Проза

Почти личное

Я сижу на коврике в совмещенном санузле и курю. Моя спина упирается
в холодный кафель на стене, босые ноги – в унитаз. Я думаю, что
я идиотка. Что у меня какой-то врожденный дефект, отчего меня
надо отвезти в психушку и запереть там на веки вечные. Приходит
кот. Он жмурит сонные глаза и беззвучно говорит мяу. Он привык,
что иногда ночью я сижу тут и курю. Он садится в коридоре у распахнутой
двери и терпеливо ждет, когда я пойду спать. Он привык. Я смотрю
на круглый светильник на стене над зеркалом. Чтобы не думать о
том, о чем я не могу не думать, я пытаюсь развлечь себя. Я придумываю
историю – раз все равно не спится, и слово «идиотка» произнесено
мной в десятитысячный раз.

– Сколько вам лет?

– 27.

– Работали раньше курьером?

– Да.

– Когда сможете выйти на работу?

– Завтра.

– Хорошо.

– А вы далеко от метро?

– В пяти минутах.

– Подходит. Но у вас точно не надо по квартирам ездить?

– Нет. Мы работаем только с организациями.

Хватит лентяйничать. Пора и поработать. Сестра перестала давать
в долг, что не удивительно, ты ведь занимаешь и не отдаешь.

Наутро заталкиваюсь в маршрутку. Решаю экономить на сигаретах,
но не транспорте. Приезжаю даже раньше. Долго не могу найти дом,
потом звоню, и никто не открывает, наконец, высовывается охранник.
Объясняю ему, что я новый курьер. Он рассказывает, как пройти.

На втором этаже офисы, меня отправляют в бухгалтерский отдел.
После обеда появится кто-нибудь из отдела кадров, а пока надо
срочно отвезти документы в налоговую и отправить письма.

Большинство курьеров ненавидит налоговые. Там можно простоять
весь день в очереди. Но я люблю их именно за это. Можно простоять
весь день, а можно – полдня, а выдать за весь день.

В этот раз очередь небольшая, но решаю не гулять, а сразу поехать
в офис. Надо ведь успеть официально устроиться сегодня, потому
что каждый день – это мои деньги. В отделе кадров работают две
девчонки – ипичные офисные барышни. В строгих костюмчиках и дозволительных
побрякушках. Обе чем-то расстроены. Мне их даже жалко. Сажусь
напротив одной из них, она долго молча заносит данные из моего
паспорта в журнал, я пытаюсь заговорить с ней, но она не реагирует.
Только в конце спрашивает, оформлять ли меня по трудовому кодексу
с занесением в трудовую книжку. Я говорю, что мне этого не надо.
Они привыкли. Курьеры – главные летуны в любой организации. Курьер,
проработавший в одной фирме хотя бы полгода – уже дедушка (или
бабушка). Я слишком гордая, чтобы вот так состариться, больше
двух месяцев я еще нигде не задерживалась.

Неделю я приезжаю вовремя и стараюсь не слишком позволять себе
разгуливать. Памятуя последний опыт… да ладно, расскажу. В последний
раз я прогуляла дня три – якобы пропадала в налоговой. Но никто
не поверил, что там появилась аномальная зона, где на сутки пропадают
курьеры. Меня не уволили, я лишила их этой возможности. Я просто
ушла.

В пятницу сам Бог велит не работать. А у меня с утра управление
статистики. Раннее утро. Заняв очередь, выхожу на улицу. Рядом
церковь, звонят колокола. Нежная салатная майская зелень едва
начинает темнеть. Восьмой час утра. Пока все идет отлично. Я сажусь
на каменный парапет у перехода метро «Китай-город», курю. Я не
выспалась. Все немного плывет.

Экономить на сигаретах никак не получается. Стреляю у кого попало,
но все равно не хватает.

К концу второй недели подступает то самое, что давно накапливалось,
чем заканчивается любая попытка вести нормальную жизнь как все
люди. Опустошенье.

Погода не заладилась, то и дело срывается в дождь. Я на Новокузнецкой.
Выхожу к реке. Река всегда как назло оказывается рядом. Изнутри
подступает, изнутри что-то шепчет.

Все. К черту. Пошло все к черту. Вся твоя жизнь – жалкая попытка
изображать, что ты как все. Но ты так не думаешь. У тебя не получается.

Мысль о самоубийстве. Это знакомая мысль. Отдаться моменту и тупо
простоять на мосту глядя на тёмную воду и на уток.

