Искусство

Глава седьмая. Акция Реконструкции

«...когда и Автор, и Артефакт и Процесс давно замурованы в музейной стене, и даже Невысказанное и Непроявленное уже обрели свои ниши (с пробелом на месте последних цифр), остается активность на покинутой местности.
На месте пребывания ушедших – акция реконструкции.

Реконструкция может быть осуществлена лишь заведомо нетождественно и вне причинно-следственных связей, так как логическая цепь автор - произведение - художественный процесс разрушена исчезновением составляющих...»

Виктория Лазикова, «Заметки из постмодернистского колумбария»

АКЦИЯ РЕКОНСТРУКЦИИ

последнего проекта художника Андрея Благова

14 мая – 21 июня, Spider & Mouse; 22 июня – трасса Москва – С-Петербург; 28 июня - Запасной Дворец и парк, Царское Село (Пушкин). 1997.

постоянный участник - МАРИНА ПЕРЧИХИНА

постоянный участник - КУМИ САСАКИ

участники реконструкции: НАТАЛЬЯ АБАЛАКОВА - КОНСТАНТИН АДЖЕР - ВАЛЕРИЙ АЙЗЕНБЕРГ - АРМЕН БУГАЯН - ИГОРЬ БУРИХИН - ГЕРМАН ВИНОГРАДОВ - ХАЙНЦ-ЭРИХ ГЕДЕКЕ - АДОЛЬФ ГОЛЬДМАН - ЕВГЕНИЙ ГОР - людмила горлова - ЕЛЕНА ЕЛАГИНА - АНАТОЛИЙ ЖИГАЛОВ - КОНСТАНТИН ЗВЕЗДОЧЕТОВ - НАРИНЭ ЗОЛЯН - АРУТЮН ЗУЛУМЯН - ИГОРЬ ИОГАНСОН - ИЛЬЯ КИТУП - НИНА КОТЕЛ - ГЕОРГИЙ ЛИТИЧЕВСКИЙ - ИГОРЬ МАКАРЕВИЧ - ВАХТАНГ МАХАРАДЗЕ - БОГДАН МАМОНОВ - КИРИЛЛ МАРКУШИН - ВЛАДИМИР МИРОНЕНКО - ТАТЬЯНА НАЗАРЕНКО - н о н а п а к - НИКОЛАЙ ПАНИТКОВ - ПЕТР ПЕРЕВЕЗЕНЦЕВ - МАРИЯ ПОЖАРИЦКАЯ - Дм. Ал. ПРИГОВ - ГИЯ РИГВАВА - ЛЕВ РУБИНШТЕЙН - ВЛАДИМИР САЛЬНИКОВ - АЙДАН САЛАХОВА - АНТОН СМИРНСКИЙ - ЮРИЙ НОЛЕВ-СОБОЛЕВ - л е в степанов - ЛЕОНИД ТИШКОВ - АНДРЕЙ ФИЛЛИПОВ - ГОР ЧАХАЛ - МАРИЯ ЧУЙКОВА - СЕРГЕЙ ШУТОВ

(мелким шрифтом обозначены художники, давшие согласие на участие и внесенные в расписание, но в результате, по разным причинам, участия не принявшие, но создавшие паузы в процессе)

ИЗ ОПИСАНИЯ ПРОЕКТА

В силу того, что работы, созданные Благовым в период реализации "Ежедневного Расписания" (конец 1987 - первая половина 1988?) не сохранились, и мы имеем лишь концептуальную часть проекта и некоторые свидетельства очевидцев, задача реконструкции –воссоздать реальное время работы, возможные пути и стилистические версии "единого жеста", не сохраняя материального результата.

Реконструкция предполагает в качестве единственного сохраняющегося визуального продукта поляроидные репродукции и видеодокументацию, тогда как сами работы утрачивают свою ценность в пользу непрерывного действия.

