играл, и никто… Мама…

… МАМА…

Не так далеко от места, где лежала Мама, стоял человек. У его ног тоже была свежая земля. Он тоже стоял и, не шевелясь, отдавал кому-то последнюю дань. Кладбищенские служители обходили нас стороной. Когда пустота понемногу заполнилась, и можно было оторваться от этого вечного разговора, оказалось, что этот человек стоит практически рядом. Мы узнали друг друга. Он сделал шаг навстречу и сказал, глядя в то место, откуда отошел, одно единственное слово - «мама». Но сказал так, что пропасть между нами сразу исчезла. Боль, горечь в его словах и пустота были так понятны.

Мы стояли и молчали. И это молчание было успокаивающе уютным, даже, наверное, теплым.

Молчали мы, молчала ночь, молчали звезды, молчал весь мир.

Я разрезал эту безумную тишину, произнеся тоже одно единственное слово - «мама».

Мы постояли еще немного и, не проронив ни одного слова, одновременно оторвали тяжелые ноги от земли. Мы молча покинули кладбище и молча побрели в одном направлении. Мы оказались возле какого-то заведения, из которого не было слышно музыки.

Молча зашли.

И каждый из нас, молча, взял из-за барной стойки по бутылке водки. Молча налили себе и так же молча, не чокаясь, выпили.

Вчера - не завтра, завтра - не сегодня, а сегодня был для меня этот Дядя Мусор самым близким человеком.

Мы молча пили и … молча молчали, и не было времени вокруг нас. Допив, мы приблизились к бледному официанту и бросили какие-то деньги.

Пересекая порог, каждый из нас знал, что теперь наши дороги расходятся.

Такие чужие и такие близкие, мы стояли на этом «перекрестке», глядя друг другу в глаза. Я протянул руку и, когда его огромная лапа сжала мою ладонь, мы обнялись, не скрывая слез…

… И он улыбнулся, улыбкой, которую я никогда не забываю.

Примечания:

1. для небыстро соображающих львовян и не львовян. Свободная экономическая зона г. Львова - вещевой рынок на территории Краковского базара в конце ХХ века.


К тексту


2. что-то типа как юный Бандеровец на Украине, почти.



К тексту


3. пионеры - это как бой-скауты в США, почти.



К тексту


4. для тупых: пятка - остаток от косяка^[5]


К тексту




5. для особо тупых: косяк - это косяк.



К тексту


6. снег, - белый и прет как кокаин



К тексту

7. - Аль Капонэ - бригадир крупного пошиба в капиталистической загранице, но не в Москве


К тексту

8. фомка - одно из древнейших изобретений человечества для открытия закрытого


К тексту

9. черт - личность, изо всех сил изображающая из себя что-то равное тебе


К тексту

10. набой - информация, полученная для быстрого обогащения


К тексту

11. кайф - «…Чувство глубокого удовлетворения…»/
Л. И. Брежнев


К тексту

12. Жиглов - один из самых мерзких мусоров, возглавлявший отдел борьбы с бандитизмом в МУРе, благодаря В. Высоцкому, это понимают не сразу.


К тексту

13. лох - мнения здесь расходятся: одни считают, что это тот,кто носит высокое звание «потерпевший», другие, что это тот, кто только находится на пути к этому высокому званию.


К тексту

14.. умняк - см. Рецепт V «Умняк»


К тексту

15. катя - Екатерина - сторублевка. По легенде, название происходит от портрета Катьки-царицы на сторублевой ассигнации в царской России.


К тексту

16. вот так и появились противники саммита, живущие в неотреставрированных домах. И стали их называть - антисаммитовцы.


К тексту

К тексту