Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Вулкан
В знаменитом Бондовском – Жизнь Даëтся Лишь Дважды – нам даëтся введенье
в примитивную китаистику-японистику, если хотите. Но она – великолепна! И что с того,
если вулканы там нам не дымятся, а – открываются, причëм – там ведь, где не
ожидаешь! – разъезжаясь, убегая с водой нарисованной – вдаль от Бонда, 
						глядящего-то на – что? – да, озеро!

А под стальной этой водой – что? – кипит работа по изничтожению человеков. Бр-р-р.
Мурашки ведь! И – не от холода, пальцем когда, а от – что ждëт человечество!.. 
							Но – я не собираюсь
 	ни прозою, ни стопой 
расписывать!.. Я – хотел сказать, что: даëтся – вот именно! – лишь дважды! 
							 Жизнь – есть – пунктир
всë-таки, но – это надо знать, если – сам не видишь, ибо – так просто не увидишь, где тот 
			разъезжается: дождь жизнь, но – слепой.

A сверху, даже и с вертолëта, даже и с взгляда вприсядку –
спокойная гладь, а что она – сталь, что по ней барабанит – даже и это
не видно, не слышно, пока – не разъедется так, что – не упадешь в пропасть сам!.. 
					Это – ад по китайско-японски, и в нëм так же гадко,
как и в любом греко-католическом... А сверху–то – гладко, как озеро у парапета,

перил – иначе. (См. китайскую живопись, где перила
и озеро – главный объект, если не субъект, пейзажа.)
На что же – жизнь даëтся – таки! – во второй раз? – ты меня не спросила
и не спросишь, и хорошо, что не спросишь: твоя по-прежнему – всех озëр глаже,

а, значит, мне придумывать – что тебе ответить, не надо,
и, значит, я больше не упаду в тебе никуда, приняв – одно за другое...
В Раю – нет-нет да вспомнишь рваную боль, пилу и шприц Ада,
а потом – начинаются судороги, это – Чистилище: стоянье одной ногою...

А потом – отпускает... На то он и – Рай...
Интересно, если я тебя прокляну в Раю,
это услышится напрямую? – или в Раю 
			проклинать кого-то – просто глупо? Не принимай
всерьëз – есть главная заповедь Рая – после стояния на самом-самом краю!

Жизнь дана тебе пo второму разу,
чтобы ты – не делал ошибок хотя бы в одном и том же! Хотя бы!..
Тут – новые ощущения, забудь – старые! Начни фразу
и не думай о грамматике, а только – о килограммах, да нет! – тоннах 
					той глади, под которой целые штабы

заседают, готовые человеков-то умордовать без сожаления!.. Поэтому – не вулкань,
не дымись! Оставь – прошлое раздражение... Полностью... Не кляни...
Никого, ничего – не кляни... никакими словами... 
					тем более – в рифму... вы ждëте рифмы? – ан нет!
Успокойся... Оглянись: это – Рай! Рай, а не – адские... тëмные коридоры, 
				одна-единая лампочка – и ба-бах... взорвалась! – на огни!..

Ведь вокруг тебя – спокойный, ровный свет. Никто не выхватывает его у
друг друга, он – надëжен, да и цвета – как ты всегда хотел – множественны, а не
сведены до эволюционной борьбы! Успокоился? А вон – и вулкан. Видишь? Даже в дыму
над вулканом – не надо ничего подозревать: 
		будет просто извержение, маленькое. 
			Даже в Раю, как ты только что на себе убедился, онo вполне

нормальное явление!.. Всë – вообще – нормально. И даже – смотри! – лава
пошла, как павлин, бежать с горы к той вон поляне, волоча величавый
и до сих пор распущенный хвост – женихаясь, как будто!.. Но где же пава?
Она должна быть совсем не видной в пейзаже, выглядеть скорей уж бугорком, а не павой.





