Онтологические прогулки

В 1989 году американский философ Френсис Фукуяма заявил, что эволюция человеческих сообществ достигла своей кульминации в либеральной рыночной демократии. Вряд ли бы на это откровение обратили внимание, если бы Фукуяма не приделал к нему хлесткое название - "Конец истории". Джинн вылетел из бутылки, в которой его не было.

Вот, скажем, детство мое прошло в местности под названием Темпельгоф, http://denisbooks.rema.ru/le_sum/lev_pirogov_maslenka.html ">грубо говоря, где-то под Пятигорском. Когда-то это была немецкая колония. С тех пор там осталось немного домов с мезонинами и мансардами, верандами и террасами, белеными стенами и черепичными крышами, - кто видел южнорусскую деревню, тот знает, сколь мало это описание совпадает... ну и так далее. Немцев на моей памяти там уже не осталось, разве что моя бабушка, Мария Александровна Вайсбеккер, да сосед, которого все так и звали - Коля-немец. "Немецкие" дома посерели, покосились, черепица на них побурела, а просторные палисадники оказались вместо роз засажены луком. Село Темпельгоф давно уже стало русским и называлось теперь Прикумское.

Однако уже на моей памяти, лет за десять, оно перестало быть русским и сделалось армянским: вместо гармошек (а дремучая память детства доносит до меня и такое) на улицах звучала зурна, из-за заборов доносился запах шашлыка и жареных баклажанов (а не пирогов и, скажем, пикулей). Сам ландшафт тоже существенно изменился. Надо сказать, что никакого "бытового антисемитизма" по отношению к армянам я не испытываю, да и шашлыки пирогам, честно говоря, сильно предпочитаю. Однако мне грустно, вернее, как-то некомфортно было наблюдать, как русская популяция деревенских стариков и старушек моей малой родины сменяется популяцией армянских молодых баб, мужиков и детишек. Среди старушек в аккуратных белых платочках и стариков в засаленных кепках как-то уютнее ощущал я себя. Почему? Откуда такая парадоксальная ксенофобия (ведь и водку сколько раз пили вместе, и семьями дружили, и матушка моя защищала диссертацию по теме "Армения в творчестве Брюсова"! Григорианские хоралы, опять же...

А недавно открылось. Я понял, что меня патологически не возбуждают армянские женщины. А женщина, с которой не тянет по******* хотя бы мысленно... Дальше - по тексту. Репродукция, пусть даже неузнаваемо редуцированная нашими социальными технологиями до резонов дрочни и секса, все-таки одна из главнейших человеческих функций - наряду с функциями "не помереть" и "нажраться". Поэтому те, кто ей препятствует (а препятствуют ей, повторяю, армянские бабы) инстинктивно воспринимаются как Чужие, Угроза, Метафизический Враг.

На москвичек, надо сказать, тоже не встает у меня… Думал - всё, это навсегда, ан нет: побывав в родном Ставрополе, обнаружил, что… в общем, не навсегда. Можно предположить, что это, мол, оттого, что москвички не ходят на каблуках, а именно каблук, как известно, формирует надлежащий образ женской ноги, и к тому же в тёплом климате всё вообще охотнее расширяется... Да нет, - думаю. Тут, скорее, вспоминается анекдот "Папишвили в неволе не размножается".

Что за напасть с этими вымирающими русскими селами? Неужели же только "экономический фактор"? Но разве у армянских беженцев из Карабаха, живущих без прописки, этот фактор другой? А почему вымирает белая Америка и - особенно - белая Европа?.. Уж там-то явно другой фактор… И что это за неволя такая, в которой не размножается Папишвили?

Известно, что история - это рассказ: иначе, как в рассказе, невозможно зафиксировать прошлое. Рассказывать же принято о событиях малоприятных - как напились, подрались… "Нет повести печальнее на свете!" - с удовольствием подытоживал Шекспир очередную профессиональную удачу. О годах, проведенных без войн, летописцы сообщали сухо, без интереса: "Тишина бях", - все счастливые семьи счастливы одинаково. Зато война - мать родная писателю и историку. Из рассказов о том, как мутузили друг друга бенгальские и переднеазиатские племена, родилась Мировая литература. От необходимости похвастать военными успехами произошла письменность. Одновременно с письменностью, умеющей продлить происшествие во времени, у людей появилось представление о будущем.

Однако мирная жизнь, протекающая "вне истории", не очень-то нуждается в письменности. Письменную культуру в "обществе благоденствия" вытесняет культура устная, за работу на радио и телевиденье платят больше, чем за работу в газете, не говоря уж о писательском ремесле. Заодно "общество благоденствия" готово отказаться и от идеи будущего: если сейчас хорошо, то пусть "сейчас" будет всегда.

На заре девяностых казалось, что долгожданное "всегда" наступило. Рухнула "Империя зла", колоссальные ресурсы высвободились для нужд "мирного строительства": знай себе, пей Кока-колу да смотри Эм-Ти-Ви. Однако начало XXI века, пришедшееся на 11 сентября 2001 года, положило конец комфортабельному "Концу истории". Теперь его сочинитель с тревогой пишет: "Будут ли те же самые технологии, которые, казалось, содействовали распространению демократии, - самолеты, небоскребы и биологические лаборатории, повёрнуты против нас таким образом, что мы не сможем полностью это предотвратить?.."

Перевод новой статьи Френсиса Фукуямы "Началась ли история опять?" опубликован "Русским журналом". Спокойно, граждане, - увещевает автор читателей, - история не началась, это просто Конец ее вступил в окончательно конечную фазу! А то, что либеральная демократия остается венцом творения, - это и ослу должно быть понятно.

Кто бы спорил. Проблема в другом: а не миновали ли мы этот заветный рубеж в своем неудержимом стремлении к окончательной и бесповоротной фазе Конца? Незадолго до статьи "Началась ли история…", в которой Фукуяме пришлось держать ответ перед слегка обманутыми вкладчиками, им была написана другая - "Чего нам следует опасаться" (перевод опубликован в "Отечественных записках"). Из нее следует, что опасаться нам следует именно технологий, - как говорится, за что боролись.

Биологические технологии успешно решают проблему продления человеческой жизни, этой наиглавнейшей ценности либеральной демократии. В обмен на дополнительные двадцать, тридцать лет жизни член "общества благоденствия" согласен поступиться некоторыми функциями своего организма - например, репродуктивной. В итоге доля не работающих пенсионеров будет расти, а количество молодых, на плечи которых ложится бремя поддержания "уровня жизни" - падать… Мы рискуем проснуться в мире, где размножение и всякие сопутствующие ему сантименты являются уделом малочисленной группки "маргиналов", - подытоживает Фукуяма.

Развитие биологических технологий действительно таит в себе http://www.topos.ru/articles/0211/09_14.shtml ">существенную угрозу. Однако не в меньшей степени человечеству угрожают и такие, казалось бы, безобидные "социальные технологии". Вспомним историю, рассказанную не так давно в гостевой книге "Топоса" . Незадолго до начала первой Чеченской войны, к Дудаеву заявилась делегация терских казаков с просьбой возобновить выплаты пенсий грозненским пенсионерам. Мудрый чеченский правитель на это сказал: "Стариков должны содержать дети. А если Аллах не дал детей, нужно усыновить приемных, и они будут заботится о тебе в старости, как ты позаботился когда-то о них".

Ясно, что в контексте очевидно украденных пенсий это прозвучало цинично. Но разве в общем и целом такая "преемственность поколений" не более нравственна, чем все наши приюты и стардома? И не направлены ли в наши "социальные технологии" (не говоря уж о "политических") на изживание человеческого начала в отношениях? Помнится, Розанов писал, что в "правовом государстве" человек является фиктивным центром, к которому относятся самодостаточные договорные обязательства, собственное значение личности законом никогда не рассматривается. Однако и здесь социальные технологии находятся в услужении у собственно техногенных.

Если руководствоваться тем правилом, которое озвучил мятежный чеченский генерал, то получится, что чем больше у тебя детей - тем обеспеченнее твоя жизнь. Это справедливо применительно к традиционному обществу "деревенского типа", где уже с семи лет ребенок - полноценный работник. В современном же "техноёмком" обществе, чтобы перестать быть иждивенцем, требуется значительно больше времени: пока-а-а еще выучишься на высокооплачиваемого юриста. В результате общество неуклонно инфантилизируется: порог социальной зрелости уже сместился к тридцати годам, дальше, по мере общего старения, он может доползти и до сорока, счастливо совпав с выходом из репродуктивного возраста.

Дальше - коллапс. Настоящий конец истории.

Итак, фатальное противоречие техногенной цивилизации состоит в том, что качество жизни находится в обратном соотношении с ее "количеством". Но, как учит нас Фукуяма, - без паники, граждане. На удар 11 сентября нью-йоркская популяция ответила ударным повышеньем рождаемости, а американская политическая система - созданием "министерства правды" с неограниченными полномочиями нарушения личной приватности. История пережила демократию. Дональд Вуд предвидел это еще в 1996 году (а Шпенглер, впрочем, - еще в тысяча девятьсот двадцатом)…

(Продолжение следует)