календарь расписания - календарь реконструкции

по свидетельствам очевидцев, сутки художника в реальном времени длились около 72 часов и, скорее всего, УТРО" , "ДЕНЬ" и "НОЧЬ" относятся к трем разным календарным дням. Следовательно, в случае полной реализации РАСПИСАНИЯ в течение календарного года могло быть создано лишь 1952 картины за 122 рабочих дня "Ежедневного Расписания". 1988 год имел 366 дней, а документ составлен не ранее весны 1987 года. Из комментария комиссии по наследию...

Ежедневно реконструкция осуществляется тремя авторами, каждый из которых создает в течение часа 16 картин "единого жеста". Таким образом за день реконструкции создается 48 картин (три рабочих дня героя), а общая продолжительность акции реконструкции сокращается со 122 до 41 дня.
За основу картин берется минимальное количество поверхностей (пергамин) 72х81) - 48 штук, которые к концу акции обретают 41 слой живописи ( или иных замещающих ее прикосновений). Картины существуют не более суток, поскольку перекрываются последующими слоями. Ежедневно все 48 работ фиксируются фотокамерой "поляроид", полученные моментальные фотоснимки собираются на специальные планшеты и присутствуют в пространстве реконструкции. В результате каждая картинная плоскость имеет свой архив из 41 фотографии.

Последний проект - "ЕЖЕДНЕВНОЕ РАСПИСАНИЕ ЖИЗНИ
художника Андрея Благова,
составленное в 1987 году сроком на один год" обнаруживает суверенность процесса, произведения и автора.

Художник – персонаж с приватными намерениями - "говорить по телефону с Эмилией...", "просматривать свою жизнь...", "умереть, оставив в наследство..." – фигура, подлежащая рассмотрению как Автор.

Картины Единого Жеста (формат 72 х 81, в количестве шестнадцати ежедневно), предназначенные быть наследием - предположительно существующие Произведения.
Расписание Жизни – сценарий артистического поведения, в силу аутичности героя имеющий лишь потаенные выходы в пространство других – чужих – стратегий –персональный Художественный процесс.

РЕКОНСТРУКЦИЯ на основе ЕЖЕДНЕВНОГО РАСПИСАНИЯ предполагает еще более радикальную суверенность воссозданных явлений.

Собрание персональных мифологий, предопределивших возможность и способ участия в акции, продуцирует мерцающую фигуру АВТОРА без произведения.

Парадоксальное наслоение систем визуальности и всевозможных трактовок "жеста" и "картины" - воссозданное многослойное ПРОИЗВЕДЕНИЕ без автора.

Пересечения стратегий участников в серийном перформансе, или же динамической инсталляции, если брать во внимание пространство акции, локально воспроизводят вне произведения и автора ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС...

В результате акции реконструкции можно предложить к рассмотрению:

Жизнь по Расписанию - сорок одну версию (включая три неявки) стратегий часовых акций, финальный аккорд музыканта (окончательно обнуляющий процесс), и две противоположных стратегии марафона постоянных участников

Картины Единого Жеста – следы, оставляемые ежедневно на сорока восьми поверхностях – поляроидный музей в тысячу семьсот девяносто две (вместо расчетных 1952-х ввиду неполной документации моих поверхностей под №№1 -16)

Исчезающего автора - взаимодействие персональных мифологий участников реконструкции с мифологией героя и автора "Ежедневного расписания..."

История сменяющихся авторов подробно изложена в каталоге проекта и еще будет частично обсуждаться в диалоге с Ю.Соболевым. Поэтому здесь сосредотачиваю внимание на почти скрытой от публики части акции - нашем с Куми «марафоне».

Прежде чем перейти к рассмотрению «марафона» в Акции Реконструкции, приходится остановиться в некотором недоумении. Каким теоретическим и терминологическим багажом намереваюсь пользоваться, анализируя столь многослойное художественно-терапевтическое действо?

Всего постструктуралистского, с наросшим на него призвуком российского стеба, избегаю. И не только в силу неглубокого знакомства с базовыми текстами, но и в силу уверенности, что с этими теориями произошла у нас непоправимая вещь – они появились ранее, чем реальность, в контексте которой их возможно адекватно воспринять. Вместо внятного аналитического инструмента они подарили нам лишь ни с чем не соотнесенный сленг. Ситуация вдвойне печальна, оттого что реальность сейчас пришла, «симулякры» размножаются, «соблазны» заполняет пространство мегаполиса, а слова эти стерты, непригодны к внятному употреблению.