Ты хорошо плаваешь, да здесь, наверное, и мелко. Разве что свернёшь
башку. Слишком много народу. Совсем не хочется делать это публично.
Смерть – дело интимное. Это твое с ней отношение, посторонние
тут не нужны.

А ночью, когда остаюсь одна, думаю, Господи, хоть бы кто позвонил.
Обычная паника. Наверное, у меня не все в порядке с головой (снова
повторяю это себе). Меня просто колотит – скоро тридцать, что
я делаю, во что я превращаю свою жизнь, я неудачница… – и так
далее и так далее, как говорил Бродский. Сижу на полу и курю (привычка,
когда жила с матерью, курить в туалете, чтобы она не засекла).
Дверь открыта. Здесь светло. Паника не проходит. Еще и время идёт.
Завтра рано вставать. Хотя нет – завтра выходной. Значит, можно
подольше подумать о себе. О том, что ты ничто.

С трудом засыпаю. Наутро все кажется не таким уж и страшным. Я
не знаю, когда я объективна – ночью или днём. Хочется думать,
что днем, но я пессимистка.

Измени мир.

Я глухо ворчу, спрятавшись в раковине улитки.

Прими мир таким, какой он есть.

Я продолжаю глухо ворчать, спрятавшись в раковине улитки.

Сон в метро. Это отдельная история. Когда тебе предстоит поездка
без пересадки из пункта «А» в пункт «Б», ты уже планируешь поспать.
Если на улице прохладно, надо все вещи, что есть у тебя с собой
засунуть под куртку или свитер, телефоном или плеером не светиться.
Сесть лучше в первый или последний вагон и только в самом начале
или в самом конце. Там можно безбоязненно опираться на стену,
чтобы не думать о равновесии или о случайном падении на соседа.
И ещё. Всех, кто спит в метро, считают или бомжами или приезжими.
Так что если дорожишь имиджем… Да ладно, какой там имидж у курьера!

В офисе работают еще три курьера. Один из них – пенсионного возраста,
ему поручают самые ответственные дела. Он гордится этим. Двое
других – студенты. Мальчик и девочка. Максимум – первокурсники.
Для них курьерить в качестве летней подработки еще не настолько
отстой. Я отдельно от остальных курьеров. Все тут временно. Но
я чувствую себя особо временно.

В офисе все качают фильмы и музыку. Никакие угрозы не помогают.

Шеф никогда не бывает в офисе. За него – главный бухгалтер. Ей
лет сорок, женщина в теле, а фигуристая. Она носит обтягивающие
платья, так что видно, как в её пухлую задницу врезается резинка
трусов. Её все боятся. В офисе она самая старшая, остальные девчонки.
Двум юристам мужского пола едва по тридцать пять. Их почти никогда
не бывает, они всё время в городе решают какие-то дела. С одним
из них, Сергеем, однажды провожу в очереди к нотариусу часа два.
Мне надо дождаться, когда он подпишет у нотариуса бумаги – и привезти
их в офис. За два часа мы почти не говорим. Я курьер – я ниже
его на социальной лестнице. Мне смешно, как он из кожи вон лезет,
чтобы все вокруг поняли, что мы отдельно.

Однажды правило нарушается – меня отправляют домой к Шефу отвезти
какие-то документы, которые понадобятся ему в командировке, в
которую он уезжает. Честное слово, я до сих пор понятия не имею,
чем занимается фирма. Кажется, ведением юридических и бухгалтерских
дел в небольших фирмах. Я в этом ничего не понимаю и не хочу понимать.
Я, как обезьяна: что показали, то и делаю, лучше всего мне записывать
– память в жару отказывает. Мысли слипаются. Это плохо. Похоже,
скоро начну пускать прилюдно слюну. Тупею. Я еду. Шеф живет на
юге Москвы. Знойный день. На солнце градусов тридцать пять. Я
с шести уже была в налоговой, после полудня смертельно хочется
спать. Выхожу из метро и вспоминаю, что где-то здесь живёт моя
лучшая подруга по школе. Она замужем, у нее трехлетний сын. Я
не люблю детей. Скорее, не люблю, что рожденное для того, чтобы
удержать мужика чадо подается как особый героизм, за который надо
бы выдавать ордена. Смешно.

Июнь. Тополиный пух.