Поле
1

«... бурая, желтоватая земля
с чахловатой растительностью и далëкими лесами лежала перед нами» –
первое впечатление – от 24 июня! – от России! – у перешедших Неман французов. 
					А сегодня – что у нас? – июль, 24-ый! – -ня, -ля –
разница-то – какая? – ну, суффикс... дело ведь – в цветовой гамме!..

Чем глубже уходишь в территорию, в поле – тем сильней жженье
жëлтого цвета: широкие невидимые мазки,
ибо когда кий ударяет в шар – то получается – ведь что? – лампочка, на мгновенье!..
А потом опять он отдельно – шар, а тот – кий...

2

Лампочка и вообще, то есть, свет  – есть ещё одно
приключение шара в направлении: в глубь поля... Это
постепенное набирание скорости, т.е. горение – настолько сильное, что: 
						сам шар углубляется в полотно,
не зная, что он – уже лампочка там. И там – из глубины вообще света

до нас доносятся лишь обрывки свидетельств обычно, что же
на самом деле – произошло или происходит. Даже пищущий эти строки,
среди ночи – записывает по слову, по два в книжку, иногда – звуки какие-то... 
			                                     Вид человечьей кожи – 
эта поверхность передвижения, по чуткости отзыва – на все шоки.

3

стекло/зеркало/преломленье/отраженье/лучей/терророзм, что ли/губы!

4

Губы – это то, что я увидел, открыв
глаза. Именно – губы,
а над ними – уже глаза! Из губ ведь и глаз сделано всë лицо – снизу, так ведь? 
							Конечно, важен обрыв
скул, мочки потом ушные, нос, подбородок и то, как волосы убы-

вают – т.е. назад ли: по лбу, по шее ли
вниз, и так далее...
Но – губы, а потом – глаза: прямо в меня реяли
складками, как знамëна, причëм – так, что понятно: это – отнюдь не конец баталии!..

Но если их – не коснëшься никак? – то, значит, конца
никогда, что ли,
нет и не будет? – или, я подумал тогда: но я ведь всë уже завершил – сам, я ведь-то ца-
рю над – хотя бы! – уже той территорией, которую здесь называют: поле!..





Мессиджи с поля

1. Цикл Льва
«...Начался – Лев. Это – моя
территория. Во всяком случае,
была таковой. До этого – была не моей, а – еë: Рак! Пятится он, храня,
впрочем, и ряды, и клешни – в абсолютном порядке, не мучая

себя – и движением-то особенно никаким!.. Но Рак заслужил – кар.
Так говорит – язык. Я – ничего не говорю, я – слушаю. Я понятия не имею – как
он их – заслужил или заслужит, но – то, что заслужит – это определëнно. Пока удар
в меня, а я – в своей территории: Льва. Знак-то знак,

конечно, а – как животное-то! – ведь – блондин,
почти – белый весь, такой вот желтизны он! – Т.е. похож,
если вместе с гривой, ведь на лампочку тоже, с лучами в стороны, ведь так? 
						– излучающий – a? – сколько ватт в ин-
остранный – для себя! – этот зерцало––воздух? – когда вдруг выбегает в него из Божь-

ей милостью пожалованного ему 
навсегда царства животных!.. – A зачем выбегает? – свет
излучая! – растолкав лбом – лампочкиным-то! – тьму
ночи с 22 на 23 июля? – задник зеркала! жаркий, кстати...  
			– В территории, по–видимому, и зарыт ответ...» 





2. Мессидж – вместо телефона
«... абсолютная любовь – это ярко-белый,
жëлто-белый цвет, любишь ты, или
не любишь ты – этот цвет! Т.е. – независимо от. И – заливающий. 
			А пока – я хотел написать тебе пару строк с бедной,
очень бедной рифмой, ибо иду по отраженьям, небъющимся. 
	Когда-то я считал, что слово «ты» зчачит – тыл. Тыла – нет! Ты ли

не знаешь этого? Думать про
тыл, что он – прочен, это как не иметь тыла
вообще, т.к. прочного вообще – не бывает: его надо укреплять, 
					укреплять, укреплять, т.е. про-
фессионально заниматься – только им! – a для нас это всё: могила...»