Что же нахожу в себе в качестве смутных и непоследовательных отпечатков теоретической мысли – стыдно, но необходимо признаться – только экзистенциализм, от Кьеркегарда (так писали в начале ХХ века его фамилию по-русски) до Сартра и Камю. (И это вместо обязательного Батая!) Семиотическую школу Тарту, Леви-Стросса и Фрезера, и, наконец, Станислава Грофа, произведшего ревизию Фрейда и Юнга на базе изучения психоделиков. (И это вместо Лакана!). Все остальное – Дао-де Цзин, И-дзин, и некоторое число коанов.

Непристойная смесь, с которой приходится жить. Можно смиренно читать всех, по мере появления русских переводов, можно поднапрячься и прочитать английские версии: Фуко, Барта, Делеза–Гваттари, Кристеву, и т.д., но это никогда уже не станет моей операционной системой. Да и спровоцированная «совком» аллергия ко всем оттенкам красного не даст этого сделать.

Однако, «непристойная смесь» не столь бессвязна, и более того, она указывает на ту пропасть, для которой не годятся «два прыжка».И тут обозначается траектория прыжка между присутствием «всего», произведенного цивилизацией, в глобальном, лишенном иерархий, потерявшем реальность, переполненном постмодернистском мире-лексиконе и буддистским присутствием «всего» – в белой пустоте
Только Запад смотрит в разверзшуюся пустоту лишь оттого, что не может преодолеть оцепенение и отвернуться, а Восток освобождается длительными усилиями от оболочек «Я», чтобы свободно в пустоте перемещаться.

Перечитываю сегодня концепцию «пустоты» Кабакова и еще раз удивляюсь ее точности в описании сути российского пространства, лишь на какие-то десять-двенадцать лет изменившего свои свойства. Наполнение жизнью «промежутков», создание «мостков» во внешнем мире между «норами» внутреннего лишь ненадолго началось, и опять свернулось, уступая мгновенному восстановлению вакуумной сущности.

Тут теряюсь – как обозначить искомую дзенскую пустотность, достижение, а не потерю, чтобы она оказалась читаема, и никак не ассоциировалась с «пустотой-государственностью» московского концептуализма, чьих приемов «музеификации» не миновать в начале пути, но чьей тотальности текста противопоставляю свою тактильность чтения и телесную реальность в реальности поверхностей и пространств?

После ревизии теоретического багажа, перед тем как «просматривать свою жизнь» по благовскому расписанию – следует также произвести и ревизию травм.

Сначала своих, старых, театральных.

Что же по-настоящему более всего травмировало – нестойкость, незафиксированность произведения, в случае, если оно казалось удачным, или его иллюзорность, полноценность только на определенном расстоянии из зрительного зала? Или, при всех авторитарных возможностях сценографа по отношению к материалу, – все-таки вторичность, обоснованность множеством чужих текстов, не выбранных, а полученных в принудительном порядке от автора пьесы и режиссера?

Необходимость специальных дополнительных усилий, чтобы найти точки соприкосновения с материалом, безусловно, ощущалась как насилие над отсутствующим, но жаждущим реализации модернистским художественным «эго». Иллюзорность пространства, при всех усилиях формировать его так, будто в нем будут жить, а не играть, – видимо главная проблема.

А вот с жаждой сохранения – т.е. мумификации и музеификации – все не просто.

Казалось бы, если исчезновение произведения и есть травма, в дальнейшем надо тщательно накапливать и хранить создаваемые объекты. Но все случилось наоборот.

«Музей» оказался не концепцией сохранения, а ритуалом исчезновения, серией перформативных историй, порождающих не продукцию, а следующую перформативную историю, причем виртуальные персонажи провоцировали приход реальных, каждый этап распадался на серии виртуальных и телесных последствий и это мерцание не останавливается. Постепенно оно становится все более равнодушным к конкретной визуальной продукции.

Возможно, именно тут наметилась проблема исконной вражды театра и паратеатральных форм – акции и перформанса. В театре мешало не разрушение-исчезновение, а, как ни парадоксально, – воспроизводимость, ежевечернее репродуцирование, отличающее именно театр от события реальности, воспроизвести которое в полном объеме невозможно. Манившая реальность оказалась не реальностью предмета-произведения, а реальностью события во всем его достоверном жизненном объеме, т.е. перформансом.

Картины Единого Жеста

Сценарий Куми, работавшей с плоскостями №№17-32, умещается в один абзац:

One sculptor makes 8 sculptures by clay in 40 days, after that the works will be removed by the author and return to the pieces of clay.

This is the story which tries to prove the pure creativity which doesn’t have concrete works among all creative attempt in Andrey Blagov life.

There are only traces of his unknown works on the black square - nothing else. But some creative life had surely existed on it during 40 days.

This action is performed by sculptor Kumi Sasaki. The most important problem of her art work is deeply connected with this kind of creative attempt without witness.

В течение 40 дней Скульптор делает 8 скульптур, после чего автор разрушает их и они опять превращаются в куски глины.

Это история - попытка удостоверить чистое творчество в жизни Андрея Благова, не оставившего конкретных работ после всех творческих опытов.

На черном квадрате - лишь следы его неизвестных работ, но в течение 40 дней на нем безусловно осуществлялась некая творческая жизнь.

Эта акция представлена скульптором Куми Сасаки. Наиболее важная проблема ее художественной работы глубоко связана с таким видом творческих попыток без свидетельствующих о них результатов.

Результатом этого действия явилось полотнище из 656 поляроидных снимков напоминающее о космической черноте с мутными звездными сгустками.

Все мои прикосновения к плоскости (поверхности 1-16) и другие действия в течение сорока одного дня в качестве постоянного участника Акции Реконструкции исключали преднамеренный художественный замысел. Это были реакции на реальность пространства, на действия сменных участников, на фактуры и предметы, возникающие вокруг и взаимодействующие со слоями персональной памяти, хотя внешне это часто выглядело как картина или инсталляция. Я прочитываю Картины Единого Жеста как максимум спонтанности. В тот момент, когда я замираю перед началом второй части своей первой акции, слышу на улице дождь и встряхиваю кисть над плоскостями так, чтобы транслировать этот звук и реальность падающих капель в пространство акции.

Далее перечисляю условные названия действий каждого дня и подробно описываю только то, что сохранилось в памяти, не пересматривая видеодокументации.

1. Дождь. (Зарождение жизни). 2. Из книги перемен. 3. Опись имущества (WO I NI) (озвучка китайских иероглифов использованных в каллиграфии акции)??

4. Переселение душ. Плоскости с разложенными памятными предметами выносятся во двор, где вдоль крыльца проходит глубокий ров (ремонт коммуникаций органично вошел в ситуацию). Предметы захоронены во рве. 5. Обозначение могил (земля из рва приносится на тех же плоскостях в галерейное пространство и служит пигментом). 6. След в след (след Жигалова)

Примеряю ногу в след ноги сменяющегося автора этого дня - А.Жигалова, обрисованной мелом на вспомогательном, не входившем в число картин, куске пергамина. Подбираю с пола отколовшиеся остатки угля и мела, которыми работал Жигалов, по кусочку накладываю на свои плоскости, проводя штрих и растирая их до полного исчезновения.
7...Желаю знать (пылесос-1)

Наборы разноцветных лоскутов, собранных за период театральной практики как образцы выкрасок и фактур для костюмов, первично рассортированные по спектаклям, в которых они работали, сортируются по спектру и высыпаются на плоскости «картин». Пылесосом, включенным в режиме всасывания, лоскуты распределяются по плоскостям в качестве красочного слоя. «Желаю знать» пишется на служебном дополнительном куске – это часть детской памятки порядка цветов спектра (Каждый Охотник Желает Знать Где Сидит Фазан). Покрытые лоскутами, спонтанно перемешанными потоком воздуха, плоскости фиксируются фотокамерой «Поляроид» как картины этого дня.