Курю, забравшись в тень между двойными автоматическими дверями
торгового центра. Тут работает кондиционер. Быстро становится
даже прохладно. Вижу, как в мою сторону идет охранник. Ухожу.
Ясно, что сейчас меня отсюда попросят.

Любопытство – великая вещь. Пока еду в троллейбусе, открываю плохо
закрытый конверт. Там два авиабилета в Тунис – для шефа и главбуха.
Наверное, все в офисе знают об их отношениях, но я же вне всех.
Я самостоятельно совершаю это открытие.

Шеф долго не открывает. Спрашивает из-за двери, кто это. Я отвечаю
– курьер. Наконец, он открывает. Рассматривает меня с ног до головы.
Я, подсознательно приняв игру «начальник и подчиненный» стараюсь
казаться дружелюбной. Он подозрительно выглядывает на лестничную
площадку – одна ли я. Я отдаю ему конверт. Он кивает. Бегло, стараясь
сохранить каменное равнодушное лицо, смотрит содержимое конверта.
Спрашивает, почему он открыт. Я его закрывала. Просто производители
пожалели клея и пакет открылся. Я пожимаю плечами. Он закрывает
дверь. Я ухожу. Кольцо на безымянном пальце. Озадачивает только,
что в офисе столько молоденьких барышень с внешностью моделек,
готовых на все и даже на большее.

Может быть, у них настоящая любовь?

Ночью приезжает Кирилл. Я живу в его квартире. Он фотограф. Иногда
мы трахаемся, но больше он друг. Славный парень с большими карими
персидскими глазами, наверняка в его крови есть азербайджанская
кровь.

Мы всю ночь пьем. Кирилл рассказывает о Непале. Он из тех, что
ищет истину. С ним интересно. Я люблю его дразнить, приводя самые
нелепые аргументы против всех его душевных исканий. Вся моя философия
сводится к тому, что жизнь – отстой. И если нам иногда удается
сохранить в ней то, что принято называть человечностью – это просто
чудо.

Когда он злится, мне немного его жаль. У нас есть кот. Формально,
я остаюсь в его квартире смотреть за котом. В каком-то перерождении
кот был его матерью. И моей, видимо, тоже. Поэтому мы чтим кота.
Я все думаю, что Кирилл приведет какую-нибудь девицу и мне придется
сматываться. Но пока Бог милует. Эта субстанция – Бог – вообще
благоволит ко мне.

Утром счет за междугороднюю связь. Мои звонки матери обходятся
очень дорого. Если учесть, что говорит в основном она, а я молчу.

Кирилл помогает мне с моими ночными паниками. Он готов встать
среди ночи, и мы сидим на кухне и говорим в темноте.

– Ты дурочка, – говорит он мне.

– Я знаю.

На главпочтамте курьерское столпотворение. Курьеры – в основном
молодежь до двадцати лет. Если женщины после сорока, то, скорее
всего – бухгалтера маленьких фирм. Они сами рассылают свои отчеты.
Никому ни до кого нет дела. Ждать на почте – невыносимо. Нужно
все время быть бдительной. Всегда находятся умники, которые стараются
протиснуться без очереди. Женщина в окне лениво проверяет описи,
лениво клеит штрих-коды, лениво отсчитывает сдачу. В очереди есть
такие, у кого по двадцать заказных писем. Высматриваю, есть ли
такие передо мной. Есть. Это пиздец. На такого уйдет минут тридцать,
если не больше. Все, кто позади, смотрят на него с затаенной ненавистью.
Только дай команду – набросятся и растерзают. Он прячет глаза
за длинной челкой. Он слушает плеер, намертво прижимая к груди
конверты. Он просто так не сдастся, он будет стоять до последнего.
Тетка позади меня то и дело повторяет, что у нее всего одно письмо.
Всем наплевать. Мне тоже. Сколько раз я стояла с одним письмом.
Это не работает. Еще умники посылают беременных женщин или приводят
детей с собой, в надежде, что их пропустят вперед. Ни разу не
видела, чтобы это сработало. На улице дождь. Внутри больше сорока
потных тел и всё прибывают и прибывают. В дверях стоят те, что
уже разделались с письмами, но не хотят идти под дождем.

Я иду. Я больше здесь не могу. Лучше пошататься в переходе на
«Тургеневской».

До конца рабочего дня два часа. Через час можно отправляться в
офис. Час дороги – как раз к концу. Отметиться – и домой.

Хожу, курю, иногда поднимаюсь по лестнице наверх, посмотреть на
небо. Оно только сильнее темнеет. Похоже, дождь надолго. На лестницах
и внизу тусуются люди. Они вяло рассматривают ларьки, доходят
до конца перехода, идут обратно. Те, кто спускается сверху – мокрые
насквозь не смотря на зонты.

Почти все время не высыпаюсь. Другие умудряются жить после работы.
Я только сплю.

– Ты где была?

Достало. Увольняюсь, неделю отдыхаю, потом пойду в другую фирму.

Увольняюсь – это в смысле, что просто не прихожу на работу на
следующий день. Сплю. Звонят. Звонят настойчиво. Отвечаю, что
не приду. Все. Вчера получила зарплату. Деньги есть.

Вышлите резюме на заинтересовавшую вас должность. Резюме на должность
курьера:)

Неделю вообще не выхожу на улицу. Сплю до двенадцати. Кирилл снова
уехал. Кот просит кошку. Орет сутки напролет. Ничего не ест. Тем
лучше – еды ему хватит до конца недели. В холодильнике одни кошачьи
консервы.

Мать говорит, что на пенсии я буду побираться. Если не возьмусь
за ум, не стану как все. Об этом мы обычно говорим по телефону.
То есть она говорит. Я отвечаю ей, что к тому времени, когда я
буду пенсионного возраста, стариков будет столько же, сколько
работающих. Нас просто будут отстреливать, потому что никто не
захочет нас содержать. И это будет считаться гуманным. Человечество
легко приспосабливает свою совесть под обстоятельства.

Мать всю жизнь работала в ожидании пенсии. Все детство, сколько
помню, говорила, что когда выйдет на пенсию, наконец-то поживет
по-человечески. Сестра шлет ей деньги. По крайней мере, у нее
есть старшая дочь, она ее не оставит.

Я люблю осень. Сентябрь-октябрь – самые лучшие времена для работы.
Москва осенью обретает какое-то благородство. Ноябрь – тут все
сложнее. Я ухожу в глубокую тоску.

Звонит сестра. Часовые душеспасительные беседы. Она знает, что
ноябрь для меня сложный месяц.

– Ты дура, – говорит она мне в конце.

Видимо, так и есть, раз двое не самых далеких для меня человека
говорят, что это так.

С матерью говорить не хочу. Я виню ее во всем. Она хотела мальчика,
потому что девочка – моя сестра – уже была. Я ненужный ребенок.
Меня не должно было быть. Все детство она с умилением рассказывала,
как ей говорили, что будет мальчик.

Во время родов:

– Я смотрю на тебя и вижу, что никаких мужских причиндалов. А
я еще спрашиваю – мальчик? Акушерка смеется.

Она еще не раз расскажет эту историю. Эту историю знаю все мои
родственники, мои друзья, мои учителя в школе.

На новой работе все по новой. До станции метро «Арбатская» минут
двадцать. Это я зря согласилась. Можно подолгу пропадать в книжном
магазине. Книжный меня и соблазнил. Теперь каждый день на сорок
минут выезжать раньше. Потому что пересадка на «Театральной» и
«площади Революции», а потом еще пешком до офиса. К тому же пропустила
момент, когда можно было купить проездной на все виды транспорта.
Так что теперь за каждую поездку приходится отчитываться и вечером
получать свои жалкие копейки за билеты обратно. Унизительно, но
и тратить свои на дорогу не хочется.

– Ваше образование.

– Незаконченное высшее.

Надо добавить, что трижды незаконченное. Я НЕ стала инженером
космических платформ, философом и экологом. Последнее – совсем
по дури. Я за то, чтобы человечество как вид вымерло. И если для
этого надо отравить планету – вперед. Это к пункту «Измени мир».

Кому нужен инженер космических платформ?

А может, философ нужен?

Ах да! Вам нужен курьер!

Зачем им эти анкеты? В каждой фирме одно и то же. Или эти маниловки
в объявлении о работе: перспектива роста, большой дружный коллектив.
Плевать мне на коллектив. Просто не трогайте меня, и я постараюсь
не кусаться. Просто не трогайте.

Я люблю связи на стороне. В том смысле, что избегаю всех, кто
близко – друзей, родственников – и кидаюсь к тем, кто далеко,
с кем можно общаться только по интернету. Не дай Бог им попасться
на этот крючок и захотеть стать ближе. Они тут же переходят в
разряд близких родственников и друзей, я начинаю их избегать.

Этого у меня никто не спрашивает.

Так проходит лето – в шатании по жарким московским улицам, в стояниях
в очередях госучреждений.

Хочешь показать, что всех умней? – это когда появляюсь на работе
с очередной книжкой и читаю в курилке, игнорируя сплетничающих
баб. Она говорит это доброжелательно, даже покровительственно.
Она говорит, что она тоже хотела бы читать, но работа занимает
все ее время – О! Она так много работает! У нее на столе уже две
недели лежит роман Мураками. Я понимаю: наш разговор в курилке
– это высоколобый разговор о Литературе:)

Ненавижу телевизор, ненавижу наше кино и сериалы. На экране крашеные
ублюдочные матрешки. Хуесоски, притворяющиеся целочками, такие
чистенькие блядские глазки. Если бы я родилась мужиком, стала
бы геем. Тут было бы все отлично: плевать на целочек-хуесосочек,
зато куча молоденьких героев-педерастов. Есть о чем задуматься.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, дорогой Бог, если ты меня слышишь…

В дверь звонит соседка. Просит не включать по ночам громко музыку.
У нее размер груди такой же как у Шерон Стоун. Она чувствует себя
сопричастной к чему-то великому.

Еще в тему:

Иду к эскалатору в метро. Передо мной модельной внешности деваха
за метр восемьдесят. Все мужики смотрят на нее, просто имеют ее
глазами. Она становится на ступеньку, я – следом через одну. И
теперь мы одного роста. Это приятно. Почти минуту я ровня этой
небожительнице, у которой девяносто-шестьдесят-девяносто и все
остальное. Она стоит чуть вполоборота ко мне, нас можно даже принять
за подруг. Всего минуту. А потом она снова

вытягивается на свои за метр восемьдесят.

Мне смешно. Я смеюсь. Она думает, что над ней. Нет, милая, это
я над собой, ступай.

До чего же я дошла.

Мать говорит со мной по телефону с какой-то особой озабоченностью.
Как будто я чем-то больна и ей очень жаль.

Это не к добру. Я это чувствую. Так и оказывается. Она звонит
и сообщает, что взяла билет на поезд. Она приезжает послезавтра.
Хорошо, что дорогого Кирюши сейчас нет в Москве. Надо сделать
генеральную уборку.

Очередной ночной приступ паники.

Очередной раз бросила работу.

Перед этим два месяца в неплохой компании. Мы продаем билеты.
Развозим их только в организации и не работаем с частными покупателями.
У нас отличный менеджер Олег. Он всегда защищает курьеров. Просто
гордиться начинаешь, что ты представительница славной компании
*имярек*. Ты носишь сумку с фирменным логотипом. Никаких ранних
поездок в налоговые. Но все равно осень берет своё.

Частые дожди. И снова кто-то подкрадывается сзади, сжимает горло.
И снова рядом река.

Я снова ухожу.

Перед этим несколько вечеров гуляю вдоль набережных. Москва строится.
Она красива, когда небо темнеет, когда дома и проспекты горят
огнями. Когда спешат машины. Я люблю это время суток. Дует уже
холодный ветер. Но мне все равно. Мне хорошо. Просто человечески
хорошо.

За окном нескончаемо идет дождь. Ветер продувает квартиру. Надо
закрыть форточку на кухне. Но я не могу.

Я все время курю. Никакого интернета, никакого телевизора. Абсолютно
все расстраивает. Сижу на полу у дивана и просто смотрю, как кот
лижет яйца. Он завис с поднятой вверх лапой и уставился на меня.
Так мы смотрим друг на друга. Он отличный кот, Он никогда не достает,
он чувствует дистанцию. Я тоже не лезу к нему с ласками. Он этого
не любит. И хорошо. Он сам по себе, я сама по себе. Но при этом
мы уважаем друг друга: он не гадит где попало, я кормлю его свежей
едой и убираю за ним, как только он выложит продукт жизнедеятельности
в специальный контейнер с наполнителем. Если бы узаконили брак
с животными, мы были бы семьей года.

В середине ноября пошел снег. Внезапно стало холодно. Я все еще
всех ненавижу и прежде всего себя. Но надо что-то делать. Бегать
курьером в такой холод – я пас. Хотя сейчас можно и получать больше,
но я ненавижу зиму.

Одна знакомая говорит, что меня могут взять в колл-центр.

Нахожу объявление в интернете. Приезжаю.

Офис за три нехороших буквы.

Тюрьма для неудачников. Запуганные женские мордашки. Серые юбочки.
Они ходят, как будто жмутся к стенкам. Тук-тук-тук – стучат их
каблучки по плиточному полу. Меня провожают к старшей. Она осматривает
меня с ног до головы, она задает много вопросов. Их компании важен
внешний вид сотрудниц. Ей не нравится, что я – из летунов. Она
интересуется, замужем ли я, есть ли у меня дети, собираюсь ли
я выйти замуж в ближайшее время, не больна ли я чем-нибудь. Я
уже начинаю тревожиться колл центр это или что-то еще.

Но это колл-центр. Неделю жду результатов собеседования – видимо,
за это время я должна осознать, как сильно я хочу у них работать.
Хотя итак ясно, что у них текучка, иначе меня бы и на порог не
пустили. Наконец меня приглашают. Снова по телефону предупреждают
о внешнем виде.

На следующий день выхожу на работу. Я стажер. Я в серой юбке –
точнее, единственной моей юбке.

Меня и ещё пятерых несчастных проводят через ряды телефонисток
и оставляют в маленькой комнатке. Мы ждем. Я сижу за столом и
рассматриваю наглядную агитацию на стенах. Плакатики с улыбающимися
до ушей барышнями в белых блузках с логотипом компании. Они –
начинающие манекенщицы из модельных агентств, они понятия не имеют,
чем занимаются в колл-центрах. Они улыбаются. Каждому свое – думаю
я. Им тоже несладко. Большинство закончит проститутками, разменяв
мечту о богатом женихе на ежедневное выживание с дешевыми бирюльками,
с передающейся из крашеных уст в уста легендой, как однажды один
олигарх подарил такой же вот простой девушке квартиру на Тверской.

Я снисходительно улыбаюсь. Остальные подавлены и не смотрят друг
на друга.

Я чувствую, что все здесь для меня закончится революцией. Я уже
хочу поднять восстание. Впервые. Обычно мне наплевать, но тут,
в серой узкой юбке чуть ниже колена, в чулках телесного цвета,
в блузке, валявшейся у меня с каких-то экзаменов в институте,
даже не моей, а моей сестры, – в этой робе заключенного – я уже
хочу свободы.

Наконец появляется менеджер по тренингу. Она лет сорока. Она приносит
тонкие брошюрки, с которыми мы должны ознакомиться. Внутренняя
этика компании. Мы – дружный молодой коллектив, вместе мы единая
семья, взаимоуважение и поддержка, бл-бла-бла. Я закрываю брошюру.
Остальные тщательно водят глазами по строчкам. Если они до сих
пор не осилили ее – видимо, совсем не умеют читать. Или же стараются
проникнуться содержанием. Или они умнее меня и умеют демонстрировать
то, что от них требуется. Последнее – скорее всего. Компания явно
помешана на имитации

высших признаков человечности.

Я скучаю.

– Вы уже прочитали?

– Ага.

– Есть вопросы?

– У вас обеды бесплатные?

Мой вопрос ее оскорбляет.

– Я о содержании брошюры.

– Вы это рекламному агентству заказывали? Наверное, много денег
заплатили.

С этого мгновения я – ее личный враг. Была бы ее воля – она вышвырнула
бы меня на улицу. Но она улыбается. Взаимоуважение, единая семья
и остальное бла-бла-бла спасают меня.

Через неделю ежедневных сидений в этой комнате я уже специалист
разговорного дела. Я знаю, что позвонив и сказав, Здравствуйте
– надо сделать паузу, чтобы человек, который еще не в курсе кто
вы и что вам от него надо, ответил вам: Здравствуйте. Он уже вошел
в диалог, он уже расположен к вам и вы можете вешать ему любую
лапшу.

Чушь собачья. Когда так звонили мне, я тут же бросала трубку.
И не я одна.

Неделю мы тренировались, разбившись на пары.

Одна говорит дзынь-дзынь.

Я беру трубку неподключенного телефона на столе.

Она говорит здравствуйте. Ее просят улыбаться, потому что улыбка
слышна по телефону. Она натянуто улыбается.

Я говорю ей – здравствуйте.

Дальше она объясняет мне, как важно заниматься спортом именно
в том фитнес-центре, который заплатил нам за рекламу.

Мне все время хочется сжульничать, добавить от себя.

Меня просят следовать рекламному тексту. А я ведь стараюсь.

Давно так не веселилась. Наверное, с детского сада – там были
надувные телефоны. Трубка надувалась отдельно. У меня есть такая
детская фотография, где я обнимаю такой телефон и, обмотавшись
проводом вокруг шеи, вгрызаюсь в полусдувшуюся трубку. Я сообщаю
об этом менеджеру.

Она игнорирует. Она меня ненавидит. Я просто хотела примириться.
Она же не виновата, что она зомби. Наверняка ей надо кормить семью.

Ненавидящая меня менеджер по тренингу ставит меня в расписании
во вторую смену. Она думает, что работа с четырех до двадцати
трех оставит меня без всякой жизни. Она не знает, что я сова.
И что никакой жизни у меня все равно нет. И что это моя мечта
– уставать так, чтобы без всяких мыслей грохаться в постель и
спать, а не шататься по полночи, не сидеть на коврике в ванной
с пачкой сигарет.

Я делю стол с незаметной мышкой лет тридцати, между нами прозрачная
пластиковая перегородка. В столовой она ест маленькими кусочками,
настороженно сутулясь, будто кто-то подойдет и отнимет у нее еду.
То и дело на ее столе появляется корм для хомячков. Так прикалываются
соседки. Она игнорирует, выбрасывая все лишнее со стола в мусорное
ведро. У нее в книжке секрет. Там фотография ее маленького сына.
Она иногда открывает книжку. Смотрит на его фотографию и грустит.

Обед – пятнадцать минут. Туалет и курилка – десять. За любое опоздание
– штраф.

Все знают о камерах наблюдения в зале и в курилке. Ходят слухи,
что в туалете тоже.

У каждого невероятная норма звонков. Ты никогда не успеешь выполнить
норму. За невыполнение – штрафы. Быстро научаешься: каждый пятый
опрос – плод твоей фантазии.

Так даже веселей.

Оказывается, тридцать четыре и два десятых процента опрошенных
считают, что в две тысячи двенадцатом году будет Конец Света.

– Где вы предпочитаете провести ваш отпуск?

– Дома.

– Знаете ли вы, что теперь с компанией «имярек» путевки по многим
направлениям стали дешевле?

– Да идите вы в жопу вместе с вашей «имярек».

Согласна.

Девушка выходит из кабинета начальницы и плачет. Ее не послали
на ежегодный семинар обмена опытом. Она – из лучших звонильщиц.
Еще вчера мы с ней сидели в комнате тренинга и она, волнуясь,
говорила дзынь-дзынь. Еще вчера она просто хотела устроиться хоть
на какую-нибудь работу. Сегодня она плачет. Я знаю ее секрет:
на ее плече тату «анархия». Она же была такая же, как я.

Я, наверное, инопланетянка. Мне грустно.

Через воздуховоды, через кондиционеры Москва-река находит меня
и здесь. Мне очень грустно.

Пошел второй месяц моей работы, к тому же скоро Новый год. В офисе
появляется мишура и запах мандаринов. Их как будто специально
начинают есть за пару недель до тридцать первого числа. Может
это такой освежитель воздуха?

Революция.

Я говорю соседкам, что они идиотки и ухожу в середине дня. Перед
этим грублю какому-то уроду по телефону. Его достали звонки, и
он хочет, чтобы его номер вычеркнули из нашей базы. Я посылаю
его, я подробно объясняю, ему кто он, и куда ему следует направиться.
Не ожидая такого, он замолкает. Я кладу трубку. Бедняга. Он верит
в то, что что-то может изменить. Мне запоздало хочется перед ним
извиниться, объяснить ему, что это просто такая дешевая работа,
где мне надо провести зиму, чтобы не мерзнуть на улицах, будучи
курьером. Что я ни в чем не виновата, никто ни в чем не виноват,
и что никогда его номер не уберут ни из одной телефонной базы.
Вместо этого говорю соседкам, что они идиотки и ухожу.

Я счастлива. Я выхожу на заснеженную улицу и с огромным чувством
удовлетворения не спеша иду к метро. Снег падает мягко и неслышно.
Он тает на лице, пальцы быстро краснеют на морозе, я прячу их
в карманах пальто. Я давно не видела московского зимнего дня.

Сестра должна прислать что-нибудь к Новому году. Она не оставит
меня. Она мой ангел-хранитель.

Я работала два месяца. Это уже хорошо. Эти два месяца я, по крайней
мере, высыпалась.