4. Зеркальные львы
«... иудеи бредут по всей территории – в горе
(у меня, кстати, тоже – есть в моей территории своë иудейское горе, но оно – моë,
а не – общее): разрушили Храм, дважды... Лев=Иерусалим. 
	Он – Лев. Оказывается. А Тит, в Храм 
				ворвавшись, не был тотчас убит – как вскоре
и ожидали, а кричал: Где Ты? Где Ты? – с мечом... 
			Сам, что ли, Лев был? – от жары, что ли? – и вывалил остриë?..

Стараться быть – это хорошо! Быть равным? – нелепость!.. – даже
не в самомнении дело... Бог
с ним, с самомнением! – это не нам разбираться, да ведь? – кто мы такие? – стражи
морали, что ли? – кто плох,

кто хорош! – уже сказано раз
и хватит, а там –
личное дело, своя – ответственность! – Львы как класс,
конечно же, будут существoвать, но – в меньшинстве... 
			Страх. А не потому что они – ам-ам.»





5. Ещë о зеркалах
«... зеркал скрежет.
Так когда ударяет кий по шару – тот понимает толчок, да? – и тот
летит и бьëт – да? – в шар, другой шар? – да, бьëт!
и кто-то отскакивает, да? – но ведь и какой-то шар – там же! – он нежит:

трëтся щекой – да? – по-всякому о другой
там-то шар, произведя этот удар свой... И как это
ослепительное их белое столкновение назвать, как ни взаимностью – да? И нагой,
причëм, верно? – ослепительно-белой, после такого-то рикошета!..»





3. Письмо – вместо мессиджа
«... дорогая львица! нет, кошка! или, всë-таки, львица?.. Я думал – трудно, да нет! – легко
оказалось – всë-таки! – написать тебе, сказать тебе, как хочу
я обнимать тебя, разводить по тебе кругами, лакать тебя, как молочко,
а потом накрыть тебя потом, как закутывают в парчу.

Видишь? – вот и сказал!.. А что страшного – сказать или написать, если
это действительно – так? Если это – не страшные слова, а даже
и совсем, совсем приятные – к ним! – действия? – Ведь никто не обязывает, да? – 
							Я не знаю уже – весь ли
или только на 99, 9%, но мир – утерял свой толковый словарь, 
							и нежность – из той пропажи

там, которые – вот! – есть я, т.е. пишет тебе моë «я», и вообще перед 
тобой – является мною! Что ж в этом дурного? – что нежность не
может быть нетелесна? – это так. Я разбирался с собой – не думай, всë не так просто! 
							Я не из тех, кто вперит
зенки – бездумно, если это – подобный случай (знаешь, почему!), 
							а не только – шары в огне!..

Не только – толканье кия: в спину...
Т.е. – он толкает меня к тебе, львица и кошка, постоянно, а я
упираюсь! Представь себе – шар, упирающийся! – Ну, ладно... Остыну.
Короче, тебе – всë ясно. Тут – выходов, исходя

из ситуации, очень много: перечитай – лев
справа налево... Кий вëл шар.
Вот – и ведусь! А пишу это – не то, чтобы – наконец, осмелев,
а, наконец, зная – уже, что это был, в общем-то, наш – общий! 
		в нас двоих – кем-то, когда-то – 
	                                     произведëнный – где-то – удар...» *

________________

* См. также: XXI Песнь «Рая» и далее, встречу Беатриче, где
читатель, как и я – по перечтении наобум «Божественной Комедии»,
после завершëнного Катая – обнаружит и Льва, и зеркала в Раю – Si componere magnis Parva mihi fas est. (Примеч. от 21 августа 2005 года)

День Рождения: 1-ый день августа
Вчера мне – 44. Палиндром—срок.
Как тут ни взлететь, сложив—распахнув крылья, и оказаться в правильном месте, чтоб
опять крылья сложить, сесть где-нибудь и дожидаться ангела-хранителя, будь тот в 	
				 компании других ангелов иль посреди тропы – один-одинок-
одинëшенек, как человек, в ангельском том пейзаже; ибо мне главное – что? – дождаться его 
	                  и спросить кое-что – прямо, в лоб.

И он – вот! – появляется... И – не один... Т.е. – идут двое
ангелов. Кто-то когда-то сказал мне, что у меня их – вообще-то – два.
Ну, два так два. Лучше же, да? Хотя – кто что знает... Но идут они по тропе, то ли беседуя, то
						     ли еë стопою
даже и не касаясь – очень уж тропа никуда их не продвигает, хотя и служит им как 
					        внутренняя канва.

Я-то знаю – из Сведенборга – что ангелы говорят – чем-то вроде телепатии, т.е. ты – им
думаешь свой вопрос, а они – тебе отвечают внутри тебя же, на него... Так что я,
собственно, на большее и не рассчитывал... Ну, сижу и сижу – спрашивая, так сказать!.. 
			  Внутри. И от этих-то пантомим
внутри себя – у меня начинается: шевеленье волос, как от ужаса, т.е. – пренеприятная – и 
		именно где-то извне, по коже моей! – возня.

И тогда на 44-летнюю башку мою, вынесшую многое и саднящую теперь так странно вот, 
	              что хочется чесать и чесать еë яростно, до крови –
сходит облако! – Это странное чувство, как будто бы ты угодил в общество пронизанных
					             солнцем теней!
И тут-то я и увидел – склонëнных над собою – непонятно для чего, но понятно что – они
					         двое и наготове –
двух ситцевых юношей––сестëр, чьи руки – как у хирургов иль пианистов, 
						только пальцы – ещë длинней!..

И – усадив меня лицом к востоку, т.е. так, чтоб мне видно было – восхождение Льва из ночи,
как его лоб разгорается во все стороны – гривой, пробивая – ночь, а потом – лапы
расталкивают осколки еë – эти юноши––сëстры стали тут умело перебирать мои волосы, 
	                блондинистые мои, длинные, которые я короче
так и не смог подстричь, и так вот они – всë перебирают и перебирают их – пальцами,
 	   	    которые умнее расчëсок,
 	жëстче щëток, и – страшней, чем анастезия граппы.

А я – не внутри себя, а по-настоящему – слышу, слышу дыханье их: это как с балкона
в опере уметь вдруг слышать во всей дальне-оручей оркестровой яме – лишь два смычка: у 
	                                первой скрипки и у виолончели –
тягучие, разные, сливающиеся дыхания!.. А что же делают они, а? – в волосах-то моих! – 
			       так я – уже полусонно –
но ещë успеваю спросить у себя, успеваю выкрикнуть в себе! – Но те еле-еле

во мне! – реагируют на этот вопль––вопрос, т.е. – улыбкой! – И – продолжают 
							рыться-рыться, гарпуня
что-то там – в бело––жëлто––седо––коричневатых власах моих... И тут – вдруг! – дикий, 
						не-христианский какой-то хруст!
Что это? – что это вдруг так треснуло в чистейших власах моих?! – в этой купели шампуни?!
– Это? – это треснула точка твоя! Ты – не мог сойти с неë! Сколько ведь лет? – 
		И вот нет еë теперь, всë! Мир же без неë, пойми ты! –
						 открыт, открыт, а не – пуст! 
					
									
1–го августа 2005



	
							

Лампочка: воспоминанье
Что внутри лампочки? – кошачий вертикальный зрачок? матовая больница?
постель смятая? – ну, там, где вкручивается патрон? завихренье ума?
И что – это всë в одной только лампочкe? – она мне что? – снится?
или идëт – мне навстречу – по воздуху, по воздусям – сама?

По часовой стрелке или – против идëт? Т.е. – по закону
буравчика или нет? – заворачиваясь ли, идëт
эта лампочка в воздухе, а? – как-то, что-то в нëм безоконно,
т.е. – нет ни просвета, и не дышится, как хотелось бы, а – наоборот:

сплошное электричество, но запаянное в белизну,
плюс – куда-то торопящееся уйти
поглубже, или, может, зарыться в ямку, или – дай-ка лизну
воздух! – нет, не бьëт этот плафон, что значит – он не воздух, а ти-

шина, полная! – где нет ни нити
зрачка уже, ни – вообще взгляда,
т.к. – в последнем нет смысла. А есть – лишь чувство, что произошло событье
какое-то. А какое? – А такое – какое, наверно, надо.




   

Лампочка: Встреча
Золотой грунт, где приземляются души.
Это виденье рая, конечно, красиво. А как насчëт – белого
облака с дребезжащей внутри прóволокой, которая то полыхнëт, 
					и тогда звук в плафонe чуть глуше
становится, a то – лишь еле видна, a еë дрожь тогда – дробь!.. Вот-вот разнесëт!.. 
		Но в каком же облаке заблудился-то барабан еë, a? – 
					и от чего? кольта ли вновь? парабеллума?!.

Лично я, может, и видел когда-то, очень давно – парабеллум какой-то, 
						но тот – в башке анти-стрелка – 
принимает: то черты кольта (как сейчас вот), то – что ли? – вот и маузера уж: от 
дула, во всяком случае – как у тех животных из пистолетов, которые плоские – от дула вниз: 
							как камбала или скат
электрический с хвостом––крючком; но ещё и похожих 
	на задне––карманную флягу хромовую – для виски, но с огромной дырoй – для курка.

T.e. – oблако это странной формы: кругло-плоское, если такое бывает, 
							светяще-говорящее, что ли.
Нет, опять-таки – ни капельки страшного в нëм нет, тем более – я описываю сниженье...
Хотя – чего врать? – страшного-то нет, но есть капля какой-то сопливой, 
						 ниточной, как бы точней, боли,
от которой – стыдно, т.к. – всë о себе, а не плюс o жене и.

Это ты стала этой лампочкой, Беатриче,
этим лампочкой––облачком, Констанция, да? – надо же!
Kак будто выкрученной, а – светящейся, т.е. – горящей, тыча
этим светом, как пальцем – в вас, как на кнопку: Tы! – 
		А что она-то сама такое? – теперь? – в этом 
			вольфрамовым, ну да, вкладышe

в облако, которое – с курком, но – ведь без барабана,
где внутри нельзя еë и разглядеть, правда ведь? – Получается так. А барабан – отдельно
крутится себе... Дырка для курка – есть! И курок – есть! И стрелять – есть по кому! Но – рано!
А – верней – очень поздно уже, хоть – проволочка и горит накалом мëртвых петель, но

стрелять – ба-бах! – неоткуда... Tы всем говорила, что так – так! – меня боялась, 
				а до этого – так! – боялась за меня – 
							что – вот, видишь? – за всë
получила то, что имела здесь – страх плюс вечность: т.е. – уже полную герметичность. 
						Ты запаяна – 	в страх гореть,
а потому – и вспыхиваешь толькo: эти вспышки–жалобы, что на исходе твои 2050 часов
(ибо больше себя – тебя никогда ничего не интересовало в мире!) 
		и что скоро – погаснешь совсем... 				    
			Ну да, жена, это несчастье! – твой страх, твои страхи вообще... Ведь,

cобственно, bella mia, парабеллум-то на твоей латыни –
para bellum – означает: готовься к войне! 
А если я не буду к ней готов, ты не
примешь меня на поверхность Рая, так ведь! – Ну, наконец-то, мы – пара! наедине!..