8. Воздух и пыль (пылесос-2).

Два пылесоса, один в режиме всасывания, другой в режиме распыления, вторично обрабатывают «живописный замес», образовавшийся на плоскостях, пока на каждой из них не остаются два-три цветовых пятна; остальные лоскуты сбиваются в кучу «фузы» (теряющая определенность цвета смесь всех красок, образующаяся при чистке палитры или избыточном смешении цветов в живописи). «Фуза» сохраняется в коллекции «осыпей» и участвует под конец акции в проекте «Мусорный менеджер», плоскости с остаточными цветовыми пятнами фотографируются как картины дня.

9. Штрих-пунктир (переворот картин, с первой по восьмую, наизнанку).

10.Соната призраков (душевая кабина, машинопись).

11 Цифровой столб (душевая кабина, еда).

Душевая кабина завешивается перфорированными рулонами от ЭВМ с рядами цифр. С видеокамерой в руках нахожусь внутри кабины и веду камеру вдоль столбцов цифр, пока не дохожу до максимально доступного из сидячего положения места. Поворачиваю камеру над головой, так что она транслирует на экран пятки и поджатые ноги сверху, после чего в ракурсе снизу транслируется голова на фоне цифрового столба. Кто-то из друзей во время моего перформанса приносит еду – большой болгарский перец и хлеб. «Рабочий завтрак» становится частью действия.

12. Моя библиотека (заклейка синьками).

13. Беломор Ява.

Собранная за двадцать лет курения папирос «Беломор» коллекция пустых пачек, послуживших записными книжками или блокнотами для эскизов, собирается в коллажи на «картинных плоскостях».

14. Камлание маляра.

Частично воспроизводится инсталляция «Камлание маляра", бывшая переходной зоной между наследием Благова и Музеем Жилища – застекленная форточка на четырех металлических банках от водоэмульсионной краски.

15. Мусорный менеджер -1.
16. Черное к черному (после Назаренко).

Копировальная бумага, использовавшаяся в предшествовавшей акции, сметается к стене, где выставлены работы сменного автора этого дня – Татьяны Назаренко. Работы Назаренко композиционно строятся активными черными пятнами и штрихами. К этому «черному» в плоскости картин произвольно сметаются веником мои черные комки копирок и образуют с ними единую инсталляцию в двух плоскостях – стены и пола.

17. Ведьмина кухня. Тонкая черно-белая бумажная лапша (отходы книжной обрезки) «варится» в клеевом растворе, потом палочками для еды выкидывается на "картинные плоскости».

18. Мусорный маятник.

В этот день не появился сменный участник (Люда Горлова). Мусор, собранный за день до того в прозрачный узел около метра в диаметре, подвешивается на крюк в центре помещения. Плоскости остались стоять в позиции предыдущего дня. На их фоне, напоминающем увеличенную футуристическую книгу, в пространстве раскачивается мусорный маятник.

19. Мы уходим во тьму.

20. Прорези в плоскостях.

21. Очищение огнем.

22.Следы Паниткова

23. сон А.Б

24. сон А.Б

25. сон А.Б

26. ПРОБУЖДЕНИЕ В МУЗЕЕ. Поляроидные снимки пространства музея. 16 штук. Раскладываются по плоскостям.

27. Шестьдесят строк из «Дневника философа»

28. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

29. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

30. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

31. Очищение водой. Мытье поля из протянутого вниз по лестнице шланга. Плоскости плавают в десятисантиметровом слое воды.

32. Упаковка (плоскости бинтуются белым скочем)

33. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

34. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

35. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

36. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

37. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

38. ПРОСМОТР ЖИЗНИ

39. Огонек-1948

40. Солнцестояние. Трасса Москва - С.-Петербург

41. Мусорный менеджер-2

Акция Реконструкции. День восьмой. Общий вид инсталляции. Слева завернутые скульптуры и каркасы скульптур Куми Сасаки. На заднем плане палимпсест после акции Арутюна Зулумяна. В центре инсталляция автора после переворота восьми плоскостей на обратную сторону. 21 мая1997. Спайдермаус

Зачем нужно было ставить на себе этот сорокадневный опыт – не обладая ни жизненным ни художественным темпераментом моего героя –Благова?
Я искала ответ на давно волновавший вопрос – есть ли альтернативы пути, в начале которого - черный квадрат, а в конце – тело самого художника, вмещающее все три ипостаси – творца, материал и произведения.
Кстати, неслучайно у Благова формат приближен к квадрату, а мной выбран материал - пергамин теплого черного цвета. Было важно, что произойдет, если начать с черной поверхности и, откинув все внешние факторы, связанные с сохранением и показом произведения, просто вести диалог с плоскостью, реагируя не на искусство и его историю, а только на реальность здесь и сейчас и спонтанные выплески своей жизненной и культурной памяти.
Результат подтвердил предположение, что как только картина из отражения внешнего переходит к выражению внутреннего, границы картинной плоскости недолго остаются незыблемы. Плоскость сначала обрастает объемами, предметами, трансформируется в коллаж, ассамбляж, объект. Потом она осваивается с двух сторон. И тогда становится не окном в иллюзорный мир, а единством двух поверхностей.
Для облегчения перехода с одной поверхности на другую возникают дыры-прорези, и в них врывается пространство. Далее все пространство включается в процесс, и становится инсталляцией. Но и возможности инсталляции имеют пределы, за которые из нее ускользает реальность. В погоне за переживанием реальности остается только подключить к монитору видеокамеру, на него поставленную, сесть перед ними и смотреть на пространство оставшееся за спиной, переживая время – один час. Перформанс без зрителя. После этого картинные плоскости подлежат только упаковке (упеленываются вместе с осыпавшимися с них фрагментами). Потом лестница галереи выступает в роли водопада, а спеленатые белым скотчем объекты плавают в мелком водоеме. Это не потоп, а палубный метод мытья нашего цементного пола, благо в нем есть дыры в которые уходит вода, куда-то еще глубже нашего подземелья.
К забинтованным плоскостям, больше нельзя прикасаться. Все оставшиеся время до переезда акции в Царское Село - только спать (по расписанию героя). Просыпаясь, вместо картин, фиксировать на поляроид шестнадцать кадров кельи-музея и просматривать свою жизнь. Без следов.
Все это происходит в полной изоляции от институционально-художественного процесса. Похоже, что с Благовым произошло именно это, в какой-то момент он вышел в перформанс без зрителя и без следов. Альтернативы нет. Можно только пытаться предельно замедлить последний шаг этой трансгрессии, пересечения границы между искусством и жизнью, замедлить настолько, что он будет длиться как пожизненный перформанс.

Возможно, именно во время этой акции, когда «Расписание Жизни» Благова было обнародовано и стало предметом внимания достаточно широкого круга участников и зрителей, следовало задаться вопросом о положении этого документа в контексте традиции московского концептуализма. Его нельзя воспринимать безотносительно к работам И. Кабакова «План моей Жизни» и «Расписание выноса мусора» Еще больше возможных точек соприкосновения – с «Планом жизни одинокого человека» В.Пивоварова. Известны ли эти классические примеры жанра Благову? Писал он свое расписание в подражание или в противовес им?

По остроумному замечанию Юрия Соболева, Благов встречался, но не с Кабаковым, а с его персонажами.

Но суть не в этом: можно грубее поставить вопрос – что предполагаю я, создавая экспериментальную установку акции этим предъявленным для реконструкции расписанием?

Противопоставлено понимание времени: жизнь средней продолжительности от начала до конца в предписанном развитии – год циклически повторяемых дней вне развития с обрывом в смерть. Совершенно иной тип героя: вместо покорности предписанному нормативу бытия - спонтанность Единого Жеста, телесное присутствие. В «Расписание», напоминающее концептуальный проект, наряду с созданием картин, включены «просмотр жизни» и «разговор о любви». Наряду с пронизывающим всю историю экстатическим стремлением к небытию, в нем предполагается некое перформативное действо. Сквозь матрицу концептуализма прорастает другой художник-персонаж, и неожиданно это указывает на еще один, почти не отмеченный на московской сцене тип телесного перформанса - экзистенциальный, который, несмотря на внешнее сходство с радикальным акционизмом, имеет совершенно другую природу.

Если противостояние концептуализму акционистов-радикалов можно представить и как борьбу направлений противоположного генезиса за доминирование на сцене, и как классический бунт детей против отцов, то линию Благова можно представить как выход в пространство перформанса, скажем, «одинокого человека» В.Пивоварова.

Из дневника Благова

9 VIII87

Теперь, кажется, мой Рем-Арт исчерпан. Надоело, или нет, - страшно. Совсем раствориться нет смелости. Работы мои из ремонтной одежи и шелухи сбережет ли Васька? Может, выкинет спьяну. Впрочем, я уже ушел из этой одежды опять в небытие и какое мне до нее дело. И кому я пишу сейчас это? Эмилии?

Не дойдет. Да и потеряло уже смысл. Сейчас, когда мы сов¬сем рядом, границы почти открыты, занавес упал, победительные маэстро и молодняк следом, весь андеграунд, вагонами везет холсты в Европу. И она ждет меня среди них, постаревших, быстро там толстеющих. Только не еду. Не с чем. Картинок уже давно не пишу. Рем-Арт? Как его вывезешь, стены чужие, слои обоев с них, заляпанные доски, газеты с потеками краски, все это живет только здесь, в присутствии, в стенах квартир и исчезает с первой прокаткой и с первой налепленной обойной полосой. Конечно, есть фото, Лешка, кажется, снимал, но это уже картинки, уже чужие, другое. То, что проживаешь в этих ободранных стенах, каждое изменение, все следы жизни - не вывезешь. Может, камера - кино или видео - но увы, это невозможно и уже поздно. Пять лет прошло. Я не помню, сколько жилищ прошел я со шпателем и валиком, но каждое - пока чистил, сдирал, шпаклевал, олифил - было моим лучшим произведением, живущим и исчезающим. Почти как декорации на сцене, только здесь все вправду и все необратимо. Каждый жест оставлял след и закрывался новым, это настолько серьезней для меня, чем все картинки и декорации, это было впервые настоящим касанием жизни, почти слиянием и уходом - каждый раз.

Почему же закончилось? не могу понять, что произошло, но вдруг я устал от этой жизни-смерти вместе с распадающейся никчемной материей, хотя продолжаю ее до боли ощущать как отрываемое свое, как кожу, как иной - краску, положенную на холст. Эти ошметки-потеки, разворошенные слои, пудра счищенной побелки, – нет, не буду больше описывать, эта материя есть только, когда живешь в ней ... да и все

10.VIII 87.

Совcем ничего не могу делать - ни "своего", ни просто сдвинуться с места. Сижу и смотрю на барахло, унесенное из ремонта.

Под "своим" имею в виду те коллажи и объекты, что все-таки хотел восстановить по следам почти пяти лет Рем-Арта, но все врет. Опять получится картинка или скульптурка, пусть и грязненькая, но деланье опять идет, не жизнь. Все теряет свою энергию, что была в каждом клочке - в процессе, на месте. Место, пространство, точка в нем не лгали. Любая фактура, унесенная оттуда, начинает лгать как холст, она уже в раме, как бы антиэстетична ни была. Кажется, все зря. С отчаяния пробую писать свой комментарий прямо на оргалитах, куда клею ошметья. Присутствие вместе с сомнением в нем, но от себя, прямо, без концептуалистских заморочек. Но и это кажется не спасет. Все зря, пять лет, пepформанс без зрителя, самый настоящий перформанс в запаянном кубе.

Сильно.

Но опять не хватает смелости назвать все своими именами. Что все сделано и не должно быть виденным. Рвешься все-таки, дурак, сообщить миру "я есть" или "нет", очень хочется действительно показать эту пропущенную всеми жизнь жилищ, жалко бедолаг, ее лишенных.

Осталось надеяться на фото - вдруг найду Лешку, а у него целы негативы прошлогодние, одного из лучших пространств. Правда я там немного дурил - с портретами сценографов, с "именами" "большого стиля" - последние театральные счеты сводил, впрочем, с собой – им-то что, даже лестно, должно быть.

Ну вот, еще один долг ремонтный висит - идти надо вроде, все-таки деньги, да и люди милые, не хочу подводить, но как удержаться опять, не вживаться, ничего не делать от себя, не вникать в них, закрыться - тупо красить, и все. Чисто чтобы было. Попробую. Но явно последний раз. Что странно, что после наклейки ошметьев Рем-Арта, да еще с текстами, начинает тянуть к визуальности, к простому прикосновению к плоскости. Только стыдно. Чем оправдать это лживое, бесконечно опозорен¬ное занятие, разве что /запись обрывается/

15 X 87

Последний, теперь уже точно последний мой ремонт окончен.
Рем-Арт завершен. Славно или нет, не мне судить - кто еще может судить этот самый длинный перформанс - некому, да и не надо, видимо. Не для славы... а ... собственно, что же я хотел? И получил. Что, кажется, я действительно получил, выйдя из своих камланий маляра - это первую порцию тоски по Эмилии. Впрочем, по ней ли уже? Не виделись семь с половиной лет. Не узнает, возможно. Или наоборот, выйдет неузнанной. О чем я опять… Нет ни сил, ни средств, пробиваться к ней, да и даже на звонок телефонный,– хотя нет, на звонок я вполне заработал.

18.Х.87

кажется, совершил очередной прыжок в пропасть и никак не достигну дна, все лечу вниз, и лечу, и третий день уже все как в бреду. Нет, сейчас и писать трудно. Да и писать уже начинаю адресно, не себе – ей, и все опять начинает смыкаться на стремлении к ней, не туда, на Запад, но к ней, с трудом избегаю обращения, второго лица, даже сейчас, а хочется писать к Тебе, Тебе, Ты, а Ты так далеко. Я хочу звонить каждый день хотя бы на три минуты и еще - еще какая-то навязчивая страсть двигать кистью по любой плоскости, не к живописи даже, к жесту какому-то, иероглифу одному, не знаю, к каким-то безумным знакам, наполняющим меня, будто я должен без конца расписываться в какой-то книге на неведомом мне языке, понимаю, что нахожусь в некотором, не сказать безумии, но потрясении, и почти галлюцинирую, но, собственно говоря, что случилось? голос услышал? Что помнит?

Не понимаю сам, но бродит во мне невероятное, может, никогда не испытанное желание жеста визуального после стольких лет отказа, визуального, хотя не верю, что не будет результат его пошл и туп - очередная абстракция в известных стилях...

27.X.87

Вот уже три дня как я отпустил себя на волю и махаю по шестнадцать картинок в день, картин? Росчерков, не знаю что это, но кажется, знаю, что не лгу. Их уже сорок восемь.

28.Х.87

За три дня сорок восемь картинок, но только теперь я понял, что эти три дня у меня растянулись в девять, т.е. после каждой серии в шестнадцать штук я вырубался на двое суток и просыпался счастливый и думал только, Эмилия, я скоро тебя услышу, да, я звоню ей после каждых шестнадцати картин.

30.Х. 87

Долго, пожалуй, я так не протяну. Но в пику занудным мэтрам концепта с их "планами жизни" и прочим жанром "расписаний", я, кажется, составил свой "План Жизни Художника". Его пошлю Эмилии и попробую выполнить, к чему бы это ни привело. На таких жестах я, наверное, долго не выдержу, или исчерпаю или сдохну.

Хотя, впрочем, моя тяга к визуальности начинает обретать еще более странно-банальные формы.Я мечтаю иногда быть этаким "Моранди-Краснопевцевым", но еще проще, этаким певцом кочана капусты, например, чем не объект, не хуже бутылок, или еще банальнее - ствола березы или заборных досок – чего-то вертикально-ритмичного. Явно завораживает пошлость объекта и ритмический повтор - круг с заворотом в спираль, вертикальные ритмы без перебивок или с оными. Метафизика родимой тоски (и пошлости). Даже попробовал пару картинок.

Записи обрываются

(Продолжение